Я представила себе зелено-голубую горную вершину, где заканчивалась Аппалачская тропа длиной 2000 мили. Картина, должно быть, открывается величественная, ослепительная и чистая. Так вы заканчиваете путешествие.
«Звучит невероятно» – сказала я. Я спросила, куда он отправится после того, как закончится этот маршрут.
«Обратно в Кини, чтобы поработать и скопить деньги для следующего путешествия» – ответил он. В нем была поэзия и харизма, при этом он 15 лет развозил пиццу в одном и том же маленьком городке. Он с радостью путешествовал.
Мне было интересно, почему Мистик продолжает путешествовать, к чему он стремится и что ищет – или же ему просто это нравилось.
Я подумала о Мьюре. Я подумала о Шекспире – в том хостеле на стене были написаны старые как мир слова, они меня обожгли. Путешествия кончаются, когда любимые встречаются, путешествия кончаются, когда любимые встречаются, путешествия кончаются, когда любимые встречаются, кончаются. Одна вспышка, охватывает пламя; мир горит. Идет сильный дождь. Золу разгоняет идиотский ветер.
Дилан, Шекспир, Мьюр. Живой, умерший, умерший. Куда, черт возьми, я иду?
Я планировала пополнить запасы в городе Три Сестры, маленьком и близкорасположенном к тропе, туда удобно идти, но утром Мистик сказал, что следует заглянуть в Бенд. Он находился дальше по шоссе. Нужно было проехать 30 миль автостопом, мимо Трех Сестер, но это того стоило. Все ехали. А я?
Я решила, что тоже поеду.
Лес был красивым, однообразным, ярко-зеленые сосны выглядели полем рождественских деревьев. Здесь легко было сбиться с пути. Я сказала: «Хорошо».
Мистик улыбнулся и посмотрел вперед на ровную дорогу. Ему было весело. «Долгий путь, – сказал он. – Дикий Ребенок, держу пари, что мы пойдем 30 до Бенда».
Я уже знала, 30 миль в Орегоне были равнозначны 18 милям в Сьрра Невада, где тропа с трескающимся ледяным настом на гранитных камнях поднималась до облаков на высоту 13 тысяч футов. Леса Орегона были удобными: сосны и сырая земля. Я сказала: «Мы пройдем».
Я держалась рядом с Мистиком, а затем вечером мы догнали остальных из группы Тридцать Восьмых. Эти парни были лучшими ходоками, чем я, но я была одинока и хотела быть с ними, поэтому шла быстрее. Я просыпалась каждый день с первыми лучами и проходила много миль; к полудню они меня догоняли и быстро проходили дальше. Я в одиночку прошла мимо Лосиного озера, горы Холм Холостяка, двойной вершины под названием Жена и Муж, миновала озеро Миднайт и местечко Шелтер-Ков, прошла по Старой Орегонской тропе вверх к соединению с тропой у озера Мейден. Днем я шла одна, надеясь, что догоню их. И я всегда догоняла. Я шла даже ночью, чтобы догнать их, когда они уже поставили палатки и сидели у разведенного костра. У меня болели колени. Я делала все, чтобы быть с ними. Тридцать миль, Мистик, костер, счастливый сон. Я доказывала себе, что я чертовски сильная. И уже начинала в это верить. Я была в команде мужчин в дикой природе и чувствовала себя в безопасности. Затем вид местности изменился. Исчезли мохнатые сосны и влажная земля, появились острые серые камни. Вдали поднимались бледные вулканы, как горы цвета слоновой кости. Здесь были шлаковые горы. Здесь находилась Орегонская пустыня, сухая, с белыми полями древнего вулканического мусора, небо было синим, не было ни мха, ни дождей.
Хотя я начала понимать, что в изнасиловании не было моей вины, меня одолевали сомнения, могу ли я доверять своим новым друзьям. Боязнь остаться обвиняемой крепко сидела во мне и останавливала меня. Я не хотела узнать, что они могут быть жестокими. Я их очень любила и не хотела рисковать потерей нашей невинной связи.
В середине утра в последний день на тропе перед Бендом я встретила группу бойскаутов. Я была одна, проснулась очень рано и пошла в путь в темноте; я целый день не видела Тридцать Восьмых и предположила, что они меня еще не догнали. Мальчикам было лет по 12, у каждого на шее болтался пластмассовый оранжевый свисток. Они чистили зубы, еще не собрав рюкзаки. Я пошла к ним, одинокая девушка в лесу. Они хотели мне помочь. Они спросили, все ли у меня в порядке. Они похвастались, что вчера прошли восемь миль. Было 10 часов утра, а я уже прошла восемь миль. Но я им об этом не сказала и пошла дальше.
Когда я вышла к шоссе у Маккензи Пасс – к дороге, по которой мне нужно было добраться автостопом до Бенда, Тридцать Восьмые еще не появились. Было 2 часа дня. Я предположила, что была впереди ребят, но не была в этом уверена. Я собиралась одна добраться автостопом до города и вдруг увидела прикрепленный к дереву у дороги телефонный номер. Я позвонила по нему. Ответил голос пожилого мужчины: «Алло», – и я сразу поняла, что он плохо слышит; он сказал, что я могу не отвечать ему, и что он через час заберет меня у Маккензи. Он не оставил мне выбора.
Я решила, что, если он покажется жутким, если в нем будет что-то отвратительное, я не сяду в его машину. День был жарким, небо ярко-синим, я села на рюкзак у обочины шоссе в центре бескрайнего моря белоснежных камней.
Ровно через час подъехала старая ржавая машина выцветшего зеленого цвета. Под пыльными колесами скрипели камни. Глухой мужчина помахал рукой. Он выглядел очень старым и слабым, но дружелюбным. Я улыбнулась ему. Я стряхнула пыль с рюкзака и забралась в машину.
Пока мы ехали 30 миль на восток к Бенду, старик объяснял, как «курсирует» его машина. Целый туристический сезон он ездил туда и обратно, вперед и назад, к Трем Сетрам, Бенду и к проходу.
Я спросила: «Сколько я вам должна?»
Он сказал, что эту дорогу заново заасфальтировали в 1997 году.
«О», – сказала я, не до конца уверенная, что не упускаю что-то. Я вынула свой тонкий путевой бумажник – маленький пакет «Зиплок», в котором лежали деньги, кредитная карточка и фотография Джейкоба – и развернула купюру в 20 долларов: «За бензин?»
Он отклонил мою руку и закашлял – таким оказался его скрипучий смех. Ему не нужны были мои деньги.
«Оставь их на гостиницу», – сказал он.
Я не поняла, что он имел в виду. Мы въехали в Бенд, чистый солнечный горный городок, и он остановился возле большого белого колониального здания. На лужайке возвышалась десятифутовая копия статуи Свободы цвета зеленоватой морской пены. Вместо ограждений были высажены розовые и желтые цветы. Место казалось эксцентричной крепостью, увеличенной версией дома моих родителей. Старик поставил автомобиль на парковку возле дома и настоял, чтобы я вошла внутрь.
Я не знала, что мне делать. Я не хотела идти. Если в этом доме гостиница с завтраком, то она обойдется очень дорого, а я не хотела тратить много денег. А если это не было гостиницей с завтраком, то это был чей-то дом.
Я занервничала. Я должна была сделать выбор. Я потеряла Тридцать Восьмых; интересно, где они были и как, черт возьми, мы разошлись? Может быть, они сейчас въезжали в город и устраивались в мотеле. Мне нужно было их дождаться. Но они могли обогнать меня, пока я мылась на корточках, сойдя от тропы; я могла лишь гадать. Я не взяла номера их телефонов, что было глупо с моей стороны, ведь Бенд был немаленьким городом. Я ощущала себя осколком разбитой тарелки; я даже не знала их настоящих имен.
Столкнувшись с возможностью потерять своих друзей, я внезапно сильно обеспокоилась тем, что никто из них не узнал, что я была изнасилована. Я почувствовала, что у них не было возможности увидеть, кто я на самом деле, и мне было интересно, смогла бы я в противном случае рассчитывать на их доброту ко мне. Хранить мою тайну было невыносимо, труднее, чем рискнуть и рассказать. Теперь я сожалела, что потеряла их, когда они даже не знали обо мне и моих секретах. Я почувствовала себя более одинокой, чем раньше.
Я отправилась в Бенд, чтобы найти Тридцать Восьмых, но я была здесь одна.
Я не знала, где мне остановиться.
Я подцепила свой рюкзак. Меня тошнило, было жарко, я покрылась пузырями от солнца, но я выпрыгнула из машины и пошла; раскалившийся на солнце тротуар был пуст, меня преследовал мертвый хруст вулканической породы.
Бенд пересекала тихая извилистая речка, хорошо пахли сосны. Я устроилась в старой гостинице, возле которой меня высадил старик – за постель и завтрак я заплатила 89 долларов, что было большой суммой, но я ужасно хотела лечь в кровать – и я там оказалась. У меня не было сил бродить по городу. Владельцем гостиницы оказался бывший житель Нью-Йорка, что объясняло наличие десятифутовой бирюзовой копии статуи Свободы на лужайке. Кровать была велюровой и чистой, с мягкими гладкими простынями. Я помылась в душе и затем забралась на нее. Утром я чувствовала себя хорошо, отдохнувшей и счастливой. На завтрак подали свежую клубнику с французскими тостами. Я поглощала еду, изучая карту города.
В столовой было светло и солнечно, тихо разговаривали состоятельные туристы. Хозяйка гостиницы Гвин сжала мою руку, проходя мимо с апельсиновым соком в запотевшем розовом стеклянном кувшине; я улыбнулась ей. Она вышла из кухни и подошла к маленькому круглому столу, за которым я сидела одна. «Хорошая девочка, – сказала она. – Ты станешь звездой». У нее был сочный акцент жительницы Нью-Йорка.
Я засмеялась. Я поблагодарила ее. Я растворила содержимое последней пилюли от стафилококковой инфекции. Она зашипела в воде на ярком свету, проникавшем через серебряный квадрат окна, а затем я вышла – и мне повстречался Дэш.
Впервые я увидела его в общественной библиотеке Бенда. Я сидела за большим нескладным общим компьютером и писала о своем путешествии. Он собирал рюкзак, скосил на меня глаза и поприветствовал меня. Я тоже. Мы оба заехали в этот город, чтобы найти горячую пищу и постель, дать отдых ногам и принять душ, как делают все путешественники примерно раз в неделю. «Дальноходов» всегда можно распознать по грязной одежде. Даже после того, как они помылись и смыли свой резкий запах, на подмышках у них оставалась серая грязь. У него она была почти черная. Он сообщил мне свое имя на тропе: «Дэш», но я сразу его забыла. Я плохо запоминаю имена. Я помню, что он был красив, запомнила его изящные мускулы, загар, большие губы, голубые как лед глаза, ярко выделявшиеся под густыми черными ресницами. У него были большие кисти и мускулистые руки с выступающими венами. Он был высок. Он ослепил меня, как будто я посмотрела на огонь, а затем сразу в темноту. Затем он ушел. Я старалась вернуться к работе, но не