Около 85 процентов людей, идущих по Тропе Тихоокеанского хребта, – мужчины. Я это всегда знала. Меня окружали неизвестные мужчины. Я верила, что погружение в мир грубых мужчин исцелит меня. Само по себе и полностью. Что мне нужно только проявить себя – их вездесущность сделает меня осторожной и избавит от страха. Но я видела, что это было не так.
Я действовала только в одном направлении. Если я четко, убедительно и навсегда определю, что для меня хорошо, а что – плохо, если я смогу говорить «да», а также «нет», как если бы это было законом, – это станет моим законом.
Я наконец должна так поступать.
Я понимала, что будет нелегко, это будет очень трудно. Мне придется решительно противостоять развившейся давно привычке. Мне придется быть грубой, что было неудобно, а иногда – неуместно. Но если я с этим справлюсь, все эти неудобства помогут справиться с опасными хищниками – как электрошоковый пистолет «тейзер». Я их ужалю шоком. Они будут мне кланяться. И пусть мое громкое «нет» эхом отразится в горах.
Все же лучше чувствовать неловкость, говоря «нет», но покончить с этим, чем стать жертвой.
Я буду более осторожной.
Маленькое слово «нет». Я еще увижу его божественную силу.
Во-вторых, мне нужно лучше заботиться о себе.
Есть простые вещи, которые я могу выполнить. Я могу начать со своих бедных ног. Эти маленькие ступни каждый день несли меня через долгие мили; устойчивые и гибкие, они уставали и болели от каждодневных постоянных шагов, покрывались волдырями, получали царапины, а иногда стирались до крови; мой вес постоянно давил на них. Я буду массировать их с лосьоном, потому что они всегда болели, а после 30 миль начали гореть. И это будет чудесно – это то, что я смогу проделывать на всем пути, потому что у меня был лосьон для загара, но раньше я никогда не позволяла себе потратить на себя десять драгоценных минут. Я согнулась в промокшем насквозь спальном мешке и взяла левую ступню в ладоши. Замерзшей ладонью я почувствовала, как бьется пульс в ступне, и тяжело вздохнула. Я должна делать то, что сказала себе, точно и настойчиво.
Я нашла свой ежедневник «Моулскин» и на странице, следующей за неотправленными письмами, предназначенным Никогда-Никогда и моей семье, я написала: «Я хозяйка своей жизни».
Когда я была сильной, я так же сильно писала.
Я была хозяйкой своей жизни, это уже было так, и скоро я приведу себя к конечному пункту своих мечтаний.
Такова была задача тысячи миль моего одиночества.
Я проснулась с солнцем, абсолютная синева неба ослепляла. Я плохо соображала, поглощенная чудесным новым сном. Во сне я читала вслух свой рассказ, который я назвала «Руководство по исцелению для путешественников». Он был напечатан в газете, и меня слушали малыши, сидевшие рядами. Они сидели, подогнув под себя ноги, на грубом сине-сером ковре, свет был холодным. Это был ковер из Шлакобетонного Дворца. Дети сидели на грязном полу моей комнаты в мотеле.
«Я закончила, – сказала я им во сне. – А теперь уходите». Одна девочка поднялась. Она была маленькая и славная, с розовыми губами. Она, прищурив глаза, смотрела на меня. Она старалась рассмотреть слова.
«А теперь уходите», – повторила я, но никто не пошевелился. Я посмотрела на сидящих рядами маленьких детей и на стоящую девочку, на ее сморщенный курносый нос. Она помахала мне рукой и спросила: «Что?»
Она выпрямилась и стала немного выше. «Кто ты такая?» – требовательно сказала она.
Я с улыбкой передала ей газету. Я описала свою историю, это было откровение. «Писательница», – ответила я.
Я могу позаботиться о себе, Я могу позаботиться о себе, Я могу позаботиться о себе, – писала я в своей потрепанной тетради. Был новый день, красивый день, а я была хозяйкой своей жизни, и меня сегодня не изнасилуют – и вообще никогда. И я могу позаботиться о себе, я хорошо буду заботиться о себе, и мое твердое «нет» будет останавливать мужчин, как удар кирпичом по голове, это чертов непоколебимый закон.
Я могу позаботиться о себе, Я могу позаботиться о себе, Я могу позаботиться о себе. Я могу, черт побери.
Я внушала себе силу.
Я должна об этом написать, рассказать об этом, сделать усилие и повторить его, прежде чем действительно поверить, что я могу это сделать.
Я начала с мелких ежедневных поступков. Каждое утро я использовала солнцезащитный крем, который был у меня с собой, и гигиеническую помаду; надевала кепку. Это была бейсбольная кепка нежно-розового цвета, которую подарил мне «ангел тропы» Чак Норрис, и я впервые надела ее, чтобы защититься от солнца.
В конце каждого дня в изумрудной тени нейлоновой палатки я вычищала грязь из-под ногтей и выпивала воды столько, сколько требовалось моему телу. За 1600 миль путешествия я часто бывала немного обезвожена, когда недостаточно пила, поглощенная своим тихим саморазрушением; иногда я шла среди ночи без воды и тяжело дышала. Наконец я стала пить осознанно, правильно насыщая тело водой.
Я сделала сознательную попытку перечислить все свои потребности и желания. Тщательно прислушаться и точно определить, что я чувствовала. Голод, истощение, боль в пояснице, жажда. Эфемерные угрызения: тоска и одиночество. Отдых решал многие проблемы. Сон был сладкой наградой. Время сна было для меня мотивацией и ритуалом.
Если я хотела лечь спать в 10 часов, я ложилась. Если я хотела лечь спать в 6 часов вечера, я ложилась. Я вставала с восходом солнца, потому что солнце светило мне в глаза. Солнце было моими часами. Тело было шагомером. Я отправлялась в путь, когда хотела, и продолжала идти, пока не хотела остановиться.
Когда я уставала и считала, что нужно остановиться, но с упорством продолжала идти, я включала трек альбома «Кровь на дорогах». Папа тоже слушал его, когда работал. Он громко врубал его и другие альбомы в доме, а я делала уроки. Мама ненавидела музыку, она предпочитала тишину.
К городам рядом с тропой я добиралась только в автомобилях с семьями, парами или с одной женщиной. В городке с одним фонарем Сейад Велли, крошечном независимом сообществе трехсот человек, живущих вдоль берегов широкой спокойной реки Кламат, в 15 милях от границы штата Орегон я приобрела лосьон «Авино». В ту ночь, разбив палатку на берегу блестевшей реки Кламат, слушая ее журчание, крики канадских гусей и ворон, я массировала голени, четырехглавые мышцы и болевшие ступни, выполняя маленькое новое задание, которое я себе задала. Это было прекрасно, я чувствовала легкость и явное облегчение, которые, наконец, позволила себе. В городе я ела более здоровую пищу, фрукты и овощи, и перестала пить «Бен-и-Джеррис», перестраивая свои вкусовые рецепторы, готовясь к жизни после прохождения тропы.
На самом севере Калифорнии из одного соснового леса я входила в другой сосновый лес. Вокруг была нежная неизменная красота, калейдоскоп из сухих красных сосновых иголок, упавших на тропу, черники заиндевевшего цвета, летней сливы, полей из камней ноздреватой пемзы и чистых темно-лазурных озер; это была нетронутая природа.
Как того хотела моя мать, я не рассказала другим о своем изнасиловании, чтобы собрать деньги на пожертвование. Я переадресовала свой ответ Джону Мьюру, детским пешим походам, моему чудесному летнему лагерю в Колорадо Спринг, всему, что постепенно затуманивалось и исчезало. Я почти перестала говорить о своем недавнем прошлом. Но я стремилась дать дорогу правде. Через неделю я вошла в сеть и просмотрела интернет-страницу Национальной сети по борьбе с изнасилованиями, домашним насилием и инцестами; я увидела сообщение, написанное жирным серым шрифтом: колледж, где я была изнасилована, где меня заставили молчать, пожертвовал Национальной сети 727 долларов в мою честь. Я также увидела, что моя мать пожертвовала жертвам изнасилования 1060 долларов.
Я шла по лесной травянистой поляне, приближаясь к границе штата Орегон, когда увидела еще одного путешественника. Мне было одиноко, он улыбнулся, хлопнул в ладоши и радостно побежал ко мне, он показался дружелюбным и не опасным.
Но затем он совершенно все испортил. Он назвал меня «милашкой» и почти сразу – «резвой». Он хотел идти со мной и сказал, что в эту ночь мы могли бы вместе «зависнуть». «Путешествовать надо с удовольствием», – сказал мне этот незнакомый мужчина.
Я чувствовала, что он хотел вторгнуться в мои пределы и вел себя настойчиво. Это меня кольнуло. Я не могла представить себе, каким образом могла дать ему повод считать, что я могу переспать с ним. На тропе у меня был секс только с Ледяной Шапкой – и всего один раз. Я верила, что, если я не буду обращать внимания и подтверждать слухи, они исчезнут. Но они не исчезли. Они растекались, как чернила в холодной воде, извиваясь и охватывая меня, пятная меня. Я не могла не чувствовать их силу и жизнеспособность. Я не могла смыть их. Я чувствовала, что они унижали меня. Мужчины, которые обращали на них внимание, не могли увидеть меня настоящую.
Я взглянула на него, в его темно-синие глаза, и сухо сказала, что я девственница, и что он меня пугает и смущает.
Я пошла дальше, не проронив больше ни слова. Он дал мне уйти.
Я солгала ему, желая, впрочем, чтобы это было правдой.
Я шла одна, иногда видя бредущих незнакомцев в плотных белых рубашках, иногда по нескольку дней не видя никого.
Примерно через две недели после этого я убежала от мужчины, парня, который слышал сплетни обо мне и который сделал мне предложение переспать с ним. Я сразу, немедленно ответила ему отказом. Наконец я могла себя контролировать, и потому путешествие по тропе действительно стало приносить удовольствие.
Удовольствием было ощущение своей силы.
Хотя существовал и один недостаток. Вместо того чтобы сказать, что меня это не интересует, я иногда лгала, говоря, что была девственницей. Этим словом я себя защищала. В момент опасности я чувствовала, что главное – остановить мужчину и сказать, что я девственница, казалось хорошим средством для этого.