Сейчас Зимину хотелось выть и орать матом, но вместо этого он хрипло сказал:
– Отпустите меня.
Безногий заулыбался еще шире, показывая крупные кариесные зубы.
– Отпустим, мать? Мне, вроде как, полегчало…
– Сынка, точно? – встрепенулась старуха.
– Да не, шучу, – хохотнул он. Почесал бровь и велел стоящему сбоку от Зимина брату: – Васька, завтра не всю руку, а только кисть оттяпаешь. Понял?
– Ага, – тот послушно кивнул и наступил на лицо Зимину, прерывая зарождающийся крик. Потом убрал ногу и ловко впихнул в рот тряпичный кляп, сгреб Зимина за руку и поперек туловища, потащил в сарай. Судя по сноровке, Зимин был у него не первым. Далеко не первым…
Через пять дней у Зимина остался лишь торс и голова – без ушей, носа и левого глаза. Большую часть суток он проводил в сарае, а вечером его приносили к безногому, и тот смотрел на него – долго, с отчетливым превосходством в глазах цвета жидкого чая. Он всегда молчал, курил, щурился и улыбался. Зимин хотел умереть еще после того, как лишился второй кисти, но смерть не спешила приходить.
– Мать, все… – наконец процедил безногий, туша окурок. – Отлегло. Убирайте. Только не стряпай из него ничего – одни жилы. Разве что, – он махнул рукой в сторону брата, – Ваську можешь мозгами подкормить – своих мало, хоть чужих полопает… В следующий раз кого помоложе и помясистей выбирай, вроде того, лопоухого.
– Как скажешь, Антошка, – мелко закивала старуха. Потом наклонилась к Зимину, улыбаясь широко, искренне. – Видишь – сделал доброе дело-то… Василечек, пошли.
Толстяк унес Зимина в сарай, положил на верстак, потянулся за топором.
– Ты на нас не серчай, – скорбно вздохнула старуха. – Жизнь – гадина, такая…
Она поджала губы, глядя на Зимина. В ее взгляде не было и намека на раскаяние или сочувствие, только подобие озабоченности. Наверное, о том, как быстро получится заманить сюда еще одного отзывчивого к чужой беде.
Толстяк поднял топор, примериваясь к шее Зимина. Старуха вздохнула:
– Куда тебе теперь такому-то, без всего, горе мыкать? А Василечек – раз, и все. Доброе…
Топор отрубил голову с одного удара.
– …дело сделает.
Валерий ЛисицкийИстина
Деревенская родня Олега оказалась совсем не страшной. Ира даже засомневалась, что приехала в нужную деревню. Вдруг перепутала повороты и оказалась у каких-то радушных незнакомцев? Но нет, пожелтевшие фотографии, развешанные по побеленным стенам, говорили об обратном: Олег, совсем маленький, с мамой, Олег, чуть подросший, с папой… Щекастый карапуз, ухоженный и счастливый.
И это именно те люди, которых он называл жестокими и дремучими? Вот эта бабушка, которая веселой курочкой-наседкой снует по комнате, квохча над Ирой и их с Олегом сыном – жестокий человек? Или дед, только посмеивающийся, когда внук хватал его за густую окладистую бороду? И как можно было лишать Андрюшку общения с ними!
Телефон пиликнул, на экране появилось сообщение от мужа: «Вы где?!»
Затем сразу же новое: «Ира, надеюсь, у тебя хватило мозгов не слушать их уговоры!»
И третье: «Ира, бери Андрюшу и уезжай оттуда немедленно!»
Она взяла трубку и, опустив руку под стол, выключила мобильник. Пусть попереживает. А то привык орать, чуть что не так…
Ира перевела взгляд на свекра, осторожно подкидывающего Андрея на колене, и улыбнулась. Придерживая мальчика руками, старик ласково приговаривал:
– А ну, малец, расскажи, Васька Коваль оправится? А корова Настась Федрны как, хорошо отелится? Дожди-то будут летом? Очень ждем мы тут, как ты ответишь, вся деревня ждет, что Ильи Ильича внучок расскажет! Ты же младшенький! За нашей семьей-то исстари заметили…
Почувствовав взгляд невестки, старик выпрямился и улыбнулся в ответ.
– Молодцы, что приехали, Иришка. Познакомились хоть. А Олежка чего же, не смог?
– Работа у него. – Ира пожала плечами.
– Работа? У него всегда работа, а тут, почитай, вся деревня с мальцом познакомиться желает. Разве ж может работа быть важнее? Ох, воспитали мы!
– Да хватит уже, старый! – вступилась за сына старушка. – Семью кормит, чего ты!
– Ну, мы-то тоже семья, – произнес старик и чуть виновато покосился на Иру.
Та кивнула, давая понять, что согласна. Родители же.
– Только я чего не понял-то. А чего Андрейка все молчит? Стесняется?
– Ой, он… – Ира замялась. – Он, ну, как бы… Глухонемой.
Резко грохнуло за спиной: мама Олега уронила глиняную миску, которая рассыпалась на крупные осколки. Глаза пожилой женщины стремительно набухли слезами.
– Да как же тогда…
– Тихо, – голос старика звучал по-прежнему ровно. – Так даже лучше.
– Да, не переживайте! – бодрым голосом включилась в разговор Ира. – Он у нас учится в специальной группе, знаете, в Москве сейчас все условия для…
Она не успела договорить. Только поразилась тому, как быстро свекор оказался рядом. И чудовищной силе, с которой он ударил ее кулаком в лоб.
Олег примчался уже в сумерках. Проклиная пробки, превратившие четыре часа пути в семь, он ввалился в знакомую дверь и натолкнулся на целую толпу местных, набившихся в сени.
Из комнаты донесся тонкий, карикатурно детский голосок:
– Васютка Коваль оправится, как новенький будет! И телятки народятся всем на зависть у баб Настиной коровки. Валюша жениха найдет! А Риту хворь отпустит. Засухи, как в тот год, не случится…
Олег растолкал стариков, шагнул в темную комнату. И увидел сына. Тот сидел на коленях у своей бабушки и вещал, пророчествуя удачу во всех делах всей деревне. Только вот тело у Андрюши было какое-то слишком уж большое. И голова, разве была у него такая здоровенная голова? Почему он выглядит так, будто лицо мало для громадного черепа? И еще он говорил…
Олег понял все еще до того, как разглядел наспех притороченные к детским щекам ремешки, крепящие кожу на лице старика. Понял, но не сразу смог поверить и застыл, беззвучно разевая рот.
– Не мешай, Олежка! – шикнули сзади. – Видишь, сынок твой нам благие вести принес!
– Прятал еще малого, скотина такая! – подхватил другой голос. – Знаешь же, что порода непростая у вас!
– Батя… – пролепетал Олег, робея и боясь сказать не то, совсем как в детстве. – Бать, ты чего наделал-то…
– Нет тут бати! – старуха покачала мужа, изобразившего обиженное хныканье. – Не видишь разве? Тут истина глаголет! Устами младенца!
Анастасия ПушковаКот Конфуция
Дверь подвала захлопнулась, и я оказался в вязкой темной пустоте. Пустота цвета дыма сырых дров пахла лишайником и сырой глиной. Я бросился назад, туда, где слабо светилась щель по периметру косяка, замолотил кулаками, ногами – все тщетно. С той стороны щеколда, покусанная ржавчиной, стояла намертво.
– Проклятый сквозняк!
Мигнув в последний раз, погас светлый прямоугольник – близилась ночь. Старинный купеческий дом вздохнул, покряхтел стропилами и запер меня в клетке. Десять ступеней по прямой вверх, чтобы выбраться наружу.
Я вспомнил, что дома никого, бабуля обещала вернуться из города только завтра на утро.
Рубашка прилипла к спине, в животе заструились дорожки боли.
«Успокойся, – велел я себе. – Это только подвал с парой ящиков из-под овощей и остатками кукурузных початков».
Глубокий вдох и выдох. Мне определенно станет легче, если дойду до другого конца подвала и пойму, что там ничего нет.
Пошатываясь на слабеющих ногах, я заковылял вдоль шершавой кирпичной стенки. Невозможность оценить глубину заставляла вестибулярный аппарат сходить с ума.
Горло пересохло. Черный дым впереди посерел и свился клубком. Воображение нарисовало что-то живое внутри. Да нет, глупости. Я ступил точно в середину клубка и завопил, когда нога коснулась чего-то податливого. Клубок ответил низким кошачьим воем.
«Кот? Здесь?!»
Переход от панического ужаса до понимания оказался слишком резким. Колени предательски подогнулись. Серый клубок сменил гнев на милость, мяукнул и обрел два желтых глаза-светлячка.
«Да это же бабулин кот по кличке Дымок, черный как сажа!»
Голой коленки в дыре разорванной штанины коснулся мокрый нос, жесткая шерсть скользнула по руке, вызвав мурашки. Котейка замурчал, выгнул спину, да так старательно, что уперся мне в подбородок. Подвал вдруг стал не таким огромным и вполне уютным местом. Теперь рядом живое существо.
Кот уселся спиной, словно охраняя, и уставился куда-то в темноту.
Неожиданно утробное урчание зародилось в глубине его тела.
«Увидел кого-то?»
В этот момент мне отчаянно захотелось получить такие же глаза, как у кота.
Вокруг нас один за другим загорались светлячки, море светлячков, океан светлячков. Среди шороха, среди шуршания и топота мелких лапок. Крысы?! Их, должно быть, десятки здесь!
С душераздирающим воплем, слабо похожим на кошачий, мой охранник бросился на огоньки. Те прыснули врассыпную, а потом разом накинулись на кота. Шипящий и фыркаюший искрами клубок покатился по подвалу, поднимая сухую пыль. Один за другим гасли светлячки. Натужный писк, а потом «хрясть», когда мощные челюсти ломали шейные позвонки грызунов.
«Ай да Дымок, вот бабуле повезло с крысоловом».
Все закончилось. Кот растворился в темноте и снова превратился в туманный клубок дыма, который медленно поплыл ко мне, виляя из стороны в сторону. Я так и представлял роскошный черный хвост. Бабуля говорила, что предками Дымка были кошки благородной сибирской породы.
Мерное движение клубка гипнотизировало, как танец змеи. Я поймал себя на мысли, что глаза закрываются сами собой от пережитого или из-за холода. Два желтых глаза смотрели в упор.
«И когда он успел взгромоздиться мне на колени?»
Горячее влажное дыхание коснулось носа.
Кот становился все тяжелее, дыхание горячее, а глаза разгорались ярче.
Я вяло махнул рукой, пытаясь согнать наглеца, но повалился на бок, не в силах даже головы повернуть. В нос ударило смешение запахов крови и молока – было в этой смеси что-то жуткое.