Один раз как-то мама написала, что хочет во время отпуска приехать к нам в часть, навестить меня. У меня сразу волосы стали дыбом: если мама увидит, в каких условиях мы живем, то просто не переживет этого. И я немедленно ответил, что к нам нельзя, отряд находится в погранзоне, возле финской границы (это была правда), и сюда никого чужих не пускают, только тех, кто тут работает или служит. А вот это уже неправда: комендатура погранзоны практически всегда выписывала разрешение на проезд в погранзону для родителей солдат, служащих там. Но родителей надо беречь, а у мамы сердце слабое. Так что отговорил я ее.
Наконец последовала долгожданная команда:
– Командирам развести роты на производство!
Аминь! Рабочий день, о неизбежности которого все время твердили военные строители, наступил наконец-то.
Наследники Лазо
«Тихо спиздил и ушел, называется – нашел!»
Зима 1981 года, Северная Карелия, 909 военно-строительный отряд, Новый Софпорог – Верхняя Хуаппа.
С чего всё это началось? Где концы тех начал? Наверное, с того, как я сидел в ленкомнате и слушал, как замполит Хаппонен, местный карел-двухгодичник, втирал нам про Устав. Было это не в нашем гарнизоне, а в Софпороге, где я со своим МАЗом был в командировке, текущий ремонт делал. Так вот, замполит Хаппонен вешал нам лапшу про Устав и дисциплину и в качестве наглядного примера прицепился к одному парню из Подмосковья:
– Вот военный строитель-рядовой Х. вчера был замечен в употреблении спиртного. В прошлом году он также был замечен пьяным, что говорит о систематическом употреблении этим солдатом спиртных напитков. А дома у него жена, ребёнок. Какой из него муж и отец, если он уже в течение одного года службы дважды был пьяным? Практически – алкоголик.
Парень из Серпухова до сих пор стоял молча, пока замполит надрывался, "на этом отдельном примере мобилизуя общественность", но тут не выдержал:
– Вот только не надо мою семью трогать! Подумаешь алкоголик, два раза за год выпил, Да любой прапорщик во сто раз больше меня выпивает, и никто его алкоголиком не называет.
– Товарищ солдат, не забывай об Уставе. Не тебе решать, можно ли пить прапорщику.
И тут уж я возмутился. Вот бы промолчать мне, но недаром сказано: язык мой – враг мой. Да и надеялся к тому ж, что я тут командированный и мне всё с рук сойдёт.
– Товарищ лейтенант, разрешите?
– Говори.
– Вот вы тут Устав помянули, но я нигде в Уставе ни видел, чтобы солдату нельзя было пить. Ну вот не читал такого! Вы не подскажете, где это написано, может, я пропустил чего? И, кроме того, Устав – он ведь один для всех, для солдат и офицеров. И если б Устав запрещал военным пить, то офицеров это бы тоже касалось.
Все в ленинской комнате с изумлением уставились на меня. Я нарушил сразу кучу писанных и неписанных правил армейского этикета. И самое главное: "Старшим в задницу не заглядывают!" В смысле – командирам не делают замечаний и не указывают им на нарушение уставных и прочих положений, на это есть вышестоящие начальники.
Замполит оглядел меня оценивающе: сразу сдать меня на губу или чуть погодить? Нет, если сейчас меня посадить, то будет непедагогично, солдаты поймут это так его проигрыш, вроде как возразить по существу ему нечем. И он поднял перчатку:
– Если ты внимательно читал Устав, товарищ солдат, то там написано, что нельзя нести караул в нетрезвом виде. Хотя вы все тут в стройбате, не ходите в караул, но это положение Устава караульной службы на вас, как на военнослужащих, тоже распространяется.
– А вот я читал, что в стройбате Уставы строевой и караульный – не действуют.
Замполит уж совсем изумился:
– Где это ты мог такое прочитать?
И он посмотрел на меня откровенно враждебно, словно я открыто заявил, что слушал "Голос Америки" или читал Солженицына.
– В "Памятке военного строителя", вон она лежит, – я кивнул на стенд с политической литературой, на который никто никогда не обращал внимание. – Там написано, что в стройбате действуют Уставы: внутренней службы, гарнизонный и дисциплинарный. И всё.
Хаппонен не поверил такому крамольному заявлению и сам взял со стенда эту книжицу. Перечитал указанную страницу. Хм-м-м! В самом деле! Возразить было нечего, но последнее слово должно было остаться за ним, по определению.
– Хорошо, в субботу после ужина ты со мной пойдёшь в гарнизонную комендатуру, и там мы продолжим дискуссию по Уставу.
Блин! Вот это называется – попал! И ведь никто за язык не тянул, сам вылез, правдоискатель хренов. Ясно, Хаппонен решил сдать меня, суток пять мне светит, не меньше, а там ещё добавят. Таких вот, шибко вумных, нигде не любят, тем более – на военной службе.
– Вот тебе и «Памятка военного строителя», – язвительно сказал кто-то из солдат, глядя в мою сторону. Чужих в этой роте, как и везде, не любили.
До субботы оставалось ещё четыре дня, и я начал ремонтировать МАЗ ударными темпами. У меня был шанс сделать его к субботе и уехать в свой гарнизон, пусть потом Хаппонен ищет меня на Хапе. Хм, почти каламбур.
Надо ли говорить, что в субботу утром мой МАЗ к бою и походу был готов. И я побежал в штаб за документами, военным билетом и маршрутным листом для проезда в погранзону. В комнате начштаба Киричко, куда я пришёл за ними, уже стоял какой-то молоденький лейтенант из новоиспечённых, только с училища, и канючил:
– Что у вас за служба, что у вас за порядки... Меня, целого лейтенанта, солдаты посылают, куда подальше. Любой прапорщик у них имеет больший авторитет, чем я: офицер, целый лейтенант. Нельзя ли перевестись в другой гарнизон, товарищ капитан, куда-нибудь в город...
– Сынок, – ответил ему начштаба, – не жалуйся, служба везде трудна. И солдаты везде одинаковы, куда их не целуй – всё равно везде у них будет задница. Посылают тебя, говоришь? Это ещё не беда, вот если б ты к ним в лес (он кивнул на меня), на Хапу попал, там тебя солдаты не только посылали бы, но и в морду давали, такие там отморозки служат. И гарнизонная гауптвахта там будет очень далеко, а солдаты – вот они, рядом. Ты в тайге будешь один на один с ними. Знаешь, как там говорят? «Закон – тайга, медведь – прокурор». Пойми, офицерские погоны, офицерская форма и хромовые сапоги сами по себе не дадут тебе ни авторитета, ни уважения. Ты сам, как личность, должен быть авторитетом для солдат. И ты или станешь таким, настоящим офицером, или сломаешься.
Я быстро получил все нужные документы и побежал в гараж. Уже на КТП меня тормознул начмед, держащий в руках какую-то стеклянную бутыль.
– Ты куда, на Хапу?
– Да.
– Я поеду с тобой.
– Дык, скоро ж автобус с офицерами поедет. Может лучше вам с ним, там удобнее? А у меня и печка не работает, холодно. А на улице – минус сорок, замёрзнете, товарищ лейтенант.
– Нет, я с тобой поеду.
Всё ясно. Начмед вёз в нашу медсанчасть регулярную норму спирта. Потому и не поехал с офицерами, знал, чем это закончится.
Но я продолжал его отговаривать:
– Машина только с ремонта, не обкатана, может сломаться по дороге. Рискованно это.
– Но тормоза в ней есть?
– Есть!
– А это самое главное, остальное – пустяки!
– Да только вот воздушную систему на морозе прихватывает, так что тормоза всё равно не будут работать.
– Ничего, доедем...
– Ладно, садитесь.
Но сразу на Хапу уехать не получилось. Следующим меня тормознул главмеханик майор Густин.
– Ты на Хапу?
– Да!
Надеюсь, он не захочет тоже со мной поехать. Не люблю ездить с командирами, тем более в другой гарнизон. Без них можно к магазину подъехать, купить чего-нибудь съестного. А то и подзаработать, подвезти чего кому.
– Подъезжай к складу, воин, там тебе погрузят насос для вашей котельной. У вас на Хапе водяной насос сломался, роты уже неделю без отопления, в казармах лёд на полу.
Вот это новость! Впрочем, я б всё равно не сменял родную мне Хапу на Софпорог, тем более, что здесь мне грозила губа, если не уеду сегодня. Хаппонен свою угрозу не забудет, можно не сомневаться. Гнусный это мужик, рассказывали – он и на офицеров стучал своему политначальству, и даже получал за это в морду от комбата.
Наконец, насос погрузили, а теперь – газу! И на Хапу, домой. Надо же, за год с лишним службы казарму домом стал называть. Да так он и есть, по сути.
Сердце чуть не выпрыгивало у меня из груди, когда я, наконец-то, отъехал от комбината в сторону Старого Софпорога. Поскольку печка в моём чаморочном МАЗе не работала, да и не было её отродясь, то пришлось опустить оба боковых стекла, чтоб не заиндевело от дыхания лобовое стекло. И это при минус сорока на улице! Впрочем, мне было жарко, гидроусилитель руля тоже не работал, исправного насоса в гараже для меня не нашли. Ну и плевать, мне на этом самосвале больше не работать, после рейса я перейду в лесоповальную бригаду. Мослать вручную баранку тяжёлого МАЗа – не самая лёгкая работа, и вскоре от меня пошёл пар, несмотря на мороз. Я посмотрел на начмеда. Лейтенант потихоньку закрывал окно, из которого на него дул морозный воздух. Лобовое стекло тут же покрывалось морозными узорами, я протирал его рукавицей и сердито говорил лейтенанту, чтобы он не закрывал боковое окно. Он соглашался, опускал стекло, а потом снова потихонечку поднимал его.
Наконец, мне надоело бороться с инеем на стекле и уже за погранпостом я сказал медику:
– Что у вас в бутыли – спирт?
– А тебе то что за дело? – сердито так ответил.
И я начал грузить его:
– Ну, вы слыхали про спиртовые антиобледенительные системы? Спиртом поливают обледеневшие поверхности самолёта, и он испаряется вместе со льдом.
– И что?
– Ну так, я уж забодался стекло протирать. Если б мне глотнуть спирта и дышать им на лобовое стекло, то иней на него бы не садился.
– Ты что! Ты ж за рулём!
– Ну дык, я ж глотать его не буду, только рот ополосну. А то не доедем, на хрен, – припугнул его. Тормозной кран к тому времени прихватило замёрзшим конденсатом в воздушной системе,