Отделение патологии, где моя Бусинка лежит в инкубаторе, находится на другом этаже. Ей предстоит серьезное хирургическое вмешательство и долгое восстановление. У Алины есть все шансы выжить, окрепнуть и перенести операцию. По крайней мере, так говорит врач. Почему беременность осложнилась патологиями, у него нет ответа. Лишь предположение, как и у врача из Калининграда, что изначально было два эмбриона. Один перестал развиваться на раннем сроке, а второй очень хотел жить. И вопреки неблагоприятным прогнозам продолжает это делать и после рождения.
Все эти дни пытаюсь анализировать, что могло пойти не так и есть ли в этом моя вина? Ведь я много нервничала, перенесла болезнь на ногах и совсем себя не берегла... Только какой в этом смысл?
Медсестра приходит около четырех вечера. Наконец-то удалось уговорить ее показать мне Бусинку.
Переступив порог отделения, подхожу к кувезу, где лежит моя девочка, и не знаю, как остаюсь стоять на ногах. Всхлипнув, закусываю губу и перестаю дышать. Я предполагала, что Алина будет маленькой и хрупкой, но чтобы настолько... Сейчас передо мной косточки обтянутые кожей, огромные глаза… По размерам дочь чуть больше ладони.
— Обычно она все время спит, — рассказывает подошедшая медсестра, которая следит за детками в реанимации. — А сейчас маму почувствовала, глазками хлопает. Ты можешь ее потрогать. — Показывает на отверстия в кувезе. — Только недолго. Малышка еще очень слабенькая, но вес потихоньку набирает.
Хочу к ней прикоснуться. Потрогать свою Бусинку. Очень! Но не могу отвести взгляд от ее больших черных глаз. Таких красивых, таких глубоких. Как у мальчика из сна, один в один... Что, если снится мне вовсе не сын Натали, а мой? Может, у врача будет ответ на вопрос про второго моего ребенка? Однако не уверена, что хочу знать его пол...
Бусинка лежит неподвижно, ее маленькое тельце все в проводах, на голове шапочка. Я протягиваю руку к отверстию, трогаю ножки, пальчики и ловлю себя на мысли, что плакать совсем не хочется. Несмотря на трудности, со мной произошло самое настоящее чудо — я стала мамой и люблю эту малышку больше всех на свете. В это мгновение не просто верю, а даже уверена, что Алина будет жить и не оставит меня. Да и как можно оставить? Зачем? Мы ведь были одним целым, наша связь навсегда.
— Ты поправишься, моя любимая, — шепчу я, любуясь своей Бусинкой. — А я буду рядом. И не только я. Знаешь, сколько у тебя родни? Много! И мы с тобой единственные девочки в семье, представляешь?
Алина моргает глазами, будто соглашаясь. Словно обещает: «Выживу, мам. Обязательно выживу».
При этом так больно внутри, что аж страшно! Но нужно держаться.
— Как часто можно приходить? — спрашиваю у медсестры, когда она снова появляется рядом со мной.
— В мою смену ограничений нет. Но заведующая против мамочек, которые ревут возле своих малышей.
— Я ведь не реву.
Сама поражаюсь своему спокойствию, хотя внутри рвет на ошметки и я опять на грани истерики. Но как она поможет поставить дочь на ноги? Никак.
— И правильно. Не надо плакать. Отделение у нас замечательное. И не таких выхаживали, — кивает медсестра на наши с Алиной руки.
Делаю судорожный вдох. Желание достать Алину из кувеза и прижать к себе настолько сильно, что я ощущаю ломоту в мышцах.
Стояла бы так вечность, но медсестра говорит, что сейчас важно поддерживать условия, будто ребенок находится в животе. Накрывает кувез пеленкой, проверяет показатели и предлагает прийти завтра, подталкивая меня к выходу из палаты.
Уходить я не хочу. Да и не могу. Стою за стеклянной перегородкой и смотрю на кувез, в котором лежит дочь. Бусинку не видно, но это и не нужно. Я ее чувствую! И никогда не забуду ее глаза. Как она впервые на меня посмотрела своим умным, без слов говорящим взглядом.
— Яна, — раздается позади мамин голос, — вот ты где. Тебя медсестра потеряла. Пора делать укол. А еще я привезла молокоостос. Попробуем сохранить твое грудное молоко. Бусинке теперь оно очень необходимо.
Мама с нежностью смотрит на кувез, от которого и я не могу отвести взгляд. Интересно, какие испытывает чувства? Обязательно как-нибудь спрошу.
— Как дед? Как бабуля?
— Дед вчера пришел в себя. Пообщался с бабушкой, и его снова ввели в медикаментозную кому, набираться сил. Кризис миновал, но возраст дает о себе знать. Восстанавливаться наш дедушка будет долго. Но даст бог, за пару-тройку месяцев придет в норму. И не только он. Я лишь опасаюсь, что, когда ты придешь к нему с Бусинкой на руках и скажешь: «Знакомься, дедуль, это твоя правнучка, наша с Андреем дочь», — он может опять загреметь в больницу. А следом за ним и бабушка.
— Вы ей не сказали, что я родила?
— Пока нет. Но скоро расскажем. Ильмиру я, кстати, проводила, она улетела. Хотела узнать у меня, что ты решила с обучением.
— Никакого обучения, — категорично заявляю я. — Все дела и работу ставлю на паузу. Сейчас для меня главное — дочь.
Мама ободряюще кивает.
— И насчет Андрея. Я дозвонилась. Вышла на него через Оскара. Только не уверена, что поступила правильно. Оказывается, у Ковалёва и впрямь серьезные проблемы с законом. И могут стать еще серьезнее, потому что он собирается прилететь...
Внутри все сжимается от боли.
— Когда? — Пытаюсь говорить ровным тоном, но голос безбожно дрожит.
— Завтра. Я пообещала его встретить и привезти к вам с дочерью.
Сердце стучит в груди как сумасшедшее.
— Могла бы пожалеть мою психику и не сообщать об этом в ночь…
— Лучше заранее предупредить, чем завтра ты бы столкнулась с Андреем лицом к лицу.
— А папа? Ты ему что-нибудь сказала про нас?..
— Нет, — качает головой мама. — Да и вряд ли отважусь. Полагаю, Андрей сам это сделает, как немного придет в себя. Раз хватило решимости поговорить со мной, значит, и для Эрика найдутся подходящие слова. И вообще, Яна, самое страшное уже случилось и, надеюсь, позади.
Сейчас вся семья переживает за Бусинку. Ждет, что она выкарабкается и благополучно перенесет операцию.
Никогда бы не подумала, что так сложно быть матерью. И одновременно прекрасно. Смотреть в лицо дочери, чувствовать ее тепло и знать, что теперь она навсегда в моей жизни и моем сердце. Независимо ни от каких обстоятельств.
— Я тоже на это надеюсь.
Поворачиваюсь к маме, обнимаю ее и даю волю слезам, обещая себе, что завтра, при Андрее, не буду разводить сырость. Хотя пока я не представляю, как посмотрю ему в глаза после всего, что наговорила накануне смерти его ребенка.
16 глава
Несколько месяцев назад я многое бы отдала за этот день и приезд Андрея. А сейчас внутри страх. Удивительно, как резко все может измениться в жизни за такой короткий срок.
Перед тем как пойти к Бусинке, достаю косметичку. Я такая бледная. Щеки впалые, губы сухие, кожа шелушится от недостатка влаги, руки дрожат от слабости, если долго стою на ногах. После родов кажусь себе самой настоящей развалиной. С трудом голову вчера помыла, и то не без помощи: пришлось просить медсестру подстраховать. Потом отходняки ловила такие, будто всю ночь в клубе веселилась. От резких движений до сих пор бывают приступы головокружения. Врач говорит, что это пройдет, еще пара живительных капельниц, и я буду огурчиком. Но пока в такое с трудом верится.
Наношу румяна, расчесываюсь и одеваюсь в свой любимый комплект, который мама привезла вчера из дома. Прекрасно понимаю, для кого прихорашиваюсь, но мой внешний вид все равно оставляет желать лучшего. Болезненный и замученный. Не хочу, чтобы Ковалёв видел меня такой. Не знаю, что за упрямство. Не исключено, что Андрей выглядит сейчас ничуть не лучше.
К Бусинке я сегодня иду без сопровождения и радуюсь возможности увидеть ее еще раз. Пока поднимаюсь в лифте, пишу маме сообщение:
«У нас будут проблемы, когда папа узнает, что от него скрыли, кто отец Бусинки».
Это я про приезд Ковалёва и события, которые за этим последуют. Безумно переживаю из-за реакции отца, ведь у него слабое сердце. Как папа отнесется к новости?
«Я уже в аэропорту, Яна. Жду рейс Андрея», — игнорирует мама мои слова.
Пульс тотчас же ускоряется, ладони становятся влажными. Я убираю телефон в карман платья.
Встреча с Бусинкой гасит все переживания на корню. Смотрела бы на дочь бесконечно! А еще я поймала себя на мысли, что белой завистью завидую мамам, которые благополучно родили своих детей здоровыми и крепкими, услышали первый крик, прижали их к себе и больше не расставались. В жизни бы не подумала, что такие простые вещи могут вознести от счастья до небес.
Я, конечно, верю, что у нас с Бусинкой все впереди. Первая ночь вместе и много других ночей, ее улыбки, слова, шаги. Все это обязательно будет! Просто нужно немного подождать.
— Малышка так реагирует на твой приход, — замечает вчерашняя медсестра. — Моя смена сейчас заканчивается. Два дня теперь будет работать Галина, я предупрежу, что ты у нас адекватная мамочка. Как наберешься сил, приходи к дочке чаще. Посмотри, как активно она сразу начинает себя вести. Ресничками хлопает, кулачки сжимает.
Бусинка смотрит на меня черными глазами, которые кажутся самыми умными и красивыми на свете. Я трогаю дочь, провожу пальцем по маленькой ладошке. Внутри по-прежнему больно, но с каждым днем, с каждой новой встречей я наполняюсь уверенностью, что все будет хорошо. Обязательно будет! Ведь Бусинка выжила вопреки прогнозам врачей.
Однако у любой надежды есть свойство расширяться, словно большой воздушный шар, а потом сужаться от холода действительности. Нам предстоит так много всего пережить... Однажды я заставила себя верить в лучшее, очень ждала возвращения Андрея и тоже думала, что у нас все будет хорошо. Только в итоге мое сердце оказалось разбитым.
В палате даю волю слезам. От эмоций. А еще из-за груди. Ее распирает от молока. Его так много! Хоть и сцеживаюсь, но неприятные ощущения и чувство, будто у меня поднялась температура, не покидают с самого утра.