уаа-уаа-уаа, – сердце мое учащенно забилось. Это была пожарная тревога. Я всегда терялась в чрезвычайных ситуациях. Оставайся на месте, подумала я – и осталась сидеть. Иди, подумала я. Снаружи воздух был горячим и совершенно неподвижным. Колонна пожарных машин включила мигалки с серебристыми и красными огнями, отчего менялся цвет поля и лица первокурсников.
Ребята бегали на улице между пожарными спринклерами. Вращающиеся красные и серебристые огни пожарных машин высвечивали грязь, а вода от спринклеров окатила меня. Я заметила девушку, которая смотрела на меня. Она была миленькой. У нее была бледная кожа, которая в лунном свете казалась прозрачно-лунно-голубой. Присмотревшись, я увидела, что у нее были веснушки, галактики веснушек, я увидела в них целые миры. Она направилась ко мне. Я замерла. Я даже закрыла глаза.
«Привет, – сказала она. – Ты в Слокуме?»
Слокумом называлось мое общежитие. Я раскрыла глаза: «Да».
Она сказала, что ее зовут Кэтрин. Мужской голос эхом раздавался из мегафона. Я не понимала, что он говорит.
Я сообщила ей, что меня зовут Дебби. Я сказала: «Я ничего не слышу, что он нам говорит, а ты?»
Не помню, сказала ли она, что слышит. Я помню, как она спросила меня, нормальные ли у меня соседи по комнате. Я сказала, что живу одна. Она сказала, что тоже одна, и назвала нас «одинокими сестрами». Кажется, мы даже обнялись.
В тот блаженный час я пробила стену, нашла своего первого друга – веснушчато-фарфоровая Кэтрин вошла в мою комнату, а за ней – худощавый черноволосый парень с деревянными барабанными палочками в заднем кармане джинсов, который также оказался моим соседом, а за ним – более плотный рыжеволосый парень, которого я раньше никогда не видела. Кэтрин их практически не знала; на самом деле никто из нас еще хорошо не знал друг друга, хотя она знала парня, сообщившего ей, что он знаком с рыжим и что тот клевый парень. Рыжий держался очень уверенно. Он был красив, как задавала – с поднятым воротником и в шортах цвета хаки. Как в Лиге Плюща. Его рыжие волосы были как проволока, а губы – пухлыми и сочными. Его звали Джуниором. Второго парня звали Зак. Все мы были первокурсниками, новичками здесь.
У кого-то оказался диск с фильмом «Клуб „Завтрак“». Я не помню, почему мы решили посмотреть его в моей комнате. Это произошло слишком быстро. Я многих подробностей не помню – только те, которые меня впечатлили.
Я вспомнила, как видела себя в высоком зеркале, висевшем на белой деревянной двери в моей комнате. Свет в комнате беспорядочно менялся: бледно-голубой, бледно-желтый. Пояс на моих розовых шортах был высоким, и мне было жарко. Ребята из «Клуба „Завтрак“» разговаривали и смеялись – они отражались в части зеркала, истонченные, в искаженном, перевернутом слева направо виде. Героиня наносила на губы темную помаду, тюбик которой держался у нее между грудями, ребята курили травку и общались, они стали большими друзьями и влюбленными.
Джуниор скрутил косячок. Я затянулась, затем еще раз. Я старалась вдыхать неглубоко. Я не хотела полностью потерять над собой контроль. В комнате по-прежнему пахло хлоркой. Мы все вчетвером сидели на моей кровати, не снимая обуви, грязной от пожаротушения. Это был мой второй вечер в чертовом колледже, и я впала в эйфорию. Я во второй раз в жизни курила травку. В зеркале мои шорты казались крошечными; они смотрелись хорошо. Моя помада была темной, как кровь. Джуниор сказал мне что-то, но я не услышала.
Мне было интересно узнать, что он сказал, но я подумала, что глупо переспрашивать, и не стала этого делать. Кэтрин и мой сосед передавали косячок; их сознание не помутилось. На бесформенном косячке выделялось бордовое пятно от помады.
Джуниор положил руку на внутреннюю часть моего бедра. Я заметила, что его руки были толстыми и очень бледными.
Я подумала: «Что я делаю здесь? На окраине Колорадо, с помадой на губах, затягиваясь травкой?»
Еще я думала: «Что я делаю здесь? Что я делаю здесь? Кто я?» Я хотела быть хорошей девочкой, даже в Колорадо, где меня никто не знал. Быть красивой. Жить красиво. Я намазала губы бордовой помадой.
Упоминание моей матери о шампанском, то, о чем она сказала мне раньше, казалось теперь еще более странным. Я вновь подумала о том, что никто не пьет шампанское, и решила, что она совершенно сумасшедшая.
Кто-то барабанил карандашом по резиновой подошве ботинка, а скромная девушка в фильме поцеловала парня – это была свобода, – а затем фильм внезапно прервался, и в комнате стало темнее, а затем вдруг ослепительно-светло.
Худой парень встал и вышел с Кэтрин в тихую гостиную. Я пошла вслед за ними и обняла девушку, а затем парня – он покраснел – и вернулась назад. Я была рада, что Джуниор остался. Он мне нравился. Я хотела, чтобы он захотел меня поцеловать. Моя толстая дверь захлопнулась.
Я села на блестящий линолеум пола, не зная, где лучше разместиться. Джуниор все еще сидел на моей кровати. Моя новая кровать была грязной от нашей обуви, на ней лежали куски грязи. Джуниор раскрошил один из них в пыль, сжав в ладони. Мы сидели молча, и я чувствовала, как у меня тихо бьется жилка в ключице, которую я сломала в детстве. Я немного возбудилась, мы были вместе, одни. Когда оставшийся парень повернулся ко мне, его рыжие волосы вызвали у меня улыбку; я радостно его поцеловала. Он казался веселым и спокойным. Он опустил свою руку мне на бедро. Я застыла. Внезапно я испугалась. Я сказала: «Спасибо, что пришел. Вскоре увидимся, да? Хорошо?»
Он сжал мою ногу рукой, – сжал до боли, – но я освободилась и встала. Я стояла на кровати, готовая прыгнуть! – он встал на колени, а я сказала: «Пока! Я собираюсь спать». Я была возбуждена. Я была напугана.
Но он не ушел. Казалось, что он совсем меня не слышал, и ему было все равно, что я говорила.
Он попытался засунуть руку мне в шорты. Я сказала ему: «Успокойся». Он не успокоился. Я пошла на компромисс; я не хотела, чтобы он трогал меня под шортами, и сказала, что вместо этого он может заняться моей грудью – везде выше моих коротких розовых шортов он мог целовать меня. Я хотела дать ему немного, после чего он мог бы уйти, не получив все, – сделать так, чтобы парень не рассердился и не стал опасным. Он взял то, что я ему предложила, а затем вновь принялся за пояс шортов. Я чувствовала себя виноватой в том, что возбудила его, но я попросила его встать и уйти. Он уже не казался мне привлекательным.
Он, не расстегивая, стянул мои шорты вниз, ниже бедер. Ткань вонзилась мне в тело. Я услышала, как пластмассовая пуговица ударилась о линолеумный пол моей комнаты. Звук крючка был пугающим. Я сказала: «Остановись». Он ничего не слышал, и это сводило меня с ума. Я помню, как закрылась руками, оцепеневшая, как мертвая деревяшка. Я только прошептала: «Прекрати», хотя хотела закричать. Все это время он смотрел на мое тело и ни разу не взглянул на лицо, а его пустые глаза были голодными и совсем меня не видели. Я не была личностью, только телом. Я могла говорить что угодно – он все равно меня не слышал. Он никак не отвечал, не останавливался и ничего не говорил.
Я доверяла ему, думала, что он остановится, если я скажу: «Подожди». Думала, что он встанет и уйдет после слова «Конец» – после того, как парень и девушка в фильме поцеловались и экран стал темным.
Вместо этого он овладел мною. Кусочек неба в моем треснутом окне стал черным, плотным, как бомба.
После всего, что произошло, я спросила, не хочет ли он остаться. Чтобы поспать. Я отчаянно хотела почувствовать, что я этого хотела, что раз это случилось, значит – случилось. Я просила, чтобы он остался.
Он сказал мне, что я «долбаная дура» – потому что попросила его об этом. Это были единственные слова, которые он сказал мне после того, как Кэтрин ушла. Он знал, что сделал. Моя просьба напугала его. Но он был доволен. Моя иррациональная просьба позже затмит все, и это избавит его от исключения из колледжа, обвинений и стыда.
Я одна чувствовала стыд.
За шесть недель из девушки я превратилась в жертву изнасилования. Когда я встретила Джуниора, я не была девственницей, у меня был секс с мужчиной лишь раз – в городке у туристской тропы перед тем, как я покинула горы Калифорнии и отправилась на учебу.
За несколько недель до вылета в Колорадо я приняла решение расстаться с девственностью, и я это сделала. Я хотела сделать это до учебы в колледже, не хотела быть той странной девушкой, у которой не было секса.
Я выпила четыре банки рома с колой. Мужчину звали Тайлер. У него была бритая голова, а на мускулистой шее – черная татуировка в виде шмеля и номера 66. Тогда я еще не знала, что это была бандитская татуировка. Мы встретились с ним в баре забегаловки, где я неумело играла сама с собой в пул. Мы разговорились, он наклонялся ко мне, и оказалось, что мы оба остановились в одном «Мотеле 6» на пути через этот городок на юге Калифорнии. Он прошел 850 миль по Тропе Тихоокеанского хребта, оставив свое гангстерское прошлое во Флориде в надежде определить, какая работа ему больше подходит. Я почувствовала в нем стремление к чему-то лучшему. Удивительно, но тогда мне в голову пришла пьяная мысль: у нас было много общего.
«Ты чертовски сексуальна», – сказал он, и мне польстило, что он меня заметил, я подумала, что я в его вкусе. Мы шли по дороге, возвращаясь вместе в мотель. Он не брал меня за руку, но положил свою ладонь на мой зад, держал ее там, похлопывая, когда я шла, и иногда толкая, когда я замедляла ход.
В ту ночь он раздел меня быстро и грубо, бросая части моей одежды на кровать, на коврик и на бежевую плитку пола в ванной комнате его номера в мотеле. Мы занялись сексом на холодном линолеуме. В комнате мотеля было еще трое парней, они спали. Когда я застонала, он подумал, что это от наслаждения, закрыл мне рот ладонью, сказал, чтобы я замолчала, и повторяющимися толчками прижимал меня к холодной спинке унитаза, пока не увидел кровь. Он выругался: «Черт. Стоп». А я сказала: «Нет, у меня это в первый раз», и он прекратил свои толчки, остановился.