Мятый кусок какого-то документа и сломанный пополам карандаш – вот весь мой инвентарь. Очень сложно что-то выдумать, да и надо ли? Интересно, что пишут другие. Письма женам и матерям? Кто-то нашел пластиковую бутылку, чтобы послания точно дошли до адресатов, не промокли в случае затопления. Мне этого не понять. Я ни с кем прощаться не намерен, а уж привет передать смогу и при личной встрече.
Страх… Сейчас о нем нельзя не думать, ведь он звучит в наших голосах. Но страх нами не управляет. Все происходит спокойно и буднично, словно такие события – привычное дело. Никакой паники, никаких истерик. Лишь механические движения в тягучей тишине, которая обволакивает мертвое железо.
Гидроакустики должны рано или поздно услышать стук. Обязаны. Вера – последнее, что еще двигало кровь в замерзших телах. В глубине души мы все верили. А черные силуэты скапливались вокруг и прислушивались к эху, что раздирало сырые внутренности погибшей подлодки.
Я прислонился к холодному металлу и сжал в руке обломок трубы. Обернулся. Тени кивали мне.
По могучему остову «Курска» пошла очередная волна звуков. Три коротких, три длинных, три коротких.
Антон АлександровСлюни
В летнее кафе, где Дима подрабатывал на каникулах официантом, каждый день приходила обедать одна старушка. Заказывала только уху и перед тем, как начать есть, всегда что-то шептала в тарелку. Дима думал – молилась. Но однажды подслушал случайно: оказалось, бабуля говорила:
– Слюнки, слюни, если вы тут – быстро вылазьте и обратно в рот! Из тарелки – прочь, а в горло – втечь.
Дима посмеялся про себя, а чуть позже рассказал об этом коллеге – бойкой веснушчатой Ленке.
– Еще одна городская сумасшедшая.
Посмеялись вместе.
– А давай ей в уху плюнем и посмотрим, что будет? – предложила Ленка.
– Нет, ты что!
– Не бойся, ложкой размешаем, не заметит никто.
– Не боюсь я! Просто это… мерзко как-то. Бабка нам не мешает ничем. Да и не будет же ничего!
– Ну ладно. Скучно с тобой.
И Ленка, взмахнув на прощание желтым хвостом волос, ушла дальше работать.
Но, как видно, от своей идеи не отказалась – на следующий день подсуетилась сама обслуживать старушку.
Дима подсмотрел, как Ленка, принимая на кухне тарелку с ухой, смачно плюнула в нее и разболтала слюни пальцем. Дима неодобрительно скривился, но промолчал. Ленка, заметив его, показала язык и понесла уху старушке.
Старушка, как обычно, зашептала:
– Слюнки, слюни, если вы тут – быстро вылазьте и обратно в рот! Из тарелки – прочь, а в горло – втечь.
Дима, хмурившийся, но наблюдавший за тарелкой, вдруг увидел, что бульон забурлил и из него выскочила пузырящаяся, меняющая очертания букашка на тонюсеньких ножках-ниточках. Ниточках слюны.
Тварь на секунду застыла, а затем невероятно проворно прыгнула со стола на Ленку. Ленка успела отскочить в сторону, но тварь, оттолкнувшись от пола, запрыгнула ей на ногу. Ленка заверещала и попыталась сбросить с себя ползущую вверх заразу, но та легко уворачивалась от рук.
– Рот открой, шаболда! Впусти, не то хуже будет! – приказала официантке старуха.
Но Ленка, наоборот, стиснула зубы и губы.
– Что ж, твое дело.
Тварь перескочила на горло и начала вкручиваться в шею официантки. Ленка пальцами заскребла по шее, пытаясь отбросить существо, но лишь расширяла рану.
– Бабуль, прости ее!
– Слюнки должны попасть в рот!
Ленка упала на пол, ее шея сильно кровила.
– Я их проглочу! Прости ее, пожалуйста! – крикнул Дима.
Бабка кивнула. В то же мгновение окровавленные слюни выскочили из раны на шее Ленки и прыгнули на ногу Димы.
– Рот открой, идиот!
Дима, инстинктивно сжавший было зубы, раскрыл рот и зажмурился. Почувствовал на языке колючий леденец с привкусом крови. Раскусил его и проглотил.
Открыл глаза. Бабка быстро семенила прочь из кафе.
– Эй, остолопы, чего застыли? Вызовите скорую – человеку плохо! – прикрикнула бабка на парня и девушку, сидевших за столиком у выхода. Парень стал судорожно набирать на телефоне номер.
Дима склонился над лежащей на полу Ленкой и попытался заткнуть ее рану своим белоснежным фартуком.
Во рту у Димы все пересохло.
Марина БеляеваАнгел с кошачьими крыльями
Он шел по улице, и никто не видел его, но если бы даже кто-то внезапно различил высокую темную фигуру, тенью шелестящую вдоль посеревших кирпичных домов, то сердце съежилось бы от отвращения, а лицо отвернулось в другую сторону – подальше от увиденного.
Это именно то существо, которое воображение рисует в зыбких сумерках, в сырых непроглядных подвалах, в окне заброшенного дома или посреди погруженной в ночную тьму детской комнаты. Вытянутое бескостное тело лишь отчасти напоминало человеческое, неправдоподобно худое, но без заостренности Слендера или других персонажей городских страшилок: скорее, мягкая груда мышц, лишенная ног, передвигающаяся, как улитка, на подошве, оставляющей влажный гнилой след и напоминающей полы приталенного плаща. Худую и легко гнущуюся бледную шею венчала узкая голова с мягким подбородком, глубоко запавшими глазами матового черного цвета, едва намеченными линиями ноздрей и тонкими губами, наличие которых казалось чем-то парадоксальным и неестественным. Из-под круглой шляпы с широкими полями торчали жидкие черные пряди волос, напоминавшие плохой и уже облезший парик; кончики словно сливались с тканью пальто в единую черную массу, и потому было сложно судить об их длине.
Но и на это все можно, можно было закрыть глаза – при желании или банальной невнимательности. А вот чего нельзя было пропустить – так это растущих из лопаток длинных, покрытых черной шерстью лоскутов плоти с налипшей внизу грязью осенних дорог.
Издалека они казались элементом странного костюма; однако если подойти поближе, можно заметить, что в тех местах, откуда торчат эти шерстяные фалды, неаккуратно распорото пальто и в прорехах виднеется бледная кожа, покрытая россыпью родинок и волосами, нисколько не напоминающими человеческие. Скорее, кошачью шерсть – недлинную, плотную и сильно линяющую, оставляющую следы на мебели и на одежде. К слову, а одежда ли это? Из чего она сделана, что это за материал, влажный и пористый, как кожа улитки, на котором налипает шерсть от «крыльев» и иногда – пролетающий мимо мусор?..
Направление движения сменилось: существо подняло голову. Оно стояло возле восьмиэтажного симпатичного дома в относительно старом, но не историческом районе Москвы; из окна на третьем, кажется, этаже раздавался женский плач, перемежаемый слабыми стонами и причитаниями: «Ой, мамочки, ой, Господи, не могу…»
Оставалось около восьми минут до момента, когда скорая помощь остановится возле нужного подъезда: уж слишком неудобный въезд в этот двор.
Длинные шерстяные лоскуты несколько раз дернулись, понемногу поднимаясь над землей; теперь они походили на слабые анемичные лапы чудовища, а не на крылья. Наконец они с силой оттолкнулись, и существо, до того прикованное к асфальту липкими полами своего пальто, поднялось в воздух. Черная шляпа слегка съехала назад, и полы ее создавали вокруг головы темный круг. Крылья дернулись еще несколько раз, не синхронно и хаотично, перекашивая фигуру существа на правую сторону; впрочем, оно будто бы и не пыталось сохранять равновесие при полете и, едва оказавшись на нужной высоте, превратилось в черную живую тень, с хлюпающим шумом вползая в щель слегка приоткрытого окна.
У Валентины, неумной, но доброй и славной девушки из хорошей семьи с третьего этажа дома номер пять по Нижней Сыромятнической, сегодня родился сын, пока к ней ехала машина скорой помощи; и у него, как и у любого ребенка на земном шаре, был свой ангел-хранитель. Едва придя в этот мир, мальчик увидел его бледное неестественное лицо с черными глазами и едва намеченными ноздрями, его длинную и мягкую гибкую шею, его покрытые кошачьей шерстью крылья, похожие не то на страшную кожную болезнь, не то на мохнатые лапы чудовища, – и заорал от ужаса.
Услышав крик сына, Валентина почувствовала себя счастливой; она была не одна, кто улыбался в этой комнате.
Александра ВойтковаСтранная мама
Один мальчик, его звали Семён, жил с мамой, папы он никогда не видел. По словам мамы, отец давно умер, еще до рождения мальчика, поэтому мама часто навещала папу на кладбище.
Мама была строгая, одевалась скромно – носила длинные юбки и не очень любила гостей. Впрочем, у других детей мамы тоже были не без странностей.
Больше всего мама увлекалась обыкновенным вязанием, так что Семён всегда ходил обвязанный мамой с ног до головы, иногда за это его поддразнивали ребята в школе.
Однажды мама сильно задерживалась, а Семён не спал. Около трех часов ночи мальчик услышал, как хлопнула дверь, и в коридоре послышался стук знакомых каблучков.
Мальчик вылез из-под одеяла и приоткрыл дверь детской. Мама была не одна: низкий мужской голос что-то приговаривал, а ноги гостя шуршали по старенькому линолеуму. Вскоре разговоры стали глухими, а затем послышался какой-то странный непонятный писк, и тишина.
Наутро никаких следов гостя мальчик не обнаружил. Он спросил маму, кто приходил ночью. Но мама сказала, что никого не было и ему это все приснилось.
На следующей неделе Семён не наблюдал ночных гостей и стал забывать о произошедшем. Да и разве будешь думать о всяком, когда тебя ожидает драка с соседским мальчишкой? А поссорились они из-за того, что мальчишка всем рассказывал, будто мама Семёна ходит по кладбищу, чтобы знакомиться с разными дядями и заманивать их домой. И вообще ее давно все во дворе называют Паучихой. И если заглянуть под ее длинную юбку, там будут лапы паука.
Узнав от сына причину драки и услышав о кличке, мама только посмеялась.
– Это ведь неправда? У тебя ведь там ноги? – спросил Сёма, прикладывая лед к синяку под глазом.
– Конечно, ноги, – улыбнулась мама. – Люди любят рассказывать всякое про мам, у которых нет мужей. Просто мама того мальчика завидует, что я вяжу красивее нее, а она вон какой кривой шарф связала сыну.