Я понимала, что его раздражает не съемка черничного поля. Остановка просто выявила настоящую проблему: моя скорость была постоянно меньше его. У Дэша ноги были длиннее моих, в нем было шесть футов два дюйма роста при моих пяти футах и четырех дюймах. Поэтому его естественная скорость составляла три с половиной мили в час, а моя – чуть меньше трех. Скорость ходьбы определяет совместимость путников на ТТХ. Он снова меня ждал, мерз, и мне пришлось догонять его бегом. Он был раздражен. Он критиковал меня, называя отстающей.
Хотя это не было так. Фактически мы перемещались на север почти с одинаковой скоростью в течение 100 дней до того, как встретились. Я сказала ему, что мы проходим одинаковое число миль в день, но в разном ритме.
Он пошел вперед. «Ты постоянно отстаешь», – сказал он.
Тысячу миль назад такая раздражительность расстроила бы меня. Но не сейчас. Этот прилив гнева не мог вывести меня из себя. Я знала, что это не из-за меня.
Теперь у меня не было времени на то, на что у меня нет времени.
Я шагала с наслаждением и хотела, чтобы эта часть моей жизни не заканчивалась.
«Во мне нет шести футов, – сказала я. – Иди в своем темпе, а я пойду в своем. Нам не обязательно все время идти рядом. – Я отдала Дэшу нашу палатку; он взял ее. Я сказала ему: – Встретимся там, где ты захочешь остановиться на ночь».
Губы у него снова раскрылись, исчезло напряжение в скулах. Солнце садилось в красивые синие ровные сумерки. Он взял палатку и пошел вперед.
Я шла по извивающейся тропе высокого хребта одна в направлении привала. В кончиках пальцев ног и в пятках пульсировала кровь. Позже я заметила нечто странное – с десятого класса я носила восьмой размер кроссовок, но сейчас они внезапно оказались малы. Невероятно, но все эти мили ходьбы заставили расти мои ноги. Теперь им нужно было больше пространства.
Долина подо мной потемнела и исчезла из виду. Еще через час я повернула за изгиб тропы – и оказалась под выступом: ровная скала с нашей палаткой на ней, выделяющейся своей мягкой желтизной на фоне темной скалы; под нами был черный лес. Дэш разбил палатку на открытом незащищенном месте на высокой скале в холодном воздухе штата Вашингтон.
Я заметила другую палатку, установленную рядом с нашей. Это была палатка Певчей Птички – миловидной канадской девушки, которая несла с собой укулеле и пела песни Мэйси Грей и Регины Спектор. Я медленно забралась на вершину лунно-белой крутой гранитной скалы – наша палатка стояла у самого края скалы. Я сняла кроссовки. Дэш слышал меня, но не появился.
«Дэш», – сказала я тихо, когда залезла внутрь. Он не отвечал. Я испугалась, что он все еще сердится. В нос ударил запах сосновой смолы: горела благовонная палочка «Наг Чампа». Дэш воткнул ее в земляной пол в тамбуре палатки. Я обогнула то место, где она красиво и ароматно дымилась.
На этом открытом выступе, раздеваясь в дыму, я внезапно испугалась, что он изменился; я не знала, были ли мы еще в ссоре – я хотела с ним говорить.
Он наклонился ко мне. Я тоже прильнула к нему, с облегчением обрадовалась, что вижу его широкую улыбку. Он меня поцеловал в губы, они раскрылись под его языком.
Я уже неделю не принимала душ, мои курчавые волосы были собраны в один запутанный клубок на затылке, лодыжки стали коричневыми от земли, лицо потемнело от грязи, от меня пахло застаревшим потом – но ему все равно был нужен мой запах, мое лицо, мое тело.
Дэш был первым человеком, с которым у меня был секс более одного раза. Я хотела, чтобы это был совершенно другой секс. С ним я чувствовала себя в безопасности. Я никогда раньше не любила. Я не испытывала оргазм – даже сама с собой. Как будто тело мне не позволяло испытать оргазм, пока я не полюблю, пока оно не узнает, что мне не причинят вреда. Мое тело было умнее меня. Я была с тем, кто никогда не причинит мне вреда, и наконец я расслабилась.
Мне становилось лучше. Я была ослеплена его огнем. Он заслуживал поклонения – я это чувствовала. Под действием эндорфинов, которые выработало тело при подъеме, я ощущала радость, я чувствовала себя лучше, чем когда-либо, среди красоты гранитных гор, в состоянии любви, с человеком, с которым мне хотелось заниматься любовью. Я кричала от удовольствия в холодной ночи, мой жаркий крик эхом отражался в темном синем небе, на вершинах гор, силуэтами поднимавшихся в небе.
Потом я держала в руках его лицо и целовала его. Я хотела просыпаться и готовить завтрак с этим мужчиной каждое утро своей жизни. Мы приближались к концу тропы, оставалось идти несколько недель до границы, и я хотела пересечь ее с этим парнем.
Солнце пробудило нас ото сна. Расставаясь, мы поцеловались и пошли каждый со своей скоростью; я остановилась и сфотографировала его черный силуэт на чистом небе в лучах восходящего солнца. Утренний воздух был насыщен влагой. Бредущий Дэш стал точкой на золотом солнце. Ходили слухи о неизбежной буре, и я легкими чувствовала холодный воздух.
Я поднялась на высоту 3130 футов по Суиаттл Пасс, пройдя за день хорошее расстояние – 28 миль. Дэш, должно быть, шел еще быстрее, потому что я не догнала его той ночью. Мы делали отдельные стоянки, независимо проходя последние участки нашего приключения. Недалеко находился последний город на тропе – крошечный поселок на берегу озера под названием Стехикен – наша последняя остановка перед Канадой.
Появился знак. Он указывал направление вниз по лесистому склону к дальнему концу единственной здесь дороги. Летом дважды в день на поляну среди деревьев приезжал большой автобус. Через хвойные деревья я увидела Дэша, сидевшего на старой скамейке, упершись в бедра руками, он смотрел на землю. Я крикнула: «Я догнала тебя!» Было 2.53 – второй автобус должен был прийти в 3.00; я едва успела.
Дэш был серьезен. Он сказал, что опасается, как бы снег не помешал нам дойти до Канады.
Вскоре подъехал автобус, и мы молча в него сели.
Дорога не была заасфальтирована – лишь земля и грязь. Вместе с автобусом мы подпрыгивали и виляли, спускаясь по дороге в холодном воздухе, проезжая сквозь золотистый свет, старались, наконец, разглядеть Стехикен и синее как море озеро Челан. Я прижала кулак к холодному стеклу. Прозрачный отпечаток был словно мокрое окно с видом на деревья и зеленые поля в ярких одуванчиках. На наших глазах маленькое озеро вырастало, поднимались бледно-синие горы. Мы заметили небольшую группу деревенских домиков, расположившихся вдоль берега реки; это был последний город. Мы находились на самом северо-западе Америки.
Появилось яркое зеленое поле с розовыми точками. Ими оказался деревянный дом с простеньким садом. Мы остановились. Это была городская пекарня. Дэш позволил себе булочки с корицей и несколько кусочков нежного пирога с блестящим черничным вареньем. Я хотела все, но взяла лишь маленький кусочек его пирога. Ведь скоро я уже не буду «дальноходом».
Мы обнаружили, что в Стехикене нет мобильной связи и совсем нет тротуаров. Это был цветущий городок, добраться до которого можно было только на гидросамолете, в лодке или пешком. Еще у них был один автобус, тот самый, что подобрал нас. Дорога, по которой он ездил, была единственной и вела из леса в город.
Здесь был один главный ресторан, отличный ресторан: деревенский магазин с горячим шоколадом, кофе, молоком. И Дэшем.
Мы разбили лагерь в городском месте для кемпинга с чудесным видом. Сквозь черные деревья мерцало озеро Челан, длинное и извилистое, как вена.
Красный лист упал с ветки, как кусочек пламени, на тихую поверхность синего озера. Его оторвал порыв ветра. Ветер холодно жалил.
В горах стояла глубокая осень.
Стехикен – это слово на колумбийском наречии венатчи. Оно означает «проход».
На почте женщина была сурова со мной. Я пришла лишь забрать коробку с продуктами, которые обещала прислать мама, как обычно, с новой и на этот раз последней парой кроссовок. Я не думала, что эта пара мне понадобится, но штат Вашингтон оказался сырым и песчаным, зерна земли протерли сетку кроссовок. Услышав мое имя, она усмехнулась. «Ты, – сказала она, – Дебби».
Я стояла молча. На маленькой почте мы были вдвоем. «Присядь-ка, пожалуйста», – сказала она и куда-то исчезла. Мне показалось, что я уже ей надоела.
Но она быстро вынесла мою посылку, а затем еще одну. И еще одну, затем еще, еще и еще. «Там еще есть».
Она приносила посылки одну за другой и ставила их на пол у моих ног. Я продолжала сидеть в некотором замешательстве. Может быть, надо было предложить ей свою помощь? Я сказала ей: «Простите».
Мама послала мне восемь посылок – «восемь». Женщина сказала, что это рекорд города Стехикена.
Все это я вряд ли могла унести. Я не могла выйти из города с лишними вещами. Кроме продуктов, мне придется перепаковать и отправить по почте все обратно – я боялась, что меня за это время занесет снегом. Но мне пришлось. Снаружи за столом под открытым небом, чувствуя раздражение, я открыла первую.
Там были кроссовки. Они были тщательно проложены мягкой бумагой, защищавшей их от деформации. Кроссовки на мне стали темными после пятисот миль ходьбы по камням и грязи, сквозь дыры в них торчали оба больших пальца в грязных носках. Моим ногам нужна была хорошая опора, мне очень нужны были эти кроссовки.
Я заметила, что одна из остальных коробок выглядела также. Внутри оказалась запасная пара таких де кроссовок, также тщательно упакованных, на полразмера больше обычной моей обуви.
Эта пара отлично подошла.
В большой коробке были продукты: сухая клубника и манго, сублимированный зеленый горошек и завернутый в пленку белый ирландский сыр чеддер, добавки кальция в темном шоколаде и витамины «Флинтстоун» – все, кроме фиолетовых, которые мама вынула. Это была лучшая еда для «дальноходов».
Я открыла еще одну посылку: черные кожаные туфли-лодочки на высокой шпильке, гладкие и блестящие. Когда мне было 18 лет, я купила их без всякой цели в городке у тропы в центральной Калифорнии; тогд