– Это большой риск.
– Когда человек умирает, в этом есть своя светлая сторона: поскольку тебе уже нечего терять, ты можешь пойти на какой угодно риск.
– Ага, вы сейчас сказали одну интересную вещь, – рассмеялся Фабер. – Сказали как по писаному, а ведь нигде не вычитали.
– Неужели подобные вещи есть в книгах? Я сказал, совершенно не задумываясь.
– Тем лучше. Значит, вы не придумали это специально для меня или для кого-то еще. Пусть даже для самого себя.
Монтаг подался вперед:
– Сегодня днем мне пришла вот какая мысль. Если получается, что книги и впрямь такая ценность, то мы могли бы раздобыть печатный станок и отпечатать некоторое количество экземпляров…
– Мы?
– Да, вы и я.
– О нет! – Фабер выпрямился на стуле.
– Позвольте хотя бы изложить вам мой план…
– Если вы будете настаивать на этом, мне придется просить вас уйти.
– Неужели вам – и неинтересно?
– Неинтересно, если вы хотите завести разговор такого рода, который приведет меня на костер лишь за то, что я взял на себя труд выслушать вас. Возможно, я и выслушаю вас, но только в одном случае – если вы подскажете что-то такое, что позволило бы сжечь на костре саму систему пожарного дела. Ну, скажем, если вы предложите, что мы печатаем некоторое число книг и подкладываем их тайком в дома пожарных по всей стране, чтобы таким образом посеять семена сомнения среди самих поджигателей, я скажу вам – браво!
– То есть подбросить книги, потом заявить на этих пожарных, поднять тревогу и глядеть, как горят их дома? Вы это хотите сказать?
Фабер поднял брови и посмотрел на Монтага так, будто увидел его заново.
– Это была шутка.
– Если вы думаете, будто этот план стоит того, чтобы попытаться его осуществить, то я бы хотел заручиться вашим словом, что он поможет что-то изменить.
– Такие вещи невозможно гарантировать! В конце концов, когда книг у нас было больше чем нужно, мы все равно из кожи лезли, чтобы найти самую высокую скалу и прыгнуть с нее. А сейчас нам нужна передышка. Нам очень нужны знания. И, может быть, через тысячу лет мы найдем для своих прыжков не столь высокие скалы. Книги должны напоминать нам, какие же мы ослы и дураки. Они – та самая преторианская гвардия Цезаря, которая шепчет императору, когда перед ним проходит ревущий триумфальный парад: «Помни, Цезарь, ты смертен». Большинство из нас не имеет возможности носиться с места на место, беседовать со всеми на свете, побывать во всех городах мира, у нас нет для этого ни времени, ни денег, ни такого количества друзей. Вещи, которые вы ищете, Монтаг, действительно существуют в мире, но способ, посредством которого обыкновенный человек может когда-либо познать девяносто девять процентов всего этого, только один – чтение книг. Так что не требуйте гарантий, Монтаг. И не стремитесь к тому, чтобы память о вас сохранилась в чем-то одном – в каком-нибудь человеке, машине или библиотеке. Сами внесите свою лепту в сохранение чего бы то ни было. А если начнете тонуть, то, по крайней мере, умирая, будете знать, что плыли к берегу.
Фабер поднялся и начал мерить шагами комнату.
– И что дальше? – спросил Монтаг.
– Вы действительно серьезно настроены?
– Абсолютно серьезно.
– Вероломный план, если называть вещи своими именами. – Фабер нервно бросил взгляд на дверь своей спальни. – Наблюдать, как по всей стране горят пожарные станции, как огонь уничтожает эти очаги предательства! Саламандра, пожирающая свой собственный хвост! Великий Боже!
– У меня есть общий список домашних адресов всех пожарных. Создав своего рода подпольную…
– Самое дрянное в том, что людям больше нельзя доверять. Ну, вы, я, а кто еще будет раздувать огонь?
– Разве нет больше профессоров, таких, как вы, бывших писателей, историков, лингвистов?..
– Либо мертвы, либо очень стары.
– Чем старее, тем лучше, на них никто не обратит внимания. Ну признайтесь, вы же знаете десятки таких людей!
– О, есть немало одиноких актеров, которые много лет не играют Пиранделло, или Шоу, или Шекспира, потому что их пьесы слишком уж полны осознания этого мира. Гнев актеров можно было бы использовать. И можно было бы использовать благородную ярость тех историков, которые за последние сорок лет не написали ни строчки. Это верно, мы могли бы открыть курсы думания и чтения.
– Да!
– Но все это лишь отщипывание с краешка. Вся наша культура прострелена навылет. Сам скелет необходимо переплавить и отлить в новую форму. Боже правый, это вовсе не так просто, как взять в руки книгу, отложенную полвека назад. Вспомните: необходимость в пожарных возникает довольно редко. Публика сама прекратила читать книги, по доброй воле. Вы, пожарные, время от времени устраиваете цирковые представления – поджигаете дома, они полыхают, собираются толпы, чтобы поглазеть на огненное великолепие, – но на самом деле это не более чем дивертисмент, вряд ли подобные номера так уж необходимы, чтобы поддерживать порядок вещей. В наше время очень немногие хотят быть мятежниками. А большинство этих немногих, как и я, очень легки на испуг. Кто-нибудь может плясать быстрее, чем Белый Клоун? А кричать громче, чем господин Трюкач и «семейки» из гостиных? Если может, то он добьется успеха, Монтаг. А вы в любом случае глупец. Люди развлекаются.
– И при этом кончают жизнь самоубийством! И убивают друг друга!
Все время, пока они разговаривали, стаи бомбардировщиков шли и шли на восток над домом, и только сейчас двое мужчин умолкли, прислушиваясь; им казалось, что могучее эхо реактивных двигателей дрожит в них самих.
– Терпение, Монтаг. Предоставьте войне выключить «семейки» на стенах. Наша цивилизация разваливается, и куски ее летят во все стороны. Держитесь подальше от этой центрифуги.
– Но кто-то ведь должен быть наготове, когда она рванет.
– Что-что? Вы имеете в виду людей, которые станут цитировать Мильтона? Которые будут говорить: «Я помню Софокла»? Напоминать выжившим, что у человека есть и хорошие стороны? Да эти выжившие наберут побольше камней и начнут швырять их друг в друга! Идите домой, Монтаг. Ложитесь спать. Зачем тратить свои последние часы на бег в колесе, утверждая при этом, что ты вовсе не белка?
– Значит, вас больше ничего не трогает?
– Трогает, да так, что меня тошнит.
– И вы не станете мне помогать?
– Спокойной ночи, Монтаг, спокойной ночи.
Руки Монтага взяли со стола Библию. Он увидел, что сделали его руки, и удивился этому.
– Вы хотели бы иметь эту книгу?
– Я отдал бы за нее правую руку, – сказал Фабер.
Монтаг стоял и ждал, что произойдет дальше. Его руки, сами по себе, как два человека, работающие в паре, принялись выдирать из книги страницы. Они вырвали форзац, потом первую страницу, затем вторую.
– Идиот, что вы делаете? – Фабер вскочил, словно его ударили. Он бросился на Монтага. Тот отвел удар и позволил своим рукам продолжать. Еще шесть страниц упали на пол. Он подобрал их и скомкал под пристальным взглядом Фабера.
– Не делайте, ох, не делайте этого, – прошептал старик.
– Кто может мне помешать? Я же пожарный. Я могу сжечь вас!
Старик глядел на него во все глаза.
– Вы не станете делать этого.
– Но я мог бы!
– Книга… Не рвите ее больше. – Фабер опустился на стул, его лицо было очень белым, губы тряслись. – Сделайте что-нибудь, чтобы я не чувствовал своей усталости. Что вам нужно?
– Мне нужны вы – чтобы вы меня учили.
– Хорошо. Хорошо.
Монтаг положил книгу. Затем разобрал бумажный комок на странички и стал разглаживать каждый листок, старик опустошенно следил за ним.
Фабер потряс головой, словно пробуждаясь ото сна.
– Монтаг, у вас есть деньги?
– Немного. Четыреста или пятьсот долларов. А что?
– Принесите их. Я знаю одного человека, который полвека назад печатал газету нашего колледжа. Как раз в том году, придя в аудиторию в начале нового семестра, я обнаружил, что на мой курс истории драмы от Эсхила до О’Нила записался всего один студент. Чувствуете? Это было все равно что наблюдать, как прекрасная ледяная статуя тает под лучами солнца. Я помню, как умирали газеты – словно гигантские мотыльки на огне. И никто не хотел, чтобы они возродились. Никто не сожалел о них. И вот тогда правительство, увидев, насколько оно выиграет, если люди будут читать только о страстных губах и ударах в живот, закольцевало ситуацию, прибегнув к вашей помощи, к помощи пожирателей огня… Итак, Монтаг, у нас есть этот безработный печатник. Мы могли бы начать с нескольких книг, а затем дождаться войны, которая разрушит сложившийся порядок вещей и даст нам необходимый толчок. Несколько бомб – и «семьи», эти крысы в костюмах арлекинов, живущие в стенах всех какие только есть домов, заткнутся навсегда! И в тишине далеко разнесется наш театральный шепот.
Они оба стояли и смотрели на книгу, лежавшую на столе.
– Я старался заучить текст, – сказал Монтаг. – Но черт возьми, только повернешь голову – и его уже нет! Господи, как бы я хотел сказать пару слов Капитану. Он достаточно много читал, и у него на все есть ответы, или, по крайней мере, он делает вид, что они у него есть. У него такой масленый голос. Вот только боюсь, он переговорит меня, и я снова стану таким, как раньше. А ведь всего неделю назад, нагнетая керосин в шланг, я еще думал: «Боже, какая забава!»
Старик кивнул.
– Кто не строит, должен сжигать дотла. Это старо как мир, как преступления малолетних.
– Значит, я и есть малолетний преступник.
– Кое-что такое есть в каждом из нас.
Монтаг направился к двери.
– Вы можете хоть как-нибудь помочь мне в моем разговоре с Пожарным Капитаном сегодня вечером? Мне нужен зонтик, чтобы не промокнуть под дождем. Чертовски боюсь захлебнуться, ведь как только я появлюсь у него снова, он обрушит на меня целый ливень слов.
Старик ничего не ответил, но опять, заметно нервничая, смотрел в сторону спальни. Монтаг перехватил его взгляд.
– Так как?