– Я собирался сказать, что моя практика может обойтись без меня день-другой, так как это самое спокойное время года.
– Превосходно, – сказал он, вновь обретая хорошее расположение духа. – Итак, мы займемся этим делом вместе. Полагаю, что для начала нам следует поговорить с Форбсом. Вероятно, мы сможем узнать у него все подробности, какие нам потребуются, пока не установим, с какой стороны следует подойти к решению этой задачи.
– Вы сказали, что какие-то подсказки у вас есть.
– Их у нас несколько, но определить их значимость мы сможем, только продолжив расследование. Преступление наиболее трудно для раскрытия, если оно бесцельно. А это бесцельным никак не назовешь. Кому оно выгодно? Имеется французский посол, имеется русский посол, имеется тот, кто может продать документ одному из них, и еще есть лорд Холдхерст.
– Лорд Холдхерст!
– Ну, нельзя исключить, что государственный муж может оказаться в таком положении, что не станет особенно сожалеть, если подобный документ будет случайно уничтожен.
– Только не государственный муж с безупречной репутацией лорда Холдхерста!
– Возможность остается возможностью, и исключать ее мы не должны. Мы повидаем благородного лорда сегодня же и узнаем, сможет ли он нам что-нибудь сказать. Ну, а тем временем я успел предпринять кое-какие шаги.
– Уже?
– Да. С вокзала в Уокинге я отправил телеграммы во все вечерние газеты Лондона. Вот это объявление появится в каждой из них.
Он протянул мне листок из записной книжки. На нем карандашом было нацарапано:
«10 фунтов вознаграждения за номер кеба, который высадил пассажира у двери Министерства иностранных дел на Чарльз-стрит или неподалеку от нее вечером 23 мая. Обращаться 221-б, Бейкер-стрит».
– Вы уверены, что вор подъехал в кебе?
– Если и нет, то вреда объявление не принесет. Но если мистер Фелпс прав, утверждая, что ни в кабинете, ни в коридоре укрыться негде, значит, проникший туда вошел с улицы. А если он вошел с улицы в такой дождливый вечер и тем не менее не оставил никаких влажных следов на линолеуме, который осмотрели несколько минут спустя, то, вероятнее всего, он приехал в кебе. Да, я полагаю, что мы можем логически предположить кеб.
– Звучит правдоподобно.
– Это одна из подсказок, о которых я говорил. Ну, и, разумеется, звонок, наиболее примечательный момент в этом деле. Зачем было дергать сонетку? Позвонил ли вор из бравады? Или позвонил кто-то, кто был с вором и хотел воспрепятствовать краже? Или это была случайность? Или это… – Он вновь впал в безмолвную сосредоточенность, которая предшествовала этим рассуждениям, но я, хорошо знакомый со всеми его настроениями, предположил, что ему внезапно представилась еще какая-то возможность.
Было двадцать минут четвертого, когда мы вышли из поезда и, быстро перекусив в вокзальном буфете, поспешили в Скотленд-Ярд. Холмс уже протелеграфировал Форбсу, и он ждал нас: невысокий мужчина с проницательным, но отнюдь не любезным выражением на хитром лице. Держался он с нами крайне холодно и стал совсем ледяным, едва узнал, что привело нас к нему.
– Я про ваши методы наслышан, мистер Холмс, – сказал он ядовито. – Вы используете все сведения, какие полиция может предоставить в ваше распоряжение, а затем пытаетесь сами раскрыть дело, а ее дискредитировать.
– Напротив, – сказал Холмс, – среди последних моих пятидесяти трех дел моя фамилия фигурировала только в четырех, а вся честь за раскрытие сорока девяти пришлась на долю полиции. Я не виню вас за то, что вы этого не знали, вы ведь молоды и неопытны, но если вы хотите преуспеть в исполнении своих новых обязанностей, вы будете работать со мной, а не против меня.
– Я буду очень благодарен за пару-другую намеков, – ответил сыщик, сразу оттаивая. – Безусловно, дело это мне пока чести не принесло.
– Какие шаги вы предприняли?
– За Танджи, швейцаром, установлена слежка. Он уволился из гвардии с хорошей характеристикой, и ничего против него нам найти не удалось. Вот жена его – скверная баба. Думаю, она знает об этом деле больше, чем говорит.
– Вы установили за ней слежку?
– Поручили ее одной из наших женщин. Миссис Танджи попивает, и наша женщина дважды была с ней, когда она хватила лишнего, но ничего у нее выведать не смогла.
– Насколько я понял, к ним должны были наведаться оценщики?
– Да, но они им уплатили.
– Откуда взялись деньги?
– Тут все в порядке. Ему как раз выплатили пенсию. И нет никаких признаков, что теперь они при деньгах.
– А как она объяснила, что ответила на звонок, когда мистер Фелпс захотел кофе?
– Сказала, что ее муж очень устал и она решила его подменить.
– Ну, бесспорно, это согласуется с тем, что чуть позднее его нашли спящим в кресле. Следовательно, против них нет ничего, кроме нрава этой женщины. Вы ее спросили, почему она так спешила в тот вечер? Ее торопливость привлекла к ней внимание полицейского.
– Она задержалась позднее обычного и спешила домой.
– Вы указали ей, что вы с мистером Фелпсом, хотя последовали за ней минимум через двадцать минут, оказались у нее дома раньше, чем она?
– Объяснила, что кеб едет быстрее омнибуса.
– А она объяснила, почему, войдя в дом, сразу побежала на кухню?
– Потому что там лежали деньги для оплаты оценщикам.
– Во всяком случае, у нее имелись ответы на любой вопрос. А вы спросили ее, не встретила ли она, уходя, кого-либо, не заметила ли кого-то на Чарльз-стрит?
– Только полицейского.
– Ну, вы, видимо, допросили ее исчерпывающе. Что еще вы сделали?
– Все эти девять недель за клерком Горо велась слежка, но без каких-либо результатов. Ни в чем мы его обвинить не можем.
– Что-нибудь еще?
– Ну, больше у нас ничего нет, никакой зацепки.
– А у вас есть какая-нибудь теория, почему зазвонил колокольчик?
– Должен признаться, что тут я в полном тупике. Надо быть отпетым наглецом, чтобы самому поднять тревогу таким способом.
– Да, странный поступок. Крайне вам благодарен за все, что вы мне рассказали. Если я смогу передать виновника в ваши руки, я вас извещу. Идемте, Ватсон.
– Куда мы теперь? – осведомился я, когда мы вышли на улицу.
– Теперь мы собираемся побеседовать с лордом Холдхерстом, членом кабинета министров, будущим премьер-министром Англии.
Удача нам улыбнулась, лорд Холдхерст все еще был у себя на Даунинг-стрит, и, когда Холмс послал ему свою визитную карточку, нас немедленно проводили к нему. Государственный муж принял нас с той старомодной любезностью, которой славился, и усадил в два удобнейших кресла по сторонам камина. Сам он встал на коврике между нами, и его худощавая высокая фигура, его умное с чеканными чертами лицо и волнистые, подернутые сединой волосы слагались в не столь уж частый образ благородного аристократа, который подлинно благороден.
– Ваше имя мне хорошо знакомо, мистер Холмс, – сказал он с улыбкой. – И, разумеется, я не стану делать вид, будто не догадываюсь о причине вашего визита. Только одно происшествие в этом министерстве могло привлечь ваше внимание. Могу ли я спросить, в чьих интересах вы действуете?
– Мистера Перси Фелпса, – ответил Холмс.
– Мой злополучный племянник! Вы, конечно, понимаете, что наше родство делает для меня невозможным как-либо выгораживать его. Боюсь, случившееся непоправимо погубит его карьеру.
– Но если документ будет найден?
– Ну, естественно, это изменит дело.
– У меня есть два-три вопроса, которые я хотел бы задать вам, лорд Холдхерст.
– Я буду счастлив сообщить вам любые известные мне факты.
– Вы отдали распоряжение о копировании договора в этом кабинете?
– Да.
– Так что вас вряд ли могли подслушать?
– Об этом и речи быть не может.
– Вы кому-нибудь упомянули о своем намерении сделать копию документа?
– Нет.
– Вы в этом уверены?
– Абсолютно.
– Ну, раз вы об этом не говорили, и мистер Фелпс никому об этом не говорил, и никто больше ничего об этом не знал, следовательно, появление вора в той комнате было чисто случайным. Он увидел свой шанс и воспользовался им.
Министр улыбнулся.
– Тут вы выходите за пределы моей компетенции.
Холмс слегка задумался.
– Есть еще один крайне важный момент, который я хотел бы обсудить с вами, – сказал он. – Насколько я понял, вы опасались крайне серьезных последствий, если бы статьи договора получили огласку?
По выразительному лицу министра скользнула тень.
– Да, самых серьезных.
– И они имели место?
– Пока еще нет.
– Если бы договор оказался, например, во французском или русском Министерстве иностранных дел, вы полагаете, что узнали бы об этом?
– Да, узнал бы, – сказал лорд Холдхерст, нахмурясь.
– Поскольку прошло почти два с половиной месяца и никаких последствий, логично предположить, что по какой-то причине договор к ним не попал?
Лорд Холдхерст пожал плечами.
– Мистер Холмс, вряд ли можно предположить, что вор забрал договор, чтобы повесить его в рамочке над камином.
– Возможно, он выжидает, кто предложит больше?
– Если он выждет еще немного, то не получит за него ничего. Два-три месяца, и договор перестанет быть тайной.
– Это крайне важно, – сказал Холмс. – Разумеется, можно предположить, что вору помешала внезапная болезнь…
– Мозговая лихорадка, например? – спросил министр, метнув в него быстрый взгляд.
– Я этого не говорил, – невозмутимо сказал Холмс. – А теперь, лорд Холдхерст, мы и так уже заняли слишком много вашего драгоценного времени, а потому разрешите нам откланяться.
– Всяческого успеха вашим расследованиям, кем бы ни оказался преступник, – ответил министр, провожая нас к двери.
– Прекрасный человек, – сказал Холмс, когда мы вышли на Даунинг-стрит. – Но ему непросто поддерживать свое положение. Он далеко не богат, и у него много расходов. Вы, конечно, заметили, что его штиблеты побывали в починке? А теперь, Ватсон, я не стану дольше отрывать вас от ваших пациентов. Сегодня я ничего больше делать не стану, если только не получу ответа на мое объявление о кебе. Но я буду чрезвычайно вам признателен, если вы поедете завтра со мной в Уокинг на том же поезде.