— Это уж точно. По-моему, вообще такой закон следовало принять: ежели оба супруга такие уроды, так им запретить детей-то рожать. А то дети у них еще страшнее получаются. Такие безобразные, что лучше б им вовсе на свет не появляться.
— Ну, на ихнюю «красоту» мне плевать. А все ж таки просто чудо, если этот ребенок выживет…
Мы были потрясены, когда поняли, что к чему, однако изумление наше удивительно быстро уступило место странной разновидности защитного стыда; и все же, ошеломленные тем, что случилось с Пиколой, мы переживали за нее, да и просто ее жалели. Мы и думать забыли о хлопотах, связанных с возможной покупкой нового велосипеда. И, по-моему, сильно огорчались из-за того, что так мало людей сочувствовали Пиколе. Одним эта история казалась отвратительной, других она забавляла или даже возбуждала; многие были попросту разгневаны, а нам так хотелось услышать, чтобы хоть кто-то назвал Пиколу «бедная девочка» или «бедное дитя». Но люди вместо простых слов сочувствия только сурово качали головой да бросали странные намеки. Мы тщетно пытались прочесть хоть в чьих-то глазах искреннюю боль и тревогу о Пиколе, но все вокруг словно нацепили на себя маски полнейшего равнодушия.
Я часто думала о ребенке, которому все вокруг дружно желали умереть, и очень отчетливо его себе представляла. Он находился в потайном темном месте, где тепло и влажно, и головенка его была вся покрыта густыми вьющимися волосами, а на черном личике блестели, как новенькие монетки, два чистых черных глаза; носик у него был широкий, губы толстые, слегка выпяченные, словно для поцелуя, а кожа, как живой дышащий темный шелк. И никаких искусственных желтых кудрей, челкой свисающих над голубыми глазами, выпуклыми и блестящими, как мраморные шарики; никакого курносого носа; никаких изогнутых «луком Амура» губ! Я очень хорошо относилась к Пиколе, но куда сильнее приязни к ней было мое желание, чтобы хоть кто-то в этом мире пожелал этому черному малышу благополучно появиться на свет и выжить — вопреки вселенской любви к дурацким «белым» куклам с желтыми волосами, вопреки всеобщему восхищению всякими там Ширли Темпл и Морин Пил. Фрида, должно быть, испытывала примерно те же чувства. Какая разница, что Пикола не замужем! Подумаешь! Вокруг полно незамужних девиц, которые преспокойно детей рожают. Не зацикливались мы и на том, что отцом ребенка Пиколы оказался ее собственный отец; процесс зачатия рождения ребенка и тот факт, что забеременеть можно от любого человека мужского пола, был для нас пока непостижим; зато Пикола, считали мы, знает и своего отца, и отца своего ребенка. Нас поражала и возмущала только всеобщая ненависть к ребенку, который еще и родиться не успел. Мы хорошо помнили, как тогда, в доме у озера, миссис Бридлав сбила Пиколу с ног и бросилась утешать эту розовую замороженную куклу, у которой даже слезы казались розовыми, а плач был похож на скрип дверцы нашего старого холодильника. Не забыли мы и того, как чернокожие мальчишки сразу смущенно потупились под взглядом Шестипалой Меренги, хотя на Пиколу они только что смотрели совсем другими глазами. А может, мы и не помнили всего этого, а просто знали. Нам ведь постоянно приходилось защищаться — с тех пор, как мы себя помнили, мы были вынуждены защищать себя от всех и каждого, думать над каждым словом, прежде чем его произнести, опасаясь ненароком нарушить установленные обществом правила и каждый свой жест предварительно подвергая тщательному анализу, — и все это в итоге привело к тому, что мы стали упрямыми, хитрыми и наглыми. Внимания на нас никто не обращал, зато сами мы обращали на себя даже слишком много внимания и пока понятия не имели о собственных недостатках. Своим единственным недостатком мы считали малый рост и были уверены, что остальные могут нам приказывать только потому, что они выше, крупнее и сильнее. Так что — с уверенностью, подкрепленной жалостью и гордостью, — мы решили полностью переменить ход вещей, а заодно и жизнь одного конкретного человека.
— Ну, Фрида, с чего начнем?
— Да вряд ли нам удастся что-то сделать. Мисс Джонсон сказала, просто чудо, если он выживет.
— Вот давай и устроим это чудо.
— Хорошо бы, а как?
— Ну, можно, например, молиться.
— Этого мало. Помнишь, как в тот раз, с птичкой?
— Ну, тогда же все по-другому было; мы ее и нашли-то уже полумертвой.
— Ну и бог с ней. А сейчас, по-моему, мы должны действительно изо всех сил постараться.
— А давай попросим, чтобы Бог ребенка Пиколы в живых оставил? И дадим Ему клятву, что целый месяц будем хорошо себя вести и хорошо учиться.
— О’кей. Только этого мало. Нам нужно еще какую-нибудь жертву принести. Например, от чего-нибудь стоящего отказаться, чтобы Он понял: на этот раз намерения у нас самые серьезные.
— А от чего отказаться-то? У нас же ничего нет. Есть, правда, деньги за семена — целых два доллара!
— Мы можем, конечно, и два доллара отдать… Но знаешь что? Мы можем отказаться от велосипеда! Деньги закопать, а семена… посадить.
— Закопать все деньги?
— Клодия! Ты хочешь сделать что-нибудь стоящее или не хочешь?
— Хочу, хочу. Я просто подумала… Ну, ладно-ладно.
— И сделать это мы должны прямо сейчас. Деньги закопаем возле дома Пиколы, чтобы нам нельзя было туда вернуться и выкопать их; а семена посадим у нас за домом и будем за ними присматривать. И как только цветы взойдут, мы сразу поймем, что все будет хорошо. Ну что, согласна?
— Согласна. Только давай я на этот раз спою, ладно? А ты волшебные слова скажешь.
СМОТРИТЕСМОТРИТЕЭТОИДЕТОДИНИЗ
ДРУЗЕЙДРУГПОИГРАЕТСДЖЕЙНОНИ
БУДУТИГРАТЬВХОРОШУЮИГРУ
ИГРАЙДЖЕЙНИГРА
Сколько раз за одну минуту ты смотришься в свое старое зеркало?
Но я давно уже в него не смотрелась!
Неправда, смотрелась!
Ну и что? Хочу и смотрюсь.
Я же не говорю, чтобы ты вообще не смотрелась. Мне просто непонятно, зачем это делать каждую секунду. Они же никуда не денутся.
Знаю, что не денутся. Мне просто нравится на них смотреть.
Боишься, что они могут вдруг исчезнуть?
Ничего я не боюсь! Как это — исчезнуть?
Ну, другие-то исчезли.
Они не исчезли. Они просто изменились.
Исчезли. Изменились. В чем разница-то?
О, разница огромная! Мистер Мыльная Голова обещал, что они такими навсегда останутся.
Навсегда останутся? Навеки, аминь?
Да, если хочешь знать!
И вовсе не обязательно что-то из себя корчить, когда ты со мной разговариваешь.
Ничего я не корчу! Ты первая стала ко мне придираться.
Да я просто хотела, чтоб мы еще чем-нибудь занялись. А то мне уж надоело смотреть, как ты на себя в зеркало пялишься.
Ты просто завидуешь.
И не думаю.
Нет, завидуешь. Спишь и видишь, чтобы и у тебя такие же были.
Ха! Ну и видок бы у меня тогда был — с голубыми-то глазами?
Так себе видок.
Ну, если ты намерена и дальше так со мной разговаривать, да еще и в зеркало постоянно смотреться, то я, пожалуй, пойду. Найду себе занятие поинтересней.
Нет. Не уходи. А чем ты хочешь заняться?
Ну, например, можно было бы пойти поиграть на улице.
Там слишком жарко.
Ничего. Зато ты можешь взять с собой свое старое зеркало, положить его в карман и, прогуливаясь по улице, то и дело в него посматривать.
Господи! Никогда бы не подумала, что ты будешь так завидовать!
Да ладно тебе!
Вот и сейчас тоже…
Что «сейчас тоже»?
И сейчас завидуешь.
Ну хорошо. Пусть я завидую.
Вот видишь? Я же говорила!
Нет. Это я только что сказала.
А правда они хорошенькие?
Да. Очень.
Действительно очень хорошенькие?
Действительно очень хорошенькие. Действительно очень красивые. Правда-правда. Очень хорошенькие и очень-очень голубые.
Голубые-преголубые и по-настоящему хорошенькие?
О господи! Да ты просто спятила.
Ничего я не спятила!
Да нет, я совсем не это имела в виду…
А тогда что же?
Ладно, идем. Здесь слишком жарко.
Погоди минутку. Я никак не могу туфли найти.
Да вот же они!
Ой, вот спасибо!
Ты зеркало-то свое взяла?
Да, дорогая, спасибо…
Ну, тогда пошли… Ой!
В чем дело?
Да солнце слишком яркое. Прямо глаза режет.
А мне почему-то нет. Я даже не моргнула ни разу. Вот, пожалуйста, я прямо на солнце могу смотреть!
Не делай этого!
Почему? Мне же не больно. Мне даже щуриться и моргать не нужно.
А ты возьми и моргни, а то как-то странно смотреть, когда ты прямо на солнце пялишься.
Почему странно?
Не знаю, странно, и все.
Да нет, все ты знаешь! Почему странно?
Я же сказала, что сама не знаю.
А почему ты говоришь, а на меня не смотришь? Ты в пол смотришь, как миссис Бридлав.
А что, миссис Бридлав, когда с тобой говорит, всегда глаза опускает?
Да. Теперь она всегда так делает. С тех пор как у меня появились голубые глаза, она на меня вообще не смотрит, все время взгляд отводит. Может, она тоже мне завидует, ты как думаешь?
Возможно. У тебя ведь такие хорошенькие глазки! Да ты и сама знаешь.
Да, знаю. Здорово у него это получилось. И теперь все мне завидуют. Стоит мне на кого-нибудь посмотреть, и этот человек тут же глаза отводит.
Так, может, поэтому никто до сих пор тебе и не говорил, что у тебя глаза красивые?
Ну конечно поэтому! Ты только представь: с человеком такое чудо произошло, и никто, ну совсем никто ни слова мне не сказал! Все только старательно делают вид, будто никаких голубых глаз у меня нет. Ну, разве это не смешно?.. Я сказала, разве это не смешно?
Да. Конечно, смешно.
Ты единственная, кто говорит мне, какие они хорошенькие.
Да.
Ты настоящий друг. Ты прости, что я иногда раньше ссорилась с тобой, говорила, что ты мне завидуешь и все такое.
Ничего, все нормально.
Нет. Правда. Ты моя самая лучшая подруга. А почему я раньше тебя не знала?
А раньше я была тебе не нужна.
Как это ты была мне не нужна?