Все, что я хочу, – это пожить в Эл-Эй.
Прежде чем умру, хочу кутить в Эл-Эй.
Веселье всю ночь, пока она не сгинет прочь
И солнце не взойдет над Эл-Эй…
В то жаркое лето хитовая песня «Хамзат Сьютс» гремела повсюду. Разгоряченные тела вращаются и потеют на грунтовой танцплощадке. Над ними, на ветру от лесных пожаров, раскачиваются китайские фонарики. Но родео – это чисто западная тема. Почти все население городка собралось на этом крупном ежегодном шоу. Люди надели ковбойские шляпы и кожаные жилеты с бахромой, джинсы и лучшие летние платья с ковбойскими сапогами. Карнавальные клоуны надувают воздушные шарики для чумазых детей, а ловкие фигляры танцуют с быками. Запах хот-догов, корн-догов[3] и горячего попкорна со сливочным маслом плавает в густом, дымном воздухе. Натужные смешки сопровождаются обжиманием по темным углам и топаньем копыт в пыли, пока взрослые нелепо кривляются и выпендриваются друг перед другом и думают, будто выглядят так же, как в восемнадцать лет. Или в двадцать.
В большом амбаре, построенном к фестивалю в качестве временной конюшни, Эш и Уитни – липкие от секса, потные от жары, выдохшиеся и раскрасневшиеся после растраченной похоти – натягивают и застегивают сброшенную одежду.
Эша мутит от того, что случилось.
Он только что запустил свою сперму в дырку городской потаскушки, и хотя ему отчаянно хотелось это сделать – трахнуть женщину, любую женщину, – он представлял это совсем иначе.
Он хотел, чтобы этой женщиной была Бекка, но она постоянно отвергала его неуклюжие заигрывания. Она вбила себе в голову несуразную мысль, что до своего семнадцатилетия и последнего года в средней школе следует воздерживаться от секса. Как будто это был личный марафон на выдержку и терпение, пока регулярные ласки, объятия и поцелуи доводили Эша до белого каления.
На прошлой неделе он попытался выяснить свои отношения с Беккой в более агрессивной манере. Очередной ее отказ взбесил его. Он не может признать причину своей ярости, потому что его побуждения заперты глубоко в подвале души, где темно, как в гробу, и холодно, как в объятиях ведьмы. Они находятся там, где ему не приходится изучать их или открывать кому-либо, даже самому себе.
Уитни смеется и виляет задницей, натягивая трусики на белые ляжки. Он вытирает член и возносит немую молитву, чтобы Бекка не узнала об этом. Потому что… этого больше не случится. Это была ошибка.
Уитни неожиданно замирает и к чему-то прислушивается. Она резко поворачивается и прикрывает глаза козырьком ладони, вглядываясь в тени среди тюков прессованного сена, высоко наложенных вдоль стены амбара.
– Вот дерьмо, – шепчет она и хватает свою юбку, а потом вдруг громко говорит:
– Эй, Бакки! Я тебя ви-ижу! Ну-ка выходи из-за сеновала, гадкий мальчишка!
Эш в ужасе разворачивается и видит Бака Джонстона, стоящего в пыльной тени за тюками сена, рядом со стойлом для лошадей. Его ширинка расстегнута, и он держит в руке затвердевший член.
К горлу Эша подкатывает желчь.
Тот подвал его души, где заперты дурные вещи, широко распахивается, и в голове нарастает глухой рев.
Бак исчезает в мгновение ока. Эш смотрит туда, где видел его. Было ли это на самом деле? Действительно ли Бак Джонстон подглядывал за ними и мастурбировал, пока они трахались?
Уитни продолжает одеваться.
Уличные звуки врываются в амбар вместе с запахами и с ощущением внешнего мира, который вращается за пределами тускло освещенного амбара. При мысли о Бекке Эша настигает короткий приступ паники.
– Ты видела, чем он занимался? – шепчет Эш Уитни.
– Извращенец, – говорит она, застегивая пуговицы джинсовой куртки на своей объемной груди. – Наверное, он забился в угол, чтобы додрочить.
Уитни протягивает руку и гладит Эша между ног, потом выпрямляется и одаряет его слюнявым поцелуем. От ее шепота в его ухе веет теплом и запахом пива:
– Ты хорошо трахаешься, Хоген.
К откровенному ужасу Эша, его член снова выпрямляется под давлением ее ладони. Уитни мурлычет, довольная его реакцией, и кричит, повернувшись в темное нутро амбара:
– Хочешь снова увидеть, как он входит в меня? Эй, Бакки-бой, Жирный Бакки, которого никто не хочет трахать!
Эш вздрагивает, и Уитни берет его за руку.
– Давай, пошли отсюда. Там играют мою песню, и мне нужно еще выпить.
– Уитни…
Она останавливается, смотрит на него и замечает его беспокойство.
– Послушай, это всего лишь Бак Джонстон. Он любит за всеми подглядывать. Кроме того, он серьезно запал на меня… и не только на меня. Другие девушки рассказывали, как он заглядывает к ним в окна по вечерам. Он подглядывает через дырки в душе и в школьной раздевалке. И что с того?
Уитни тянет его за собой, но он упирается.
– Тебе все равно?
– То, что я ему нравлюсь? Эй, но тебе я тоже нравлюсь! Я люблю нравиться людям. Пошли, а то песня закончится.
Эш все еще колеблется. И тут до него доходит. Уитни Ганьон предпочитает быть городской потаскушкой, потому что любит нравиться другим людям. Она нуждается во внимании. И она путает буйство подростковых мужских гормонов с нежностью и привязанностью.
Ему становится еще хуже.
Они выходят из амбара, и Эш застывает как вкопанный. Его сердце ухает вниз, когда он замечает Бекку, стоящую неподалеку. Она видит, что Уитни держит его за руку. Их взгляды встречаются, и лицо Бекки становится смертельно бледным от потрясения.
Он резко выпускает руку Уитни.
Все, что я хочу, – это пожить в Эл-Эй.
Прежде чем умру, хочу кутить в Эл-Эй.
Веселье всю ночь, пока она не сгинет прочь
И солнце не взойдет над Эл-Эй…
Бекка разворачивается и исчезает в толпе. Он устремляется следом.
– Бекка! Бекка!
Но Бекки уже нет. Она пропала среди разгоряченных, потных танцующих тел, среди дыма от лесных пожаров и запаха подгоревшего масла.
Пока Эш отчаянно ищет ее, он ощущает это: начало конца. Конца той жизни, которую он видел для себя.
И все потому, что он в амбаре трахнул Уитни.
Глава 19
Эш наблюдал за выражением лица Бекки. Ее взгляд изменился, стал бесстрастным и непроницаемым. Эш резко встал и заходил взад-вперед, сжимая и разжимая кулаки. Кибу навострил уши, почуяв волнение хозяина.
– Почему? – Ее тон был опасно мягким и спокойным. – Почему ты отвез Уитни на автобусную остановку?
С сильно бьющимся сердцем Эш развернулся лицом к Бекке.
– Потому что она сказала, что ей нужно уехать. А я хотел увериться, что она уедет из города. Я хотел, чтобы она уехала.
Ее лицо оставалось бесстрастным. Оно не выдавало никаких эмоций, и ее монотонный голос с демонстративным отсутствием намеков на чувства указывал на полицейскую выучку, которую Эш уже видел раньше. Их тренировали для таких случаев. Бекка относилась к нему как к подозреваемому. И когда он смотрел в ее непроницаемые глаза медового оттенка, у него мелькнуло воспоминание об одиннадцатилетней Ребекке, помогавшей своей матери готовить выпечку. Теперь Бекка казалась ему не менее прекрасной. Эш никогда не переставал желать того же, что представлял в тот день.
Э
– Почему ты подрался с Тревором?
– А как ты думаешь?
– Ты не сказал мне об этом. Почему?
Эш не хотел заново переживать этот момент вместе с ней. Это бы лишь глубже вбило клин между ними. Еще совсем недавно он заметил крошечный огонек интереса в ее глазах, когда рассказывал ей о Шоне и о своем разводе. Это зародило слабую искру надежды, что, может быть, в глубине души он все-таки ей не безразличен. Что между ними еще что-то возможно.
«Ты идиот. Долбаный идиот, если ты думаешь, что у тебя еще может что-то быть с Беккой».
Скоро Бекка вернется к Лэнсу, к своему юристу по страхованию недвижимости. К своей многообещающей карьере по борьбе с финансовыми махинациями. У нее не будет возможности поговорить с Эшем начистоту, не говоря уже о приезде сюда, когда она продаст отцовскую землю.
Не стоит и стараться, чтобы заново переживать жуткие воспоминания давнего прошлого вместе с Беккой. Он совсем не обязан выдавать свою вину или раскрывать свои тайны перед тем, что становилось похожим на расследование убийства. Но это был путь, который они оба должны были пройти, потому что у него появилось гнетущее ощущение, будто его тогдашняя измена с Уитни теперь, более двадцати лет спустя, была как-то связана со смертью Ноя.
«Я сплоховал с этими детишками, с Уитни и Тревором. Я подвел их, потому что местные жители, особенно ты, что-то скрывали от меня».
Эш перестал расхаживать по комнате и повернулся к Бекке:
– Мы подрались, поскольку Тревор знал, что я переспал с ней, пока он был в отъезде. Так оно и было, Бекка. Я переспал с его девушкой, я собирался посадить ее на автобус и не ожидал, что Тревор решит отправиться с ней в Лос-Анджелес.
– Что тебя так расстроило? То, что она вернулась к Тревору?
«Твою мать».
– Я не хочу это обсуждать.
– Но тебе придется это сделать. То, что случилось тогда, могло стать причиной смерти моего отца.
Он знал это. Она это знала. Но они не знали, почему это случилось. Они находились на противоположных сторонах конфликта, но оба участвовали в нем. Так или иначе, им приходилось возвращаться в собственные варианты прошлых событий.
– Почему ты никому не сказал, что отвез ее на автобусную остановку?
– А какой смысл? Она оставила записку для своей матери. Тревор сказал друзьям, что собирается в Лос-Анджелес вместе с Уитни и навсегда покидает этот дерьмовый городок. Это его собственные слова. И они уехали. Никто не беспокоился до декабря, пока мать Уитни и ее лучшая подруга Ариэль не получили от нее даже открытки на Рождество. Тогда они нажали на твоего отца. Он занялся этим делом и узнал, что в автобусной компании не сохранилось сведений о том, что Уитни и Тревор сели в тот автобус. И не было никаких признаков, что они пересекли границу США. – Эш глубоко вздохнул, освобождаясь от напряжения, которое ощущал глубоко внутри с семнадцати лет. – Тогда мать Уитни и Ариэль стали расклеивать плакаты с объявлениями о поисках Уитни. Это было в конце декабря, и тогда появилась свидетельница, утверждавшая, что она видела, как Тревор и Уитни садились в белый фургон.