Дом был вычищен и вымыт. Печка побелена зубным порошком.
– Что это ты, Матроскин, так стараешься? – спросил дядя Фёдор.
– Как же! Незнакомые люди придут! – ответил кот. – Стыдно будет за грязь.
Он даже тапочки выставил у входа.
Всё получилось так, как было задумано, но совершенно наоборот.
Жулики – два человека в спортивных костюмах – действительно подошли к дому. Прислушались – никого нет. Открыли дверь, вошли в избу. Всё тихо. Они стали снимать ботинки и надевать тапочки.
Тут же Шарик выскочил из будки и закричал:
– Руки вверх! Снимать буду!
Он направил на них ружьё – и как вспыхнет фотовспышкой!
Дядя Фёдор открыл крышку погреба. Вот сейчас жулики отступят назад и рухнут вниз в темноту.
Но преступники не отступили назад в погреб, потому что они запутались в снятых ботинках. Они только подняли вверх руки с тапочками.
Матроскин, точно по программе, как закричит:
– Держи их!
И прыг со шкафа прямо в чёрную дыру.
Он так там треснулся о картошку, что заорал не кошачьим, а тигриным голосом:
– Вау! У-У-У-У-У-У!
Жулики совсем испугались и бросились бежать.
Шарик побежал с ними рядом, он забегал с одного бока и с другого и фотографировал. Бежал перед ними и сзади них и фотографирвал.
Вот жулики выбежали на асфальт из травы. И тут откуда-то появилась зелёная машина «Уазик» и поехала перед ними.
В машине открылась задняя дверца, спортсмены влезли в машину и умчались.
«Сообщники» – подумал Шарик.
Это была милиция.
Глава восемнадцатаяПелагея капустина хочет исправить ошибку
Пелагея Капустина быстро поняла, какую глупость она сделала, послав Печкину чужую фотографию. Она решила всё исправить – послать ему свою собственную фотографию и очень красивую.
Не теряя времени, она села на мотоцикл и помчалась в село Троицкое к фотографу Щелчкову.
Фотограф Щелчков очень обрадовался её визиту, переизбытка клиентов у него в сельской местности не было.
Он сразу засуетился:
– Садитесь, садитесь, гражданочка. Как будем фотографироваться – на паспорт, на портрет или на долгую память?
– Это как так на долгую память? – спросила Пелагея.
– Для расставания, – объяснил Щелчков.
– Мне для расставания не надо, – испуганно сказала Пелагея. – Мне надо наоборот.
– Можем портретное фото сделать, – говорит Щелчков, – на стенку вешать. А можем художественное фото предложить с поросёнком там или с коровой.
– Я поросёнка продала, – опять испугалась Пелагея. – Можно мне с мотоциклом?
– Можно, конечно, – сказал фотограф. – Только уж для художественного фото вам придётся причёску сделать. А то и маникюр.
– Как так причёску? Как так маникюр?
– А так. Без причёски и маникюра я художественное фото делать не буду. Это не фото получится, а репортаж с места событий.
– Ладно, – согласилась Пелагея.
– И мотоцикл надо помыть, чтобы блестел.
Пелагея кивнула головой.
– И хорошо бы что-нибудь интеллектуальное в руках держать. Например ракетку для тенниса или обруч.
– У меня нет, – сказала Пелагея.
– Тогда книгу, – сказал Щелчков.
Пелагея кивнула.
Она решила книгу у профессора Сёмина взять. Она видела у профессора одну очень красивую книгу. Про курей.
На этом договорились.
А как только Пелагея отошла от фотографа, к нему тут же твёрдым шагом подошёл один из помощников:
– Товарищ капитан-фотограф, разрешите доложить: два преступника задержаны.
Глава девятнадцатаяВ кутузке
Профессор Сёмин сидел в кутузке в полном одиночестве. Про него словно забыли.
«Вот и я в тюрьме, – думал он. – У нас, в России, всегда так – сегодня ты учёный, а завтра заключённый».
Но долго ему скучать не пришлось. К нему в закуток вдруг затолкали двух каких-то преступников.
В том, что это были преступники, профессор не сомневался: хорошего человека в тюрьму не посадят.
И кроме того, на них были надеты наручники. Ничего не поделаешь, надо было жить вместе, надо было ладить.
– Давайте знакомиться, – сказал профессор Сёмин. – Я профессор Сёмин.
Они представились в ответ:
– Я – альтист Кривоног.
– Я – флейтист Обезьянкин. Мы из одного оркестра.
«Альтист и Флейтист! – задумался профессор. – Это, наверное, клички. Оркестр – это банда».
– Ты по какому делу сидишь? – спросили оркестранты.
– Не знаю, – ответил профессор, – мне ещё не сказали. – А вы по какому?
– Мы по валютному. Деньги, монеты разные.
Тут профессора Сёмина осенило – вот, кто его соседи! Вот, кто его бабушку связывал! Он спросил:
– Вы, что ли, клад разыскиваете?
– Мы клад разыскиваем.
– Клад Косолапа Хлопка? – спросил Сёмин.
– Да, Косолапа Хлопка, – ответил толстоватый преступник. – А вы откуда знаете?
– У нас в деревне все про это знают, – ответил Сёмин. И сам спросил: – А почему вы его разыскиваете? По какому праву?
– Потому что его наши родственники закопали.
– Какие родственники?
– Наши деды, вот какие.
Новые заключённые расположились к профессору Сёмину, и главный из них, плотненький Кривоног, рассказал профессору такую историю:
– Когда мой дедушка Хлопок Косолап умирал, а это было, надо сказать, в тюремной больнице, он сказал мне: «Внук, я прожил длинную и практически честную жизнь. Много лет назад, когда я был простым разбойником, мы с моим другом и подельником по кличке Макака, закопали клад в пещере возле деревни Простоквашино. В этот же вечер рядом с кладом я закопал моего друга и подельника Макаку, потому что мы с ним подрались. Если пойдёшь забирать клад, не забудь положить цветы на его могилку».
В этом месте господин Кривоног вытер набежавшую слезу.
– Поэтому я разыскал внука Макаки, Колю Обезьянкина, и мы с ним отправились искать принадлежащий нам клад.
– А почему вы стали Кривоногом?
– Фамилия Косолап влекла за собой много неприятностей, – объяснил старший. – Моему дедушке пришлось её сменить.
– Про вас понятно, – сказал профессор. – А вот он, ваш товарищ, почему стал Обезьянкиным, а не, допустим, Булкиным или Кругликовым? Какая-то у него получилась некрасивая фамилия.
– Хотелось сохранить корни предков, – сказал худенький жулик.
Тут в кутузку вошёл суровый человек в милицейской форме и сказал суровым милицейским голосом:
– Гражданин Кривоногий, на допрос!
Глава двадцатаяИдея папы дяди Фёдора
Когда родители дяди Фёдора пришли с концерта, они были очень довольны.
– Это такая прекрасная певица! – сказала мама. – Она поёт, как я в молодости. Если бы не твой папа, я бы, может быть, тоже певицей была.
– Да кто же тебе мешал? – спросил папа.
– Как – кто? Кастрюли, мочалки, пелёнки, – ответила мама. – Воспитание ребёнка.
– Про ребёнка не надо, – сказал папа. – Последние два года его Матроскин с Шариком воспитывают.
– Личным примером, – вставил Матроскин.
– Сейчас есть такая передача по телевидению, – сказал папа, – «Конвейер телевизионных звёзд» называется. Так что милости прошу на конвейер. Через месяц, если ты такая талантливая, звездой станешь. А кастрюлями и мочалками я займусь.
Дядя Фёдор решил прекратить их спор:
– Папа и мама, а к нам жулики приходили.
– Да? – ахнула мама. – Какие жулики? А ну-ка расскажите поподробнее. Как они выглядят, сколько им лет?
Дядя Фёдор рассказал маме и папе, как они устроили засаду, как Шарик выскочил с фоторужьём на жуликов, как Матроскин влетел в погреб, как жулики испугались и убежали. И как их увезла преступническая машина.
– Короче, они удрали, – сказал дядя Фёдор. – И это плохо.
– Короче, их поймала милиция, – сказала мама. – И это ещё хуже.
– Почему?
– Потому что теперь не они придут к вам за кладом, а придёт милиция. То есть государство.
– Мы видели, как их привезли в мотель в наручниках, – сказал папа.
– Караул, – грустно произнёс дядя Фёдор.
– И вовсе даже не караул, – успокоил его папа. – У меня есть одна замечательная идея.
Глава двадцать перваяПелагея фотографируется
Пелагея готовилась к фотографированию очень серьёзно. Она сделала красивую причёску, купила прекрасное спортивное платье, накрасила губы, подвела ресницы и сама себя не узнала.
– Боже, какая я красивая!
Она вымыла свой мотоцикл и тоже его не узнала:
– Неужели это моя такая замечательная машина?
И Пелагея, не торопясь, не поднимая пыли, чтобы не испачкаться, поехала в село Троицкое фотографироваться.
И надо же так – фотограф Щелчков сматывал удочки! Он складывал на багажник машины треноги, фотокамеры и вывеску.
– Стой! – закричала Пелагея. – Куда?
– Мы свою работу выполнили, – сказал фотограф.
– А я?
– А ты, тётка Пелагея, опоздала.
– Никуда я не опоздала, – сказала Пелагея, стягивая треногу с крыши. – Я даже причёску сделала.
– Нет, опоздала, – он тащил треногу в свою сторону.
– Нет, не опоздала.
– Нет, опоздала.
– Нет, не опоздала.
Так бы они тянули треногу до вечера, но тут фотограф взглянул в её сторону и обомлел.
– Ого! – сказал он. – Да вы и в самом деле изменились. Такую вас фотографировать одно удовольствие. С такой причёской и в таком платье вы на обложку самого главного журнала годитесь. Хорошо, садитесь передо мною на стул.
– Какой стул! – закричала Пелагея. – Вы же сами сказали – мотоцикл.
– Ладно, – согласился он. – Это сложнее, но интереснее.
Фотограф долго вертел Пелагею с мотоциклом в разные стороны. Давал ей в руки соседских куриц и козлят. Призывал смотреть вдаль, на небо и в объектив. Он был высококлассный фотограф. Он выжимал из Пелагеи всё.
– Милая моя, мы с вами такое фото сделаем – все закачаются. Назовём «Сельская фотомодель на мотоцикле».