– Вовсе нет, – сказал Холмс. – Расскажите нам то, что можете сообщить.
– Рассказ будет коротким, и каждое слово в нем – чистая правда. Я хорошо знал Черного Питера, и когда он вытащил свой нож, я сразу прогарпунил его, потому как знал: он или я. Вот как он помер. Можете называть это убийством. Только мне без разницы, умереть с петлей на шее или с ножом Черного Питера в сердце.
– Как вы оказались там? – спросил Холмс.
– Я вам расскажу все по порядку. Только посадите меня прямо, чтоб легче было говорить. Случилось это в восемьдесят третьем, в августе того года. Питер Кэри был капитаном «Морского единорога», а я вторым гарпунщиком. Мы выбирались из пакового льда по пути домой. Ветер дул в лоб, и уже неделю штормило, когда мы подобрали маленькое суденышко, которое несло на север. Там был только один человек, сухопутная крыса. А команда решила, что их перевернет, и в шлюпке попробовала добраться до норвежского берега. Думается, они все утонули. Ну, мы взяли его на борт, человека этого, и они со шкипером долго о чем-то говорили в каюте. А багажа у него была только одна жестяная коробка. Вроде бы фамилия его ни разу не упоминалась, а на вторую ночь он пропал, будто его и не было. То ли он сам бросился за борт, то ли упал по неосторожности, штормило-то сильно. Всего один человек знал, что с ним случилось, и это был я, потому как я своими глазами видел, как шкипер ухватил его за щиколотки и перекинул через планширь в середине темной ночной вахты за двое суток до того, как мы завидели шотландские маяки.
Ну, я помалкивал и ждал, что из всего этого воспоследует. Когда мы вернулись в Шотландию, промолчать было проще простого, да и вопросов никто не задавал. Неизвестный погиб от несчастного случая, и наводить справки никому не требовалось. Ну, Питер Кэри вскорости с морем покончил, и прошли долгие годы, прежде чем я узнал, где он поселился. Я сообразил, что на такое он пошел ради этой коробки и что теперь ему будет по карману заплатить мне, чтоб я держал язык за зубами. Где он, я узнал от матроса, который повстречал его в Лондоне, ну, я и поехал поприжать его. В первый вечер он держался очень разумно и был готов заплатить мне столько, что я мог бы навсегда с морем покончить. Мы договорились завершить дельце через два дня. Когда я пришел, он уже был на три четверти пьян и зол на весь мир. Мы сели и попивали, вспоминая старые деньки, но чем больше он пил, тем меньше мне нравилось выражение его лица. Я поглядел на этот гарпун на стене и подумал, что он может мне понадобиться, прежде чем я уйду оттуда. А потом он наконец кинулся на меня, брызгая слюной, ругаясь, с убийством в глазах и большим ножом в руке. Да только он не успел вытащить его из ножен, как я уже всадил в него гарпун. Господи, ну и завопил же он, а лицо его не дает мне спать по ночам! Я стоял там, а его кровь хлестала вокруг меня, и я немножко выждал. Только все было тихо, ну, я и приободрился. Осмотрелся, гляжу – а на полке эта жестяная коробка! Прав у меня на нее было не меньше, чем у Питера Кэри, ну, я и прихватил ее с собой и вышел вон. Только, как дурак, оставил свой кисет на столе.
А теперь я расскажу вам самую чудную часть всей истории. Не успел я выбраться за дверь, как услышал, что кто-то идет, и спрятался за кустами. Какой-то мужчина прокрался к двери, вошел, заорал так, будто увидел привидение, и дал деру, надбавляя быстроту, пока не скрылся из виду. Кто он был и чего хотел, сказать не могу. Ну, а я прошел десять миль, сел на поезд в Танбридж-Уэльсе и так добрался до Лондона, и никто ничего про меня не пронюхал.
Ну, когда я открыл коробку, то ничего в ней не нашел, кроме бумаг, которые побоялся продавать. С Черного Питера я ничего получить не мог и застрял в Лондоне без единого шиллинга. Надежда была только на мое ремесло. Я увидел эти объявления насчет гарпунщиков, и платить обещали хорошо, и потому зашел к этим корабельным агентам, а они послали меня сюда. Вот и все, что я знаю, и еще я скажу, что власти должны мне спасибо сказать, что я прикончил Черного Питера и сберег казне денежки на пеньковую веревку.
– Показания очень ясные, – сказал Холмс, вставая и закуривая трубку. – Думается, Хопкинс, вам следует, не теряя ни минуты, поскорее доставить вашего арестанта в безопасное место. Эта комната не слишком подходит для тюремной камеры, а мистер Патрик Кернс занимает слишком уж большую часть нашего ковра.
– Мистер Холмс, – сказал Хопкинс, – не знаю, как и выразить вам мою благодарность. Даже и теперь я не понимаю, каким образом вы достигли такого результата.
– Просто благодаря удаче получить верную улику в самом начале. Вполне возможно, узнай я тогда про записную книжку, она могла бы сбить меня с толку, как сбила вас. Но все, что я услышал, указывало только на одно направление. Поразительная сила, искусное владение гарпуном, ром и вода, кисет из тюленьей шкуры с корабельным табаком – все это указывало на моряка, причем на китобоя. Я не сомневался, что инициалы «П.К.» на кисете были простым совпадением и не имели никакого отношения к Питеру Кэри, поскольку курил он редко и в его «каюте» не оказалось трубки. Вы помните, я спросил, не было ли там бренди и виски. Вы ответили утвердительно. Многих ли сухопутных крыс соблазнит ром, если есть и другие горячительные напитки? Да, я не сомневался, что это был моряк.
– А как вы его разыскали?
– Любезный сэр, задача очень упростилась. Если это был моряк, то непременно плававший с Кэри на «Морском единороге». Насколько мне было известно, сам он ни на каких других судах не ходил. Я потратил три дня на телеграммы в Данди и так установил фамилии команды «Морского единорога» в восемьдесят третьем году. Когда среди гарпунщиков я обнаружил Патрика Кернса, мои розыски почти завершились. Я рассудил, что скорее всего он в Лондоне и предпочтет на время покинуть страну. Тогда я провел несколько дней в Ист-Энде, сочинил арктическую экспедицию, дал соблазнительное объявление в газетах о гарпунщике, который захочет служить под командой капитана Бэзила, – и вот результат!
– Поразительно! – вскричал Хопкинс. – Поразительно!
– Вы должны обеспечить освобождение молодого Нелигена как можно быстрее, – сказал Холмс. – Признаюсь, я думаю, что вам следует извиниться перед ним. Жестяная коробка должна быть ему возвращена, но, разумеется, бумаги, проданные Питером Кэри, невозвратимы. А вот и кеб, Хопкинс, можете забрать своего арестанта. Если я вам понадоблюсь в суде, то в ближайшее время адрес мой и Ватсона будет где-то в Норвегии – уточнения я пришлю позднее.
Приключение второго пятна
Я полагал, что «Приключение в Эбби-Грейндж» будет последним из расследований моего друга мистера Шерлока Холмса, о котором я поведаю публике. Это мое решение объяснялось не отсутствием материала для рассказа – у меня имеются заметки о сотнях дел, про которые я ни разу даже не упоминал, – и отнюдь не угасанием интереса со стороны моих читателей к поразительной личности и уникальным методам этого необыкновенного человека. Истинная причина заключалась в нежелании мистера Холмса, чтобы публикации о его триумфах продолжалисъ. Пока он занимался своей профессиональной деятельностью, описание его успехов имело для него некоторую практическую ценность, но с тех пор, как он навсегда покинул Лондон и занялся изучением пчел и пчеловодства среди сассекских холмов, всякая известность стала ему ненавистной, и он безоговорочно потребовал, чтобы его запрет соблюдался свято. Только когда я напомнил ему про мое обещание, что в надлежащее время «Приключение второго пятна» будет непременно опубликовано, а также указал на желательность того, чтобы эту длинную серию эпизодов завершило самое значимое из международных дел, ему поручавшихся, мне наконец-то удалось получить его согласие на то, чтобы всемерно тактичный отчет о произошедшем все-таки был предложен вниманию публики. Если в изложении событий кое-какие подробности я оставлю неясными, читатели без труда поймут, что у моей сдержанности есть основательная причина.
Итак, в год и даже десятилетие, которые останутся неназванными, как-то осенью во вторник утром нашу скромную гостиную на Бейкер-стрит почтили своим присутствием два визитера, известных всей Европе. Один, худощавый, с римским носом, с орлиными глазами и доминирующий над всем и вся, был не кто иной, как достославный лорд Беллинджер, дважды премьер-министр Великобритании. Другой, темноволосый, с правильными чертами лица, безупречно элегантный, далеко еще не пожилой и одаренный как телесной, так и духовной красотой, был достопочтенный Трелони Хоуп, секретарь по европейским делам, принадлежащий к самым видным государственным деятелям страны. Они сидели бок о бок на нашем заваленном бумагами диванчике, и по встревоженному и усталому выражению их лиц было нетрудно понять, что привело их сюда дело самой неотложной и огромной важности. Худые, в синих прожилках руки премьера крепко сжимали слоновой кости ручку его зонтика, и он мрачно поворачивал свое аскетическое лицо с впалыми щеками от Холмса ко мне и обратно. Секретарь по европейским делам нервно подергивал себя за усы и играл брелоками на часовой цепочке.
– Едва я обнаружил мою потерю, мистер Холмс, нынче утром в восемь часов, то незамедлительно поставил в известность премьер-министра. И по его предложению мы вместе приехали к вам.
– Вы сообщили в полицию?
– Нет, сэр, – сказал премьер-министр с той мгновенной категоричностью, которой славился. – Мы этого не сделали, и об этом не может быть и речи. Поставить в известность полицию в конечном счете означает поставить в известность публику. А именно этого мы особенно хотели бы избежать.
– И почему, сэр?
– Потому что документ этот имеет такую колоссальную важность, что его опубликование могло бы привести – и скажу даже, почти наверное привело бы к опаснейшему европейскому кризису. Не будет преувеличением сказать, что на карту поставлены мир или война. Если его возвращение не будет осуществлено в полнейшей секретности, то его вообще нет смысла возвращать, так как цель похитителей – именно предать его гласности.