Июнь 1982 года. Карьер «Западный» Камыш-Бурунского железно-рудного комбината. г. Керчь, Крым.
И вот – я гражданский человек! Счастливые дни демобилизации: торжественное возвращение домой, обливающая меня радостными слезами мама, встречи с друзьями, постепенное привыкание к цивильной, гражданской жизни. Но отныне и навсегда, вся жизнь делится на эпохальные части: до армии и после. И как водораздел, как крутой поворот судьбы – военная служба. И всех мужчин отныне делишь на неслуживших и тех, кто знает, что такое военное служба. Первые, конечно, тоже неплохие ребята, в большинстве своём. Но против тех, кто отслужил – хлипковаты, безусловно. И на работе невольно стараешься подбирать себе в товарищи отслуживших. Знаешь, что они навсегда вбили в себя понятия НАДО, ДОЛГ. Они не будут искать причины, чтобы не сделать свою работу, они будут искать способы, часто совершенно неожиданные, чтобы выполнить её. Потому что крепко сидит в них военная закалка: выполнить задание, несмотря ни на что, невзирая ни на какие препятствия, любой ценой. И неважно, где он служил: в мотострелках, в ракетных войсках, в десанте, на флоте, в стройбате, в военном оркестре, в Заполярье, в Афгане, на Курилах, на Кубе.
После дембеля я работал в Камыш-Бурунском железно-рудном комбинате, дежурным водителем карьера на грузовике ЗИЛ-130, оборудованном для перевозки людей.
Начальник смены сказал мне:
– Саша, я на электровозе съезжу к экскаватору, вернусь так же. Ты будь здесь, в вагончике, никуда не уезжай, и главное – если будут звонить, не бери трубку. Нет нас и все! Уехали к отвалу.
– Понял.
Он уехал, а я лег на лавку и задремал. Солдат спит – служба идет. Хоть я уже полгода, как гражданский, армейские принципы никогда не подведут.
Но нет в мире гармонии. Через десять минут мое блаженство было нарушено, противно затрезвонил телефон. Я почувствовал острое желание расстрелять его из автомата. "А вот хрен вам, не возьму трубку", – подумал я. – "Нету меня, в армию забрали".
Через минуту телефон умолк. То-то же. Не мешайте людям отдыхать.
Но через какое-то время он зазвонил опять. Да забил я на него. Сказал же бугор – нету нас. Телефон успокоился. Интересно, надолго?
Минут через пять он начал звонить уже не переставая. Решили взять измором. Ну, козлы, держитесь! Сейчас я отобью у вас охоту звонить сюда. Сейчас вы узнаете, почему меня называли лучшим приколистом гарнизона Верхняя Хуаппа 909-го военно-строительного отряда.
Я взял трубку.
– Алле.
– Это "Западный"? Вы что, уснули там все? Состав пошел под погрузку?
– Какой еще Западный? Это зоопарк.
И положил трубку.
Позвонили снова.
– Алле, это "Западный"?
– Зоопарк!
– Вы что, издеваетесь? Какой еще зоопарк, у нас в Керчи нет зоопарка!
– У ВАС в Керчи – нет зоопарка, – со «столичным» снобизмом заметил я. – Но если бы вы внимательней читали прессу, то знали бы, что наш передвижной московский зверинец уже полторы недели как находится в Керчи. Следите за рекламой.
Я опять положил трубку. В то лето у нас действительно был московский зверинец. Минуты две никто не звонил, переваривали услышанное.
А потом снова:
– Алле, "Западный"?
– Зоопарк, – отвечаю уже на автомате.
Бросаю трубку.
Через минуту:
– Алле, "Западный"?
– Прекратите баловаться, я в милицию на вас заявлю! Я сотый раз вам повторяю – это зоопарк! До чего же бестолковые у вас тут все в Керчи.
Больше не звонили. Можно расслабиться.
Через час от экскаватора подошел груженный состав, из кабины машиниста спрыгнул начальник смены и зашел в вагончик.
– Как дела, Саша, никто не звонил?
– Звонили, но я не брал трубку.
– Правильно.
И ту опять позвонили. Бугор взял трубку.
– Алле, это зоопарк? – спросили его.
– Нет, это "Западный", – ответил обалдевший начальник.
Парад партизан
Молодость – это не возраст, а состояние души.
Осень 2001 года, Н-ская гвардейская ракетная бригада, Ленинградская обл.
И только это я приехал домой из екатеринбургской командировки, сумку поставил, но раздеться не успел, как дочки мне сразу радостно выложили:
– Папа! А тебе повестка с военкомата.
Хм-м. Вспомнили, наконец-то. Беру повестку, внимательно читаю. Фамилия-имя-отчество, адрес – всё правильно указано. Только вот место работы моё почему-то странно прописано: водитель ресторана «Крестофор», хотя я НИИ инженером «подъедаюсь». Напутали что-то в военкомате. А может, всё же зайти в ресторан, вдруг мне там деньги должны?
И не раздеваясь, пошёл в военкомат, благо до него – две минуты ходу. Другой кто скажет: да на кой туда попёрся, мог бы выкинуть повестку и всё. С этими я даже спорить не буду, не наши это люди, случайно на этот сайт забрели. Это ж когда я ещё такая возможность представится, в армию на месяцок сходить, молодость вспомнить. А то, что-то давно не уже не вызывали, за последние двадцать лет после дембеля – первый раз. А отмазаться мог запросто, хотя бы потому, что ещё хромал после перелома ноги.
И таким образом я, прямо с командировки, не заходя даже на работу, загремел на сборы. Мой товарищ по работе писал за меня отчёт по командировке.
И вот мы, солдаты-резервисты, по народному – партизаны, помаявшись два с половиной часа в электричке, попали в просторные светлые казармы, построенные ещё до революции для гвардейского гусарского полка. Скинули штатские шмотки, оделись как люди – в камуфляж и бушлаты.
На сборах, 2001г. Полевые стрельбы.
Незабываемое, неповторимое ощущение. «Словно домой вернулись» – таким было общее мнение ребят.
Если это так, то «дома» явно стало лучше. С умилением я разглядывал цветной телевизор в ленкомнате, которая стала «комнатой досуга», казарменные тапочки и коврики. Не баловали нас таким в стройбате в 79-81 годах. Да и кормят здесь явно лучше, тут даже сравнивать нечего.
Но я не об этом хотел рассказать, не стал бы внимание ваше отнимать зря. Хочу же поведать о марше нашей «партизанской бригады им. Щорса», как сами себя прозвали. Утренний развод на работу – это было святое мероприятие в этой части. Все дивизионы сначала строем проходили по плацу мимо начштаба, впереди барабанщик, задавал такт. Потом дивизион занимал место в строю. Барабанщиков мы, партизаны, моментально окрестили «энерджайзерами». Ну, помните рекламу про зайца-барабаншика, «будет работать, работать и работать...» Нам тоже хотели барабан всучить, но такое в партизанском дивизионе не проходит.
Итак – утро. Воздух чист и резко, пронзительно свеж, каким бывает только воздух осенних полигонов и военных городков. После смрада городских миазмов хочется не просто дышать, а пить этот воздух, наслаждаясь и смакуя, осторожно втягивая его меж губ. Старинные кирпичные казармы с высокими окнами и метровой толщины стенами. Увядающие последней, отживающей красотой листья деревьев ярко играют на солнце всеми оттенками красно-золотой палитры. Лёгкие облачка пробегают по ярко-голубому небу где-то очень высоко, за пределом досягаемости ручного зенитно-ракетного комплекса «Стрела-2М».
Перед начштаба проходят по плацу дивизионы солдат-срочников. М-да-а-а... Кормить солдат стали лучше, обмундирование у них стало куда лучше, не чета нашему хэбэ образца 70-80х. А вот что до самих солдат. Это упадок какой-то. Хилые, тщедушные, сутулые. Бледные, невзрачные дети городских окраин. Тщётно пытаясь печатать шаг, им всё же удавалось идти в ногу и соблюдать равнение в строю, а что до выправки – уж не обессудьте. И это ещё показательная часть. Что же в других тогда творится.
И тут начштаба кивнул нам, давайте, мол. Командир нашего партизанского дивизиона, подполковник, в свою очередь приказал нашему замкомвзвода Жене:
– Командуйте.
Негромко так сказал. Знал, что Женя не подведёт. И тогда наш замок, сержант Соловьёв, бывший воин-интернационалист, раненный в Афгане, а ныне – мастер-пивовар компании «Балтика» – рявкнул свирепым голосом:
– Р-р-равня-а-айсь!
И тут же встрепенулись вороны на берёзах вокруг плаца. Встрепенулись и успокоились. А зря. Потому что следом послышался новый рёв:
– Смир-рна-а!
И снова взмыли в воздух эскадрильи «карельских соловьёв».
– Шаго-ом...
Мы уже привстали на цыпочки и стоим не шелохнувшись. И словно полуденным гулким выстрелом из гаубицы, с Константиновского равелина Петропавловской крепости:
– А-а-рш-ш!!!
И мы врезали. Так в этой части, могу забиться, давно никто не маршировал. Под страшными слитными ударами ног тяжко застонал плац и покрылся трещинами. Мы шли, с молодецкой бравадой, откормленные здоровенные тридцати-сорокалетние мужики, расправив плечи и пуза, вдруг почувствовавшие, что было что-то у нас в прошлом, что-то хорошее, о чём жалеем и вспоминаем. Были у нас не только дедовщина и неуставняк, дуроломы-прапора и иуды-замполиты. И жаль нам было этих сопливых пацанов, которые не застали те легендарные времена, когда была у нас могучая армия, которую боялись все и уважали. Пусть изгаляются и зовут нас коммуняками, тоскующими об имперском прошлом, пусть несут что угодно эти маменькины сынки, откосившие от службы. Не понять им, что такое настоящая мужская жизнь. Не объяснишь глухим, что такое музыка.
Пожилые офицеры и прапора с умилением смотрели на нас, украдкой смахивая слезу. И говорили своим срочникам:
– Вот так надо маршировать, сынки. Учитесь, сотрите – как в Советской Армии умели строем ходить.
Тем временем наша колонна неотвратимо и страшно, словно «Тигр» на Прохоровском поле, сотрясая плац, приближалась к середине, казалось – ничто нас не могло остановить, но вот мы чётко повернулись влево и:
– Стой! Раз-два. – Замерли, не шелохнувшись.
Какое-то время все молчали. Такое надо было пережить. Даже вороны стихли. И только мы стояли довольные, улыбались. Сумели показать себя. Командир наш явно благодарность получит сегодня.