У меня такого не было.
Его младший брат сказал: «Нам пришлось лететь на вертолете. Было чертовски весело».
Вертолет сделал длинную затяжку и сильно закашлялся. Это был нехороший кашель. «У нас в запасе еще две эвакуации», – сказал он.
Я спросила, что это означает.
«У нас есть страховка на экстренную эвакуацию, поэтому нас еще два раза могут перевезти по воздуху».
Я засмеялась.
Глаза Ледяной Шапки расширились.
«Простите, – сказала я. Я смеялась и не могла остановиться. – Я просто, – сказала я, – я просто под кайфом».
Вновь, но я не заметила когда, пошел дождь; на этот раз я чувствовала, как наклонялась палатка, клонилась от порывов ветра. Кто-то снова передал мне косячок. Посмотрев на него, я увидела следы своей помады на конце. Заторможенно соображая, я пыталась заставить себя обратить внимание на мужчин, но единственное, о чем я могла думать, была та ночь, когда я потеряла контроль над собой.
У меня сохранился окурок того косячка, слишком маленький, чтобы его можно было курить. Его скрутил Джуниор, прежде чем меня изнасиловать. Я прятала его в переднем правом углу ящика для нижнего белья, рядом с пластмассовой пуговицей, которая отлетела от моих шортов в ту ночь. Трусы, которые я больше не носила, я затолкала в задний левый угол. Вещественные доказательства. Мне нужно было пространство, которое бы отделяло эти вещи от моих вещей. Я очень много раз открывала ящик, чтобы убедиться, что улики на месте.
Через пять недель после того, как Джуниор изнасиловал меня, я вынула холодный застывший окурок косячка; бордовая помада ярко выделялась на его конце. Я не могла его выбросить или сжечь, оставив только дым и пепел. Я растерла его пальцами над миской с тестом для шоколадного пирога, вылила тесто в глубокую сковородку и принесла это так называемое печенье на небольшую вечеринку в нашем кампусе, на которую меня пригласил приятель с курчавой головой. Я ему нравилась. На вечеринке я вела себя, как пьяная идиотка, хотя была трезва. Я ела печенье. Ни вкуса пепла, ни следов травки не ощущалось.
Глава 7Миражи
Утренний ветер был шумным и холодным; я зевнула. Я дрожала. Мое меланхолическое настроение сбивало меня с толку. Ночь прошла нормально. Я была в порядке, все было хорошо. Однако, собирая свою палатку, я поняла, что не хочу видеть ни Эдисона, ни Ледяную Шапку. Я не хотела разговаривать, мне нужно было некоторое время побыть без парней. Слезы струились у меня из глаз, это не были слезы печали. Слезы от ветра. Я качалась на ветру то в одну, то в другую сторону. Ребята еще спали.
Через палатку Ледяной Шапки я пробормотала: «Пока. Я ухожу. Нагонишь меня позже». Я думала, что он вскоре догонит меня.
Я покинула двух лежащих, спящих парней. И потом я побежала.
Столовые горы, бесцветные и бесконечные, обдувал ветер, а я была маленькой девочкой, пробирающейся через них. Путь на север от исходного лагеря Тропы Первопроходцев проходит по краю древних разрушающихся столовых гор – на протяжении шести открытых миль он огибает острые известняковые скалы. Я нашла свое племя, я убежала от него. Я снова была одна, и скоро я спущусь к пустыне – меловой безводной пустыне Анза-Боррего. Я обратила внимание на то, что земля была вновь совершенно сухой. Удивительно, что следы ночного дождя полностью исчезли.
Мне захотелось быстро бежать, мое тело было свободно и готово к быстрой ходьбе. Я была в сильном потрясении, хотя ничего плохого не произошло. Умом я понимала, что должна была бы хотеть остаться с Ледяной Шапкой и Эдисоном. Мы курили все вместе, я решила открыться новым мужчинам, довериться им, и эти парни доказали, что могут оправдать мое доверие. Они не тронули меня, ничего плохого не произошло; я доказала, что моя мать была не права. Я смогла оценить ситуацию, я чувствовала себя в безопасности, и это было возможностью напомнить себе о том, что изнасилование – это абсолютно ненормально.
Оказалось, что курение травки с мужчинами точно подтвердило то, на что я надеялась: мужчины могут быть лучше, незнакомцы могут быть безопасными, пребывание в новых местах с новыми парнями, по большому счету, не является глупым, экстремальным или рискованным само по себе. Девушки так поступают, особенно когда рядом с ними есть знакомые парни, и такие девушки не провоцируют изнасилование. Ничего плохого не случилось, я доказала, что мама была не права, но меня печалило то, что я уже теряла это ощущение.
Я осознавала, что то, что я делала здесь, в этой чужой природе, было лишь продолжением того, что я делала в гостинице колледжа Колорадо; я курила траву, возвращаясь в прежнее место; я хотела получить признание Ледяной Шапки, как раньше хотела, чтобы мужчина, который существовал в сети Интернет, на безопасном расстоянии, желал меня.
Я себя разочаровала. Травка была спасительной тропой, но я понимала, что это чревато последствиями. Я пришла сюда не для того, чтобы курить. Разрушение было не тем, что я ожидала найти в дикой природе. Я была на великом пути в надежде найти для себя лучшую дорогу в будущее, обрести силу и место в этом пугающем мире. Травка сбивала меня с пути. Я попусту теряла время.
Я искала ответы там, где ответов не было. Я испробовала все, чтобы уничтожить все воспоминания за несколько месяцев после изнасилования – однажды я даже очнулась на больничной койке в кампусе, разбитая, мне было плохо от водки, – и от этого мне не стало лучше. Я не собиралась курить, чтобы убежать от себя. Тропа Тихоокеанского хребта была тем местом, где я должна попробовать нечто другое.
У меня начало покалывать во лбу, я испытывала жажду, хотела расслабиться, очнуться и почувствовать радость. Травка не помогла мне избавиться от этих желаний. Мне больше не хотелось быть с парнями и не хотелось травы.
Идти в одиночку сейчас было лучше. Это было правильным решением.
Я склонилась над краем горы, посмотрела вниз на три тысячи футов; мои солнечные очки с диоптриями поднялись как крылья, и я ахнула – моя рука среагировала до того, как я поняла, что случилось: она быстро рванулась и схватила то, без чего я не смогла бы обойтись. Я поймала их; я держала их. Мой Бог. Если бы их сдуло, я бы ослепла и была ослеплена солнцем пустыни, потерпела бы полное крушение. Подо мной узкие каньоны расстилались словно большие песчаные гребни, бескровные вены огромной мрачной пустыни.
Сощурив глаза и оглядев безводную долину, я вспомнила нечто ужасное. Я позабыла доверху заполнить бутылки «Гэйторэйд» из резервуара, где плавала мышь. Я оказалась в сложной ситуации, без воды; дуб в начале Тропы Первопроходцев был уже в нескольких часах ходьбы, не было смысла возвращаться по пути, который я уже прошла. Следующий проверенный источник воды должен быть у асфальтированной дороги, проходящей по пустыне, примерно в двадцати милях по пути на север.
Я постаралась успокоиться. Я встречу кого-нибудь, у кого есть вода, заверила я себя. Теперь мне придется выпить меньше воды из-под дохлой мыши; может быть, так даже лучше, подумала я. Мне не придется пить эту загрязненную воду. Все, что мне теперь придется сделать, – это набраться смелости и попросить у кого-нибудь помощи. Я смогу это сделать. Это все. Это будет легко, как-нибудь получится.
Я побежала на север, вниз. Я пыталась соображать. Ветер, ветер давил на меня, толкал меня обратно, туда, где уже были мои следы.
Я с усилием пробиралась вперед сквозь воздух, который, казалось, хотел меня удержать.
Столовая гора, которую я обогнула, поднималась в небо на 5260 футов над горячими миражами пустынной долины, руинами золотоносных шахт и отравленными шахтами источниками. Воздух был горячим, подвижным; ветер легко толкнул меня вперед, вниз по склону. Долина, к которой я пришла, служила убежищем для торговцев живым товаром в 1930-е, а в земляных холмах подо мной покоилось множество убитых рабов. Ниже в долине, в тени горы Орифламм – ее сухую пыльную вершину я еще не могла видеть, – белые похитители убили много китайских рабов. На протяжении следующих 17 миль тропа будет резко спускаться вниз на три тысячи футов. Под моими ногами лежала безжизненная одноцветная биозона. Я осмотрела обширную территорию внизу, но никого не увидела.
Я устремилась вниз, от скалистого края столовой горы в узкий каньон – убежище от порывистого ветра, – а затем из этого каньона вниз, в другой каньон, затем еще в один, продвигаясь к ложу безмолвной долины. Склон был таким пологим, что я не заметила, как спустилась с высоты. Как будто по общему молчаливому согласию все растения становились суше и тоньше. Я делала большие шаги, шла быстро даже на поворотах. Безумный порыв. Как когда вы бежите вниз по склону, делая шаг все больше, больше и больше, молясь, чтобы не упасть. Анза-Боррего была настоящей высушенной солнцем пустыней с пропекшейся почвой и без воды. Что-то должно произойти. В 19 лет не умирают.
А затем мне невероятно повезло: впереди по дороге хромал старик, сгорбившийся под тяжестью массивного рюкзака с внешней рамой и рассматривающий квадрат бумаги пыльного цвета. Он выглядел так, будто не мог говорить. Я кивнула ему – я знала, что должна была попросить у него немного воды.
Приблизившись, я разглядела, что он был слабым и беззубым. Казалось, он может переломиться в талии. Я сказала: «Эй? Как дела? Эй, что с вами?»
Он спросил: «Дорогая, у вас есть „Справочник по свежей воде?“»
«Справочник по воде»? Я не понимала, о чем он. Я осторожно спросила: «Вам нужна вода?»
«Нет, – сказал он, – у меня есть». Я увидела, что у него на рюкзаке были закреплены три полные бутылки, в которых плескалась вода.
«Вам нужен „Справочник по воде“, или вы погибнете, я так думаю».
Он целиком развернул грязную бумагу, медленно разгладил ее руками на бедре. Протянул мне. «Он всегда точен, – сказал он и чихнул. – В нем отмечено, где есть вода. Где можно напиться».