Но повар Вася был отличный. О его украинских борщах ходили легенды, и даже наш комбат, полковник, приезжая в лес, специально старался отобедать у Васи Шустера. У других поваров он даже пробу не снимал, уезжал на уазике обедать в гарнизон.
Так вот, как-то раз в вагончик-камбуз зашёл ротный капитан:
– Шустер, ты там мечи половником в миски пореже, ещё четыре бригады не обедали. Хватит у тебя на всех?
Вася посмотрел в котлы с первым и вторым блюдом, озадаченно почесал в затылке, и скомандовал помощнику:
– Стажёр – два ведра воды с проруби! Быстро! По ведру в котёл с первым и вторым.
А потом повернулся к ротному и сказал:
– Хватит на всех, товарищ капитан, отвечаю.
Смекалка – 3 (Гринпис отдыхает)
Весна 1981 года. Северная Карелия, гарнизон Верхняя Хуаппа, 909 военно-строительный отряд.
Часть 1-я
В овенкоматах (Во, блин, оговорочка по Фрейду! В военкоматах, конечно.) призывникам при отправке всегда говорят: «мы направляем вас в хорошие части, служба у вас будет лёгкой». Но давно известна расхожая истина: не так важно, в какой части ты служишь, как – на каком месте. Место, местечко, должно быть «тёплым». То есть, с возможностью забить на службу и разные там наряды-караулы, выполняя лёгкие необременительные обязанности. А если при этом ещё и в казарме не надо ночевать – вообще кайф.
Перечислять эти местечки нет надобности: баня, столовая, клуб, медсанчасть, кочегарки и пр. Штаб... ну – это где как. Место, конечно, хорошее, но и начальство рядом. А потому штабные солдатики, несмотря на всю борзость и опухлость, на губе чаще других бывают.
Но самое далёкое от военной службы место, в прямом и переносном смысле – это подсобное хозяйство. Солдаты подхозов вообще имеют самое смутное представление о службе. Не очень твёрдо знают в лицо своих ротных командиров, не говоря уж про сослуживцев-солдат.
Все, ну, или почти все солдаты стремятся попасть на такие тёплые места. Но не всем это удаётся. Чемпионами по прорыву на тёплые местечки у нас на Хапе, как и везде в Вооружённых Силах были лица южных национальностей. Поначалу. В результате: котельная в клубе взорвалась, трубы отопления в казарме разморожены, койки в санчасти постоянно были заняты «больными» земляками, кинопроекторы сломались и т. д. В общем, полный развал и бардак в хозяйственной деятельности. И только грузины в пекарне выпекали изумительный по вкусу душистый хлеб.
В конце-концов, из хозвзвода (хозсброда) кавказцы были командирами изгнаны (кроме пекарни, хлеб был у грузин был отличный!), а на освободившиеся места были распределены рачительные и трудолюбивые молдаване и хох... э-э-э... лица юго-восточно-славянской национальности.
Но всё хорошее когда-то кончается. Дембельнулись с подсобного хозяйства его смотрящие к себе в благословенную плодородную Украину (храни её судьба!)
И на их место пришли двое шустрых, наглых, горластых военных строителя с Новгородчины. К своёму небогатому жизненному опыту они до армии уже успели прибавить по одной судимости.
Часть 2-я
Начпродом в отряде был прапорщик Паршин. Кличка у солдат – Поршень. Сам начпрод вместе с отрядом дислоцировались в 50 километрах от Хапы, в посёлке Новый Софпорог. Но Поршень частенько наведывался на Хапу, проверить состояние столовой, продсклада и подхоза. Как раз в то время в Советской Армии ввели новое воинское звание «старший прапорщик». И Поршень первым в нашем отряде получил третью звёздочку на погон без просветов. Вместе со звёздочкой он получил также новую кличку – Страшный Прапорщик. Сейчас ему очень хотелось, чтобы солдаты Хапы обратили внимание на его новое звание.
– Эй, воины! Почему честь старшему по званию не отдаёте? – строго сказал он солдатам, сидящим на скамейке перед казармой и разливающим одеколон в эмалированные кружки.
У нас на Хапе честь не отдавали даже полковникам, но мы поняли, что Поршень просто хотел, чтобы заметили его повышение. И из уважения к пожилому человеку (сорок ему всего-то было, но для нас тогда – старик) мы небрежно козырнули ему: не вставая, кто левой рукой, кто правой, не выпуская кружек из рук. А Коля Рыженков махнул рукой у пилотки, даже не отрываясь от проглатывания одеколона внутрь.
Проследовав мимо нас, Поршень зашёл на продсклад. Поздоровавшись с ним, мимо прошла жена одного из хапских офицеров с мешком картошки. Поршень тут же налетел на солдата:
– Ты почему картошку офицерским жёнам раздаёшь? Их мужья неслабые пайковые надбавки получают, да ещё северные, да за выполнение плана.
Почему, почему... Если солдат не даст ей картошки, завтра же её муж, он же ротный командир, поставит на склад другого солдата.
– Понимаете, – начал оправдываться солдат. – Они приходят и просят, и просят...
– А ты так делай: она у тебя начёт просить – а ты у неё попроси. Она тебе даст, тогда и ты ей – картошки, гы-гы-гы...
И довольный своим чувством юмора, Поршень пошёл дальше, на подсобное хозяйство.
Для определения состояния подхозных свинюшек у него был свой, опробованный годами службы метод. Если хрюшки в клетках орут – значит, голодные. Или неубрано у них. Когда они сыты и довольны – визжать не будут, а будут лежать на боку, на чистой соломке, вальяжно похрюкивая. И если свиньи орут – горе военным свинарям! Завтра они уже будут осваивать полезную в народном хозяйстве специальность сучкоруба, вальщика леса или чокеровщика.
Когда Поршень вошёл в свинарник, то там мгновенно стало тихо. Прапорщик прошёлся по клеткам – хрюшки не лежали, сыто прикрыв глаза, а стояли, прижавшись к стенке. Но молчали. И старший прапорщик вышел на улицу, довольный результатами инспекции.
Часть 3-я, заключительная.
Солдаты с подсобного давно знали, что Поршень определяет удовлетворительность их работы по визгу поросят. Точнее – его отсутствию. И все процедуры по уходу за животными начинались одинаково: солдаты раскатывали пожарный шланг, включали насос и окатывали свиней ледяной водой. И вот тут то начинался истошный, леденящий душу визг. Более чувствительные натуры могли бы разрыв сердца схватить от жутких воплей. Дахау и Освенцим отдыхают. Впрочем, на здоровье свиней это вредно не отражалось, только чище становились. И закалённее. Но я бы свою домашнюю хрюшку пожалел таким образом закалять.
И со временем, как только открывалась дверь в свинарник, хрюшки испуганно замолкали, с ужасом ожидая водяной экзекуции: «Только бы не нас, только бы не заглянул в нашу клетку, мимо прошёл!»
Вечерняя поверка
Зима 1980 года. Северная Карелия, гарнизон Верхняя Хуаппа, 909 военно-строительный отряд. – Скутин!
От неожиданности я вздрогнул и громко крикнул:
– Я!
"Головка от хуя", – со смешком сказал кто-то из второй шеренги старослужащих и они негромко, сдержанно заржали.
И чего это вдруг? Ведь до моей фамилии в книге вечерней поверки ещё полсписка. Сейчас прицепится, козёл.
– Скутин, – негромко повторил старшина Вознюк.
И, поскрипывая хромовыми сапогами, не спеша подошёл ко мне по проходу меж двухъярусных коек, в котором выстроилась рота. Остановился напротив и оценивающе взглянул на меня. Так и есть – на сегодня он меня выбрал своей жертвой.
Гондон наш старшина был редкостный. Его земляки, солдаты с Украины, обещали чокеровать его на гражданке, если он приедет туда в отпуск. Солдатская служба вообще тяжела, где бы она ни была. Служба в глухом таёжном гарнизоне на лесоповале – тем более не пряник. Но старшина приложил массу изобретательности и фантазии, чтобы сделать её совсем невыносимой. К нам его перевели со строевой части, с учебки. И все прелести армейского долбоевизма мы узнали на своей шкуре. Отбой-подъём за сорок пять секунд по десять раз подряд, причём ежедневно. Хождение в столовую в одних хэбэшках в сорокаградусный мороз, да ещё с песней. А если плохо спели – то вместо столовой ещё пару кругов по стадиону и с песней. Обед за десять минут, ужин-завтрак – за пять, когда торопливо обжигаясь и давясь, пытаешься проглотить свой скудный рацион. Но, не успев всё намять, слышишь отрывистую команду: "Рота – встать! Закончить приём пищи!" Выравнивание табуреток, одеял и подушек по ниточке, выравнивание и укладывание снега возле казармы кубиками, высотой ровно один метр, проверялось деревянным метром. Нормальная армейская муштра вобщем, да только сверх всякой меры, да ещё на хрен кому нужная в стройбате! От нас, военных строителей, требуется только одно – план, а остальное до лампочки. И все стройбаты так жили.
Когда к нам на Новый год приехал комбат и солдаты пожаловались ему на это, то старшина имел долгий неприятный разговор с комбатом, начальником комбината и начальником штаба. Вознюку популярно объяснили, что его служба оценивается командирами не в заправке коек и хождении солдат строем, а в кубометрах заготовленной древесины. И что за невыполнение плана его будут сношать по самые не балуй. И выровненные по ниточке подушки его не спасут. И что солдаты страшно, нечеловечески устают на лесоповале, нечего им отбои-подъёмы на время устраивать, никому это не нужно. В случае войны стройбат всё равно ни на что не годен, не вояки это. А начальник комбината пообещал по блату пристроить старшину на вакантное место на Новой Земле, там ведь тоже стройбат есть.
Вобщем, подрезали крылышки этому говнюку-Вознюку. Но у него осталась любимая развлекуха – вечерняя поверка. Если кто-то, замешкавшись, отвечал нечётко, или не очень ровно стоял в строю, старшина ровным глухим голосом произносил:
– Из-за этого долбоеба повторяем вечернюю проверку.
Этим самым он демонстрировал свою власть над солдатами: "От меня зависит, ляжете вы спать, или ещё стоять будете". А в конце поверки он обычно прикапывался к какому-нибудь солдату, избрав его поводом для насмешек, а в конце лепил ему наряд вне очереди. Старшина считал, что у него незаурядное чувство юмора. И солдаты, которые только что ненавидели старшину, тоже смеялись вместе с ним над очередной жертвой. Не понимая, что в следующий раз может быть их очередь.