Эпатаж Гиппиус включал в себя и любовь к розыгрышам, как правило, не добродушным. Однажды на день рождения мужа она сделала ему необычный подарок — предложила два своих стихотворения опубликовать под его именем. Он так и поступил, включив их в свой сборник. А через некоторое время вышел сборник стихов Зинаиды Гиппиус, в котором присутствовали оба этих стихотворения. Никто почему-то не заметил. А тот, кто заметил, посчитал, что эти муж и жена уж точно одна сатана.
Зинаида Гиппиус обладала удивительной способностью подделывать любой почерк, что при ее оживленнейшей переписке помогало вводить людей в заблуждение и получать удовольствие от их реакции. Например, в молодости она иногда заваливала Мережковского письмами от поклонниц, написанных разным стилем и почерком. Могла написать ответное письмо адресату его же почерком.
Она, конечно, любила своего небом данного мужа Дмитрия Сергеевича, щадила вовлекать в свои игры, хоть он всегда был под рукой. Да он и не очень увлекался. С юности Мережковский сформировал себе образ кабинетного мыслителя и писателя, книжника, мало знакомого с прелестями и мерзостями жизни. Достоевский навсегда испугал его предложением пострадать. Он и не страдал, вообще отрешившись от чувств, оставив эту область своей супруге. Все отмечали Мережковского как превосходного оратора, полемиста, говоруна. У него была уникальная память, позволявшая в беседе сыпать пространными и точными цитатами из Священного Писания, античных философов, русской и иностранной литературы. Некоторые отмечали, что, к сожалению, Мережковский говорит лучше, чем пишет.
Секретарь Гиппиус вспоминал: «Она очень женственна, он — мужественен, но в плане творческом, метафизическом роли перевернуты. Оплодотворяет она, вынашивает, рожает он. Она — семя, он — почва».
Отсутствующие сексуальные отношения супруги заменили духовными и литературными. Причем мужское, активное, ищущее начало здесь принадлежало скорее Зинаиде, чем Дмитрию. Она сама вспоминала в конце жизни, это отмечали и знакомые, что генератором идей с созданием религиозных обществ, с определением их теоретических основ зачастую выступала Гиппиус, а Мережковский уже подхватывал инициативу, «рожал» идеи.
В жизни так бывает, что оказываются довольно устойчивыми семейные пары, устроенные наоборот. Где жены больше зарабатывают, делают успешную карьеру, а мужья довольствуются малым. В конце концов, у раскрученных звезд кино и эстрады зачастую в мужьях оказываются посредственности. В лучшем случае — воротилы теневого бизнеса. У Мережковских было то же самое, только на высокой духовной основе.
Супруги Мережковские вели активнейший образ жизни. Входили в редколлегии разных журналов, посещали всевозможные литературные и научные собрания, являлись регулярными посетителями литературных салонов, что было тогда в моде, и принимали такой салон у себя дома. Неделя любителя подобных мероприятий в Петербурге могла быть расписана так, что только успевай. Во вторник традиционное сборище в журнале «Мир искусств», в среду все собираются читать и обсуждать стихи у Вячеслава Иванова, в четверг у Мережковских, в пятницу у Николая Минского, в воскресенье приходится делать выбор между философом Василием Розановым и писателем Федором Сологубом. Потому что у обоих в одно и то же время.
У Гиппиус и Мережковского при такой активности, включавшей и переписку, были сотни знакомых в столице, других городах России, за рубежом. Но при этом у них почти не было друзей. Дружба ведь предполагает какую-то искренность, сердечность. Эпатаж Гиппиус, равнодушие Мережковского порождали холодность. Многие оставили воспоминания, что общение с этой четой вызывало неприятные чувства. Чехов сознательно избегал встреч с ними, хотя Мережковский неоднократно его об этом просил. В 1904 году Лев Толстой, живой классик России, заинтересовался богоискательскими идеями Мережковского и пригласил супругов к себе в Ясную Поляну. Недолгая беседа закончилась скандалом, Зинаида позволила себе наорать на Льва Николаевича, не согласившись с ним в чем-то. Больше Толстой их к себе не приглашал.
Там, где не было дружбы, появилась неестественная любовь. Все началось с большой религиозности Д. С. Мережковского, которая в итоге не особенно захватила Гиппиус, но оказалась главным фактором в ее великой игре.
В начале 90-х Мережковским был задуман цикл исторических романов, которые должны были отразить значение влияния христианства и образа Христа на историю цивилизации. Сбор материалов для литературной задумки, а также необходимость лечения Зинаиды от рецидивов туберкулеза стали причиной большого заграничного путешествия супругов в 1891 году. На деньги Мережковского-старшего они посетили Австрию, Италию, Францию, Швейцарию.
Вернувшись, они поселились на даче, в имении родственников Зинаиды Николаевны Глубокое под Вышним Волочком. Там Мережковский довольно быстро написал роман «Гибель богов. Юлиан Отступник» о римском императоре IV века, который после победы христианства вдруг вздумал вернуться к язычеству. Писателю не было еще тридцати лет, но он считал себя уже вполне сложившимся мастером, которого нечему учить и у которого нечего править. И когда редактор «Северного вестника» Аким Волынский в 1892 году заявил, что литературное произведение, в котором герой, выступая перед войском незадолго до начала битвы, произносит монолог на пять страниц с изложением философского базиса своей идеологии, это не исторический роман, а опера на исторический сюжет. Правда, в оперных ариях поют все больше о любви. И, кстати говоря, кроме «Северного вестника» никто историософский роман Мережковского больше не хотел печатать. Автор спорил с редактором, ссорился. Только когда Зинаида Гиппиус и Аким Волынский стали как бы любовниками, в шести номерах «Северного вестника» за 1895 год «Юлиан Отступник» был опубликован.
С изданием двух других романов цикла «Леонардо да Винчи» и «Петр и Алексей» дела шли тоже довольно туго. Что поделать, при всем своем уме и эрудиции, при всех своих амбициях Мережковский был отнюдь не гений уровня своих современников Толстого и Чехова. Но с определенного момента ему стало казаться, что косность мышления соотечественников не дает пробиться его таланту в России, что его быстрее поймут в Европе, и начал подумывать об отъезде навсегда. Желательно в Париж. Но не хватало денег. Бездетную пару содержали гонорары за статьи Зинаиды и Мережковский-папа.
Но зато средств было достаточно, чтобы выезжать в Европу путешествовать по 2–3 месяца. И это стало происходить чуть ли не ежегодно. В 1892 году на сицилийском курорте Таормина супруги познакомились с другим русским путешественником двадцатилетним красавцем Дмитрием Философовым. Поговорили. На этом все пока и закончилось.
До самого конца XIX века в жизни Мережковских ничего особенного не происходило. Его напряженная работа над романами, переводами и серьезными статьями. Ее псевдороманы с мужчинами и женщинами, написание статей, стихов и прозы. Все выглядело как накопление количества, должного превратиться в качество. Так оно и случилось.
В 1899 году в Петербурге Сергей Дягилев начал издавать журнал «Мир искусства», в котором оказался и его двоюродный брат Философов, и Мережковские. Уже в первом номере вышла статья Дмитрия Сергеевича о поэте Якове Полонском. В 1900 году журнал «Начало» печатает первые главы второго историософского романа Мережковского «Возрождение», или «Воскресшие боги. Леонардо да Винчи». В том же году писатель пристраивает роман в журнал «Мир Божий», сочинение выходит там целиком и занимает так много журнального места, что остается чуть ли не единственной беллетристикой в течение года. Тогда же роман «Юлиан Отступник» переводится на французский и издается во Франции. Мережковский добивается того, чего давно хотел. Его имя становится известно за пределами России.
И наконец, Мережковского пробивает в той области, на которую и работало его художественное творчество, — в религиозной философии. В течение нескольких номеров 1900 года и следующего «Мир искусства» печатает его статью, разросшуюся до размеров книги, «Л. Толстой и Достоевский». В 1902 году эта работа вышла отдельным изданием. В ней Мережковский анализирует не столько литературное творчество двух великих писателей, сколько их религиозные воззрения, критикует догматизм современной православной церкви. Ну и как водится, предлагает читателю собственные взгляды. Знакомые Мережковского вспоминали, что в тот период он любой разговор сводил к монологу или дискуссии о церкви и религии.
«Следуя за Л. Толстым в его бунте против Церкви как части всемирной и русской культуры, до конца русское культурное общество дошло бы неминуемо до отрицания своей собственной русской и культурной сущности; оказалось бы вне России и вне Европы, против русского народа и против европейской культуры; оказалось бы не русским и не культурным, то есть ничем. В толстовском нигилизме вся постпетровская культурная Россия… думая, что борется с Церковью, то есть с историей, с народом, за свое спасение, — на самом деле борется… за свою погибель: страшная борьба, похожая на борьбу самоубийцы с тем, кто мешает ему наложить на себя руки».
Короче говоря, Мережковский с неотделимой от него женой Зинаидой Гиппиус попытались начать личную борьбу ни много ни мало с православной церковью. Удивительная все-таки это организация — церковь. Любая, будь то православная, католическая, буддийская… Консервативный институт, построенный на древних, ошибочных с научной точки зрения догматах, обрядах, обычаях, держащийся исключительно на потребностях малообразованных народных масс в утешении и надежде на что-то несбыточное. Но любая живая мысль, направленная на преобразование, осовременивание церкви, усовершенствование религиозных догматов, или терпит поражение, или приводит к появлению альтернативного института, всегда уступающего мировой церкви в популярности. У одного Мартина Лютера только и получилось что-то масштабное. Даже ныне существующие на крепкой коммерческой основе секты вроде свидетелей Иеговы или мормонов, хвастаясь миллионами своих приверженцев, чаще всего занимаются приписками.