Ферн первой сбежала по ступенькам и устроилась на двойном сиденье. Ее рука томилась в нетерпении. Она подняла ее. И осмелилась сдавить резиновую грушу клаксона.
Раздался лай моржа.
Роберта на веранде завизжала в неописуемом восторге и перегнулась через перила.
Коммерсант разделил с ними их восторг. Он, смеясь, помог старшей сестре спуститься с веранды, в то же время доставая авторучку и обшаривая свою шляпу в поисках листа бумаги.
– Так вот мы ее и купили! – вспоминала мисс Роберта на чердаке в ужасе от собственного куража. – Нас должны были предостеречь! Мне всегда казалось, что наша машина смахивает на вагончик с карнавальных горок!
– Но ведь, – сказала Ферн, оправдываясь, – у меня годами болело бедро, а ты вечно устаешь от ходьбы. Машина выглядела столь изысканно, царственно. Словно кринолины в стародавние времена. Дамы в них плыли! Зеленая машина плыла так бесшумно!
Как прогулочная лодка. Ею было так легко управлять. Нужно было только сжимать в руке рычаг.
О, первая неделя, славная и очаровательная, о, волшебные дни, залитые золотым светом, о, гудение по тенистому городку, по вечной задумчивой реке, когда, сидя прямо, улыбаясь знакомым прохожим, степенно вытягиваешь сморщенную ручку на поворотах, выдавливая сиплые звуки из черной резиновой груши на перекрестках, иногда катаешь Дугласа, или Тома Сполдинга, или других мальчиков, которые бегут рядом и галдят. Пятнадцать медленных приятных миль в час, не больше. Они сновали взад-вперед сквозь летние солнечные лучи и тени, ветви проплывающих мимо деревьев покрывали их лица пятнышками. Они катились, как древние видения на колесах.
– А сегодня, – прошептала Ферн, – в полдень! Ох, уж этот полдень!
– Это был несчастный случай.
– Но мы сбежали, а это преступно!
Сегодняшний полдень. Запах кожаных подушек, на которых они восседали, ароматы духов тянулись за ними шлейфом, пока они катили в тихой Зеленой машине через сонный городишко.
Все произошло мгновенно. В полдень, тихо въезжая на тротуар, потому что мостовые раскалились и пылали и единственная тень была под деревьями вокруг лужаек, они выплыли на «слепой» поворот, сдавливая свой горластый клаксон. И вдруг откуда ни возьмись, как чертик из табакерки, выскочил мистер Квотермейн!
– Берегись! – закричала мисс Ферн.
– Берегись! – закричала мисс Роберта.
– Берегись! – закричал мистер Квотермейн.
И две дамы вцепились друг в друга, вместо того чтобы держать рычаг управления.
Раздался ужасающе глухой стук. Зеленая машина плыла в знойном полудне под тенистыми каштанами мимо наливающихся яблок. Они оглянулись всего лишь раз, и перед взором старушек предстала страшная удаляющаяся картина.
Старик недвижно лежал на тротуаре.
– И вот мы тут! – причитала мисс Ферн на темнеющем чердаке. – Почему мы не остановились? Почему сбежали?
– Ш-ш!
Обе прислушались.
Стук внизу повторился.
Когда он прекратился, они увидели мальчика, пересекающего лужайку в сумерках.
– Это же Дуглас Сполдинг, опять пришел покататься.
Обе с облегчением вздохнули.
Шли часы; солнце закатывалось.
– Мы просидели здесь весь день, – устало сказала Роберта. – Мы ведь не можем торчать на чердаке три недели, пока все обо всем позабудут.
– Мы помрем с голоду.
– Так как же нам быть? Думаешь, нас кто-то видел и выследил?
Они посмотрели друг на друга.
– Нет. Никто не видел.
Город притих. Во всех домишках зажглись огни. Снизу доносились запахи ужина и политой травы.
– Пора ставить мясо на огонь, – сказала мисс Ферн. – Фрэнк придет минут через десять.
– Как же мы спустимся?
– Фрэнк вызовет полицию, если в доме будет пусто. А это еще хуже.
Солнце стремительно садилось. Теперь они представляли собой лишь две движущиеся фигуры в затхлой темноте.
– Ты думаешь, – поинтересовалась мисс Ферн, – он умер?
– Мистер Квотермейн?
Молчание.
– Да.
Роберта сомневалась.
– Узнаем из вечерней газеты.
Они отворили дверь чердака и с опаской выглянули на лестничный пролет внизу.
– О, если Фрэнк узнает, он отберет у нас Зеленую машину, а ведь кататься на ней такое удовольствие, тебя обдувает прохладный ветерок, а ты смотришь на город.
– Мы ему не скажем.
– Не скажем?
Они помогли друг другу осилить скрипучие ступеньки второго этажа, останавливаясь, чтобы прислушаться… На кухне они осмотрели кладовку, испуганно выглядывали в окна и, наконец, принялись поджаривать гамбургер на плите. Через пять минут работы в тишине Ферн печально взглянула на Роберту и сказала:
– Я вот думаю. Мы стары и немощны и не хотим себе в этом признаваться. Мы представляем опасность для общества. Мы в долгу перед ним за свое бегство…
– И?..
На кухне воцарилась раскаленная тишина, в которой сестры смотрели друг на друга, опустив руки.
– Я думаю… – Ферн долго смотрела на стену, – мы больше никогда не должны водить Зеленую машину.
Роберта взяла тарелку и держала ее в тонкой руке.
– Никогда?
– Никогда.
– Но, – сказала Роберта, – мы не должны… избавиться от нее, правда же? Мы ведь можем оставить ее у себя?
Ферн подумала.
– Пожалуй, да, можем оставить у себя.
– По крайней мере, это хоть что-то. Пойду вниз, отключу батареи.
Роберта, выходя, в дверях столкнулась с младшим братом Фрэнком, всего лишь пятидесяти шести лет от роду, который заходил в дом.
– Привет, сестренки! – воскликнул он.
Роберта прошмыгнула мимо него, не говоря ни слова, и погрузилась в летние сумерки. Фрэнк принес газету, которую Ферн мгновенно выхватила у него. Дрожащими руками она пролистала ее всю и со вздохом вернула ему.
– Видел только что Дуга Сполдинга. Он сказал, что принес вам весточку. Просил передать, чтобы вы ни о чем не беспокоились. Он все видел, и все в порядке. Что он хотел этим сказать?
– Понятия не имею.
Ферн повернулась к нему спиной и стала искать платок.
– Ох уж эти дети.
Фрэнк пристально посмотрел на спину сестры, потом пожал плечами.
– Ужин на подходе? – спросил он приветливо.
– Да.
Ферн накрыла кухонный столик.
Снаружи протрубил клаксон. Один, два, три раза… где-то вдали.
– Что это?
Сквозь кухонное окно Фрэнк вперился в сумерки.
– Что это Роберта задумала? Посмотри на нее. Сидит в Зеленой машине и давит на клаксон!
Один, два, еще и еще, в сумерках жалобно голосил клаксон, словно некое скорбящее животное.
– Да что на нее нашло? – недоумевал Фрэнк.
– Просто оставь ее в покое! – вскрикнула Ферн.
Фрэнк изумился.
Спустя мгновение Роберта молча вошла, не глядя ни на кого, и они сели ужинать.
ХVII[62]
Первый луч света коснулся крыш. Раннее-раннее утро. На всех деревьях листья трепещут, пробуждаясь в ожидании дуновения предрассветного ветра. Затем откуда-то, из-за поворота серебряных рельсов, выкрашенный в мандариновый цвет, покачиваясь на четырех иссиня-стальных колесиках, показывается трамвай. Он в эполетах мерцающей бронзы и золотых лампасах. Хромированный колокол звонит, когда престарелый вагоновожатый стучит по нему стоптанным башмаком. Цифры спереди и по бортам – ярко-лимонные. В салоне сиденья щиплются прохладным зеленым мхом. Нечто смахивающее на кнут взмывает с крыши и, скользя по паутине проводов, натянутых высоко под пробегающими мимо деревьями, забирает свое электричество. Из всех окон веет благовониями – это всепроникающий синеватый таинственный аромат летних гроз и молний. По длинным улицам в тени вязов катит трамвай, рука вагоновожатого в серой перчатке бережно и надежно держит рычаги управления.
В полдень вагоновожатый остановил трамвай посреди квартала и высунулся из окна.
– Э-ге-гей!
Дуглас, Чарли, Том и все мальчики и девочки в округе увидели помахивание серой перчатки и посыпались с деревьев, бросили прыгалки лежать белыми змейками на лужайках и помчались занимать зеленые плюшевые сиденья, причем бесплатно. Зазывая всех, кондуктор мистер Тридден заслонил перчаткой щель кассы, трогая трамвай с места по тенистым улицам.
– Эй! – закричал Чарли. – Куда это все побежали?
– Последний рейс, – объявил мистер Тридден, воздев глаза к белому электрическому проводу, уходящему вдаль. – Трамваю – конец. С завтрашнего дня запускают автобусы. А меня на пенсию. Так что всех прокачу бесплатно. Поберегись!
Он перекинул латунный рычаг управления, трамвай взревел и помчался по бесконечной зеленой дуге, а время во всем мире остановилось, как будто только дети и мистер Тридден с его чудесной машиной плыли прочь по нескончаемой реке.
– Последний день? – спросил ошеломленный Дуглас. – Так нельзя! Мало того, что c Зеленой машиной покончено – заперли в гараже, и никаких возражений. Мало того, что мои новенькие тенниски стареют и замедляют ход! Как же я буду передвигаться? Но… Но… Нельзя вот так отобрать трамвай! Как же так, – сказал Дуглас, – как ни крути, а автобус – это тебе не трамвай. Шумит иначе. Ни рельсов, ни проводов. Не брызжет искрами. Не сыплет песок на рельсы. Выкрашен по-другому. Колокола у него нет. Выдвижной подножки тоже!
– Это точно, – сказал Чарли. – Я обожаю смотреть, как трамвай выдвигает подножку, словно гармошку.
– Конечно, – сказал Дуглас.
И вот они у конечной остановки. Серебряные рельсы, заброшенные вот уже восемнадцать лет, были проложены по холмистой местности. В 1910 году на трамвае доезжали до парка Чесмана с большими корзинами для пикников. Рельсы разбирать не стали, и они знай себе ржавели посреди холмов.
– Здесь мы делаем разворот, – сказал Чарли.
– Здесь-то как раз ты ошибаешься!
Мистер Тридден врубил резервный генератор.
– А ну-ка!
Трамвай подскочил и плавно поплыл за городскую черту, свернул с улицы и покатился под горку сквозь отрезки пахучего солнечного света и обширных тенистых участков, разящих мухоморами. То тут, то там воды ручья омывали рельсы, и солнце просеивалось сквозь листву, как через зеленое стекло. Они шурша скользили по полянкам, утопающим в подсолнухах, мимо заброшенных остановок, где остались лишь россыпи конфетти из компостера, вдоль лесного ручья в царство лета, а Дуглас тем временем разглагольствовал.