В начале осени 1938-го Сталину стало ясно, что пора снижать обороты. Михаил Фриновский, заместитель Ежова, как-то рассказал знакомым о своей встрече со Сталиным, и они это запомнили. «Как-то вызвал он меня. „Ну, — говорит, — как дела?“ А я набрался смелости и отвечаю: „Все хорошо, Иосиф Виссарионович, только не слишком ли много крови?“ Сталин усмехнулся, подошел ко мне, двумя пальцами толкнул в плечо: „Ничего, партия все возьмет на себя…“» Партия ничего не взяла до сих пор. Брать пришлось Фриновскому, Ежову и всему ежовскому окружению.
Существует совершенно экзотическая версия падения Ежова. Якобы среди прочих любовников Евгении Хаютиной оказалась и одна из главных звезд СССР того времени выдающийся летчик Валерий Чкалов. Разумеется, как Герой Советского Союза он был очень тайным любовником. Не то, что Бабель. Но был у Женечки и совсем тайный-претайный любовник. Сам… Сталин. Которому в 1938-м, между прочим, было уже 59 лет. А Чкалову только 34. Мол, еще весной вождь предложил летчику пост наркома внутренних дел. Ежов тогда уже сделал свое дело и мог быть пущен в расход. Чкалов отказался, а Сталин не любил, когда отказывались от его доверия. А потом вдруг диктатор узнал, что ему ветреная Женя предпочитает и молодого Чкалова, и еврея Бабеля, не говоря уже о еврее Кольцове. Участь всех троих была решена. Только с Чкаловым как народным любимцем Сталин расправился скрытно. Приказал подстроить катастрофу самолета 15 декабря 1938 года. Правда здесь только в том, что Чкалову действительно предлагался странный для народного героя пост, и ему действительно пришлось отправиться в последний полет на неисправном самолете.
Но в самом деле, уже весной 1938 года Ежов мог догадаться, что готовится его падение, что он выполнил свою миссию и больше Сталину не нужен. Его вдруг по совместительству назначили наркомом водного транспорта. Будто мало у него работы по внутренним делам, по поиску крамолы. Уничтожив десятки тысяч чекистов, ставленников Ягоды, он, естественно, заполнил вакансии своими выдвиженцами. И вот они стали исчезать. Ежов ли был вынужден убирать сторонников или в стране начал действовать какой-то параллельный НКВД, но 14 апреля был арестован начальник главного управления пограничной и внутренней охраны Э. Крафт, 26-го — начальник секретно-политического управления И. Леплевский, 28-го — замнаркома Л. Заковский. Ушел в подполье и не сразу был разыскан глава НКВД Украины А. Успенский, застрелился начальник управления НКВД по Ленинградской области М. Литвин. А в июне 1938-го — вообще неслыханное дело — сбежал в Японию начальник Дальневосточного управления Генрих Люшков. К ноябрю Ежову все стало понятно, и он запил по-черному. 17 ноября наркомом внутренних дел стал Лаврентий Берия. Ежов, правда, остался народным комиссаром водного транспорта, секретарем ЦК и председателем КПК. Эти должности лишь отсрочили неизбежное, как балласт при падении воздушного шара.
Исааку Бабелю тоже все стало понятно. Он перестал общаться с Хаютиной и принялся с ожесточением что-то писать.
Понятнее всего все стало Евгении Соломоновне. Когда Ежов как-то бросил ей спьяну, что среди ее друзей наверняка полно шпионов, она попросила мужа проверить ее, чуть ли не предложила арестовать. Но он уже не мог ничего. Хаютина легла в подмосковный правительственный санаторий в Барвихе полечить нервы. 21 ноября 1938 года она приняла смертельную дозу снотворного.
В декабре был арестован только что вернувшийся из Испании, где СССР принимал активное участие в гражданской войне, журналист Михаил Кольцов. Двое оставшихся на свободе и живыми участников любовного треугольника только ждали своей участи.
21 января 1939 года фотография Н. И. Ежова последний раз появилась в печати. Он сидел в президиуме торжественного собрания в честь 15-й годовщины со дня смерти Ленина. В то время почему-то юбилеи смертей отмечали помпезнее юбилеев рождений. Ежов сидел уже далеко от Сталина, а не рядом, как в 1937-м.
10 апреля Ежова арестовали. Хотя следователи и конвоиры в Сухановской тюрьме были уже новые и личных претензий к бывшему палачу вроде бы не имели, били маленького слабого алкоголика с особой изощренностью.
15 мая забрали Исаака Бабеля на его даче в Переделкино. Он что-то писал. И лишь проворчал: «Не дали закончить», когда пришли люди с синими петлицами. При обыске было изъято 24 папки с рукописями. Куда они делись — неизвестно. Обвинение в шпионаже было по тем временам стандартным. Понятно, что Бабеля осудили за работу на французскую и германскую разведки. Но почему еще и на японскую?
Расстреляли обоих недругов тоже близко по времени. Бабеля — 27 января 1940-го, Ежова — через 8 дней. А прах расстрелянных — и жертв, и палачей, и любопытных писателей, — по всей вероятности, ссыпался в одну общую яму в Донском монастыре.
Когда в 90-е годы настала в России пора переоценки всех ценностей, осуждения признанных героев и реабилитации признанных врагов, нашелся человек, подавший прошение на посмертную реабилитацию Николая Ивановича Ежова как жертвы сталинского террора. Приемная дочь. Наталья взяла отчество Николаевна и фамилию Хаютина. После ареста Ежова девочку направили в детский дом. Она пережила скитания по приютам, а потом и по колониям по приговору суда. В 1958 году вышла на свободу и осталась жить в Магаданской области в поселке Ола. И вот попросила оправдать человека, ей одной казавшегося добрым папой. Но и у грешного человечества есть объективный критерий для Ежова. Конечно, не оправдали. А вот грешного Бабеля возобновили издавать уже вскоре после смерти Сталина, официально реабилитировали уже в 1954 году. Потому что его литература есть высшее из возможных оправданий.
Печально, когда история любви окрашивается в трагические цвета. Лучше уж в скандальные. Ведь скандал — самое вкусное и пикантное из блюд, которые так любит человек.