Жизнь в приморской Одессе оказалась повеселее, чем в Гомеле, и увлекла девицу. То есть увлечение следовало за увлечением. И неудавшийся слесарь-коммерсант быстро остался за бортом. В 1924 году Евгения познакомилась с Алексеем Федоровичем Гладуном, директором московского издательства «Экономическая жизнь». Он был старше ее на десять лет. И прожил к тому времени уже весьма интересную жизнь.
Гладун родился в городе Николаеве в семье столяра. На родине образования не получил и в шестнадцать лет в поисках работы уплыл на пароходе в США. Там работал на инструментальном заводе, а вечерами учился в механическом институте. Он состоял в американской соцпартии, потом вступил в группу русских социал-демократов большевиков, состоявшую из революционеров-эмигрантов из России. Участвовал в организационном съезде американской компартии. В Россию вернулся только в 1920 году, сразу вступил в ВКП(б) и был как старый большевик иностранной закваски назначен заместителем директора завода АМО, а потом ему поручили руководство важным издательством.
Евгения вышла замуж за Гладуна, фамилию менять поленилась и уехала с ним в Москву. В 1927 году Алексея Федоровича направили на дипломатическую работу, и Евгения отправилась с ним в Лондон, где работала машинисткой в советском полпредстве в Великобритании. Там через постель она завела очень серьезные связи. Вскоре случился какой-то шпионский скандал, к которому был причастен Гладун, и его спешно отправили на родину. Но в Москву поехал он один. Вопреки железному правилу нашей дипломатии, супругов разлучили. Евгению Соломоновну пригласили поработать несколько месяцев машинисткой в советском полпредстве в Берлине, откуда она вернулась только в конце 1928 года. Вскоре после ее приезда в Берлин и началась, собственно, история.
История
В 1927 году Исаак Бабель отправился в длительную поездку во Францию. Это было оформлено как частное путешествие, хотя, безусловно, было подкреплено по линии ОГПУ. Заграничные поездки известных писателей из СССР, как это было с Маяковским и Есениным, как это регулярно происходило с Ильей Эренбургом, обязательно происходили под контролем соответствующих органов. Поездка Бабеля, признанного писателя, но все-таки попутчика, происходила, возможно, по прямому заданию ОГПУ, оставшемуся, разумеется, секретным. Известно, что он пытался наладить контакты с некоторыми русскими литераторами, живущими в Европе, с «прогрессивными» французскими писателями и даже совсем не прогрессивными. Известно также, что контактировать с Бабелем соглашались далеко не все. Как раз из-за того, что его связь с Лубянкой была не такой уж тайной.
По дороге в Париж он остановился в Берлине и зашел по какому-то формальному поводу в советское полпредство, как тогда назывались наши посольства. А там в приемной и сидела, хлопая красивыми глазками, машинистка Женечка Хаютина. Кроме глазок у нее было множество других женских достоинств, а у Бабеля — деньги и слава. Он пригласил ее в театр. Оттуда на такси они поехали к нему в гостиницу. Бабель оставил неопубликованные воспоминания о том свидании с Хаютиной. В отличие от рассказа «Элья Исаакович и Маргарита Прокофьевна», за который его напрасно обвинили в порнографии, это воспоминание — жесткое порно в чистом литературном виде. Они встречались еще несколько дней, после чего Бабель продолжил путь в Париж.
У этой поездки была и личная цель — восстановить отношения с венчанной богом Евгенией Борисовной Гронфейн. Он еще любил ее, несмотря на все свои измены, несмотря на роман с Тамарой Кашириной. В ней тоже не остыли еще чувства. Законная супруга подумала и раскрыла Исааку Эммануиловичу свои объятия.
Во Франции он прожил больше года. Существовал на высылаемые с родины гонорары и еще на некоторые доходы, о которых можно догадаться. Съездил из Парижа к родственникам в Брюссель, путешествовал по Франции. Многим знакомым казалось, что писатель так за рубежом и останется. Тем более что французский язык он знал в совершенстве. Но Бабель был русским писателем. Если Горькому, жившему в Италии, вполне хватало собственных воспоминаний и книг, чтобы сочинять что-нибудь о русской жизни, то Бабелю требовались личные впечатления. Самые разные: и разговоры с крестьянами украинских сел, и допросы крестьян в отделениях охранки, и общение с интеллигентами, и общение с руководителями ОГПУ.
В 1927 году он писал из Марселя своему другу еще со времен Одесского коммерческого училища Исааку Лившицу: «После трехмесячного пребывания в Париже переехал на некоторое время в Марсель. Все очень интересно, но, по совести говоря, до души у меня не доходит. Духовная жизнь в России благородней. Я отравлен Россией, скучаю по ней, только о России и думаю».
Здесь стоит немного рассказать об этом человеке Исааке Лившице и о том, как Бабель зарабатывал литературой. Лившиц был на два года старше Бабеля. Это не помешало подружиться им еще детьми и сохранить дружбу на всю жизнь. Лившиц в Одессе начал работать журналистом, редактором целого ряда изданий. В 1920 году чуть было не отправился вместе с Бабелем в Первую конную армию. В 1922 году он с семьей переехал в Москву, где устроился редактором и до конца своих дней трудился около литературы. И около Бабеля до конца его дней.
Аккуратный тезка был хранителем части архива Исаака Бабеля и всех изданий его прозы. Когда писателю что-то требовалось из прежней редактуры своих текстов, из старых договоров с издательствами и журналами, он обращался к другу Изе, и у того находилось всё. А, кроме того, во время длительных поездок писателя по стране или за границей Лившиц был литературным агентом Бабеля в отношениях с издателями. В их обширной переписке много о чем говорится, но почти в каждом письме о главном, то есть о деньгах.
Это во второй половине тридцатых годов Бабеля почти перестали печатать. А до этого издавали очень даже охотно. Достаточно сказать, что, несмотря на критику Буденного, «Конармия» выходила отдельной книжкой 7 раз! Не говоря уже о том, что отдельные рассказы печатались в журналах всей страны неоднократно. «Конармия» целиком включалась в авторские сборники 1934 и 1936 годов. Да еще переводилась на иностранные языки, издавалась за рубежом.
Двадцатые годы, начало тридцатых можно в какой-то мере назвать золотыми для писателей. Литературные издательства, журналы еще не были связаны по рукам и ногам идеологическими путами, как это было в годы усиления сталинской диктатуры, хрущевской оттепели и брежневского застоя. Не были и связаны путами коммерции, как это началось в девяностые и продолжается по сей день. И маститых, и начинающих писателей издавали без особенных проблем.
В замечательном романе Ильи Ильфа и Евгения Петрова «Золотой теленок» описывается, как Остап Бендер написал киносценарий «Шея» и без проблем получил за него деньги на Черноморской кинофабрике. Ситуация, конечно, юмористическая, но не слишком далекая от жизни. Так же Остап мог бы заработать и в издательстве. Исаак Бабель обошел Бендера, потому что иногда ему удавалось зарабатывать, вообще ничего не сочиняя.
Работало его имя. В стране резко росло число грамотного населения. Литературные поделки множества политически безупречных, но бездарных пролетарских и крестьянских писателей не могли удовлетворить всех запросов новых и старых грамотных, особенно молодежи. А неподражаемый стилист Исаак Бабель создавал высококачественную литературу. Он был, наконец, просто моден. Его литература попутчика находилась в оппозиции генеральной линии компартии, а значит, ее чтение слегка тешило самолюбие читателя — читаю, дескать, и не боюсь.
Вот почему Бабель нередко обещал журналам новые вещи для публикации, брал аванс и тут же забывал о своих обещаниях. А золотое для писателей правило «авансы не возвращаются» тогда в основном соблюдалось.
Вот что писал в своем дневнике несколько позже, в 1931 году главный редактор журнала «Новый мир»
В. Полонский. «Искусство его вымогать авансы изумительно. У кого только не брал, кому он не должен — все под написанные, готовые для печати, новые рассказы и повести. В „Звезде“ даже был в проспекте года три назад напечатан отрывок из рукописи, „уже имеющейся в портфеле редакции“, как объявлялось в проспекте. Получив в журнале деньги, Бабель забежал в редакцию на минутку, попросил рукопись „вставить слово“, повертел ее в руках — и, сказав, что пришлет завтра, унес домой. И вот четвертый год рукописи „Звезда“ не видит в глаза. У меня взял аванс по договору около двух с половиною тысяч. Несколько раз я перечеркивал договор, переписывал заново, — он уверял, что рукописи готовы, лежат на столе, завтра пришлет, дайте только деньги. Он в 1927 году, перед отъездом за границу, дал мне даже название рассказа, который пришлет ровно 15 августа. Я рассказ анонсировал — и его нет по сие время. Под эти рассказы он взял деньги — много тысяч у меня, в „Красной нови“, в „Октябре“, везде и еще в разных местах. Ухитрился забрать под рассказы даже в Центросоюзе. Везде должен, многие имеют исполнительные листы, но адрес его неизвестен, он живет не в Москве, где-то в разъездах, в провинции, под Москвой, имущества у него нет, — он неуловим и неуязвим, как дух. Иногда пришлет письмо, пообещает прислать на днях рукопись, — и исчезнет, не оставив адреса…»
И все же, трезво глядя на вещи, можно смело предположить, что литературные заработки Бабеля никогда не достигали таких масштабов, в каких измеряются заработки Дарьи Донцовой. И так, чтобы при этом больше года сносно жить во Франции, лишь иногда докучая Исааку Лившицу с просьбой выслать денег. У Бабеля был тайный источник доходов. ОГПУ нужным сотрудникам не отказывало ни в чем. Таким образом, обеспеченное существование Бабеля во Франции привело к появлению нескольких новых рассказов и еще одному произведению. Дочери Наташи. В конце 1928 года Бабель вернулся в СССР. А в июле 1929 года Евгения Гронфейн родила Наталью Исааковну.
Тем временем Николай Ежов с июля 1927 года успешно трудился в орграспредотделе ЦК и уже в ноябре стал за