В ту ночь художнику приснились его незабвенные жены. Жозефина подала кисть, а Ядвига сказала:
— Мужайся, Руссо, ты должен рисовать!
Он только вздохнул:
— Над моими картинами все смеются, говорят, они примитивны…
Ядвига улыбнулась:
— Помнишь, гадалка говорила, что ты — «примитивный»? Вот ты и станешь основателем примитивизма в живописи.
Руссо сидел на выставке своих новых картин. На одной из них обнаженная и беззащитная Ядвига возлежала посреди буйных и загадочных джунглей на алом бархатном диване. В тени лиан мужчина идиллически наигрывал на флейте, но в чаще вокруг притаились дикие звери. Руссо назвал полотно «Сон». Известный обозреватель газеты «Фигаро» Андрэ Дюпон, едва взглянув на картину, брезгливо скривился:
— Зачем вы притащили в лес диван?! Это же верх глупости!
Ну как объяснить ему, твердолобому, что художник хотел показать тайные уголки сознания женщины, когда она спит? Диван мягок и надежен, но вокруг — мир, полный загадок и врагов. Руссо горько вздохнул, и вдруг ему показалось, что его картина «Битва льва с ягуаром», висящая рядом, раскрылась, как волшебная шкатулка. Из нее выпрыгнул чертик с зонтиком и бросился стегать туполобого критика по ногам. Дюпон взвизгнул.
— Что такое? — участливо осведомился Руссо.
— Ноги вдруг заболели! — ойкнул Дюпон. — Да и то сказать, ваша картина не так уж плоха. Открытый цвет, яркие краски… Создает настроение.
И критик ринулся из зала.
В свои 66 лет Руссо снова влюбился — в прелестную 54-летнюю вдовушку Эжени-Леони. Но кокетка сводит его с ума — еще ни разу не позволила себя поцеловать. А ее старый отец заявил, что нищий не нужен его дочери. Руссо вспыхнул и дрожащими руками сунул тому под нос чековую книжку. Пусть видит, что дела пошли в гору и у художника-примитивиста появились вполне приличные заказы.
— Тогда почему вы живете впроголодь? — рявкнул старикан.
Руссо не без гордости произнес:
— Все заработанное я отдаю на благие дела братьям-масонам.
Папаша почесал за ухом и резюмировал:
— Я думал, вы чудак. А вы — идиот!
И спустил Руссо с лестницы.
Бедняга вернулся домой пошатываясь. Взглянул на себя в зеркало — небритый, нечесаный, взгляд безумца. Решил хоть подстричься. Взял ножницы, которые оказались, естественно, в краске, да и порезался ими случайно. Через день началась гангрена. 2 сентября 1910 года Руссо не стало.
На похороны пришло всего 7 человек. Кокетка Леони, конечно, не явилась. Зато поэт Аполлинер, чей портрет Руссо написал когда-то, сочинил эпитафию. Ее и выбили на камне:
Милый Руссо, ты нас слышишь?
Пропусти наш багаж без пошлины к небесным вратам.
Мы доставим тебе кисти, краски, холсты.
И ты станешь рисовать, как меня когда-то,
Лики звезд.
…Что ж, гадалка все-таки оказалась права. Великий художник-примитивист Анри Руссо не хватал с неба звезд, они сами распускались на его полотнах…
Гороскоп для Жана Марэ
Ваша жизнь — сплошная тайна. Вы живете чужой жизнью. Вы — рыцарь на Белом коне, защитник угнетенных и обиженных.
Весной 1992 года издатель Анри Бонье ежедневно звонил из Парижа в городок Камбиз на юге Франции, где обосновался известный актер Жан Марэ:
— Вы обещали закончить мемуары к своему 80-летию, мэтр! Поклонницы по всему миру до сих пор грезят о ваших бесстрашно-блистательных д’Артаньяне и Монте-Кристо. Да они обожают даже Фантомаса с его гнусной синей маской!
После таких звонков Марэ клал трубку и лохматил роскошную седую шевелюру. Потом возвращался к своим картинам и керамике — теперь они волновали его куда больше прошлых ролей. Но сегодня (то ли небо было пасмурно, то ли невралгия мучила особенно сильно) Марэ потянуло на воспоминания. Он открыл старинный морской сундучок, в который складывал «сокровища жизни» — программки, фотографии, афиши, записки друзей, и прямо сверху увидел пожелтевший лист бумаги.
Марэ опешил: это же гороскоп, составленный его другом — поэтом Морисом Жакобом в далеком 1938 году — более полувека назад! Да он уже и забыл, о чем там шла речь…
«Ваша жизнь — сплошная тайна, — гласил гороскоп. — Вы живете чужой жизнью».
Марэ улыбнулся: актер всегда живет чужими жизнями. Но Жакоб и предполагать не мог, насколько окажется прав. Действительно, Марэ с рожденья жил чужой жизнью! Начать с того, что 11 декабря 1913 года мать ждала дочку и потому еще долго одевала Жана в бархатные платьица. Жизнь с мамой вообще была полна тайн — вечные переезды, смена фамилий. Но самое ужасное: мать неожиданно исчезала. Тогда Жан и его брат оставались с тетей и бабушкой, и те объясняли:
— Мама — актриса и работает на гастролях.
Может, потому Жан с детства решил тоже стать актером?
В 18 лет Жан устроился помощником к фотографу. Надо же было думать о профессиональном портфолио! Хозяин отправил юношу сделать репортаж о знаменитой тюрьме Сен-Лазар. Однако охранник, проверив документы, не пропустил Жана: «Конечно, я не верю, что юноша может способствовать побегу… но все-таки Розали Марэ там…» Жан в ужасе взглянул на мрачные стены Сен-Лазара и вдруг понял…
Гастроли, работа — все это было ложью, надувательством. Его мать промышляла воровством. И подарки, и шикарные наряды — все было краденое. А вечные переезды и смена фамилий — способ спрятаться от полиции.
Узнал Жан и еще одну тайну: фамилия его отца не Марэ, а Вилен-Марэ, но мать, разведясь с мужем, когда Жану было всего четыре года, «усекла» фамилию — ведь так она могла именоваться совсем не на ту букву, что ненавистный супруг. Но последняя тайна привела Жана в шок: возможно, он вообще не сын господина Вилена-Марэ. Да только когда взволнованный юноша спросил об этом мать, та лишь расхохоталась:
— Зачем тебе знать?! Чем больше тайн, тем интереснее!
А недотепа Жакоб еще написал:
«Вы — везунчик Судьбы!..»
Конечно, если нельзя надеяться на родственников, одна надежда на Судьбу. Едва Марэ поступил на курсы Шарля Дюллена и начал работать статистом в театре «Ателье», он услышал разговор об одном актере:
— Не приглашайте его, он приносит несчастье!
Жан ужаснулся: оказывается, в театре полно суеверий! Вот с тех пор он и начал усиленно твердить окружающим:
— Меня судьба любит!
Твердил неделю, месяц и вдруг заметил — «рецепт» помог: зарплату повысили, Дюллен похвалил. А однажды молодые актеры пригласили Марэ в свой кружок. Он пришел на ватных ногах, ведь прослушивание вел знаменитый поэт и драматург Жан Кокто. Вот тут-то и случилось чудо — просмотрев молодых, мэтр Кокто назначил на главную роль в своей драме «Царь Эдип» театрального новичка. И уже наутро после премьеры 12 июля 1937 года в театре «Антуан» Жан Марэ проснулся знаменитым. Его портреты появились во всех французских газетах, а дружба с Кокто сохранилась на всю жизнь.
Марэ рывком поднялся и вскрикнул от боли — к 80 годам невралгии с радикулитами дают о себе знать. Но как остаться равнодушным, читая вот эту темную строку предсказания:
«Ваш гороскоп схож с гороскопом Лорензаччо. Тот заколол тирана из рода Медичи. Остерегайтесь и вы стать убийцей!»
Пророческие слова! Марэ вспомнился 1944 год. Немцы проигрывали на Восточном фронте и зверствовали в Париже. Коллаборационистские газеты поливали грязью всю антифашистски настроенную интеллигенцию. Особенно свирепствовал «фюрер от критики» Ален Лобро, связанный с гестапо. Каждую неделю появлялись его разгромные статьи, и после каждой следовали аресты.
Однажды вечером Марэ подстерег Лобро и накинулся на него с кулаками:
— Что вам сделал Жан-Луи Барро? А Берро? А Бурде?
В ярости он колотил доносчика, перечисляя его жертвы, пока тот не вырвался. Наутро Марэ разбудил звонок. «Гестапо!» — пронеслось в голове. Но, открыв дверь, Жан ахнул — у двери лежала груда цветов. А в комнате уже трезвонил телефон. Весь Париж благодарил актера за смелость.
На другой день Лобро написал едкую рецензию на «Британика» Расина, где Жан был режиссером и исполнителем роли Нерона: «Марэ — самый плохой актер Франции!»
Вот тогда-то Жан и вспомнил про Лорензаччо:
— Я убью негодяя!
Чтобы обеспечить алиби, он уехал из Парижа к друзьям. В назначенный день те должны были подтвердить, что Марэ был с ними. Сам же актер вернулся в Париж. И что?! Ненавистный Лобро пропал куда-то, но уже успел нанести удар — Мориса Жакоба бросили в концлагерь. Теперь надо было думать не о мести, а о том, как спасти несчастного Мориса. Марэ и Кокто носились по инстанциям. Но в тот день, когда они добились освобождения Жакоба, выяснилось, что тот умер в концлагере.
Марэ с удвоенной яростью начал искать проклятого Лобро, хоть и узнал, что сам занесен в черный «список на убийство». Однажды вечером, когда он вышел из театра, грянул выстрел. Жан бросился на землю и вдруг увидел, что рядом упал человек, неожиданно появившийся из-за колонны. Он перевернул тело и ахнул — пуля, предназначавшаяся ему, убила… Лобро. Видно, сам Господь не захотел, чтобы Марэ обагрил руки кровью.
После войны пришлось пожертвовать театром — кино заманило Марэ в свои сети. Кокто предложил сняться в главной роли его фильма-притчи «Орфей».
— Но должен тебя предупредить, притча — коварно мистическая, — признался он. — Все таинственные события в ней совершаются через зеркало, ведь зеркала — призрачные врата в иной мир. Умирая, Эвридика проходит сквозь зеркало. Туда же за ней отправляется и Орфей. Помню, весной 1924 года актеры репетировали пьесу у меня дома. И вот, едва была произнесена фраза: «С помощью этих перчаток вы сможете проходить через зеркало как сквозь воду», в глубине квартиры раздался страшный грохот. От высокого зеркала в ванной осталась одна рама, а весь пол усеяли осколки. Но это бы еще ничего, а вот когда «Орфея» поставили в Мексике, в момент сцены вакханок случилось землетрясение. Хотя и это не так страшно — погибших не было, а театр восстановили. Но на первой же возобновленной постановке актер, игравший Орфея, подойдя к сценическому зеркалу, упал замертво.