торговаться, но в итоге все-таки пришли к согласию. Вот так и меня сняли с общей цепи, и я пошел по улицам вслед за моим новым хозяином. Помню, что я шел и думал, что я самый удачливый человек в Вавилоне.
Мой новый дом мне сразу приглянулся. Пекарь, которого звали Нана-наид, оказался и правда добрым человеком и стал учить меня своему ремеслу. Я толок ячмень в каменной ступе во дворе, растирал кунжут в муку для медовых пирогов и растапливал печь. Спал я в амбаре, там же, где хранилось зерно, – там было даже уютно. За хозяйским домом присматривала старая рабыня Свасти – она досыта кормила меня, а я в благодарность помогал ей с тяжелой работой. Изо дня в день я старался сделать труд своим лучшим другом. Это был мой шанс проявить себя, и иногда по ночам я даже позволял себе помечтать о свободе, которую я однажды выкуплю.
Когда я научился хорошо справляться со всеми поручениями Нана-наида, я попросил его научить меня печь медовые пирожки и все остальные товары его лавки. Он очень обрадовался моему желанию трудиться – и вскоре я уже пек не хуже его самого. Я месил тесто и делал хлеб и булочки с начинкой. В конце концов Нана-наид обучил меня всему, что знает, и работал уже я один, а он мог отдыхать. Чему он был несказанно рад. Только старая Свасти сокрушалась:
«Негоже человеку сидеть без дела. Постоянная праздность до добра не доведет».
Когда работа пекарни была полностью на мне, я понял: вот он, мой шанс. Я должен начать зарабатывать деньги, иначе так до старости и останусь рабом. К тому моменту, как солнце добиралось до своей высшей точки на небе, я уже заканчивал свои каждодневные труды. Половина дня была свободна, и я решил использовать это время на свои нужды. Но чтобы хозяин разрешил мне зарабатывать самому, я должен был предложить и ему какую-то выгоду. Я остановил свой выбор на медовых пирожках – их все любили, и если бы я ходил с ними по городу, то смог бы распродать гораздо больше, чем мы отпускали в лавке. С таким планом я и пришел к Нана-наиду.
– У меня много свободного времени после полудня. Я бы пек больше медовых пирогов и продавал бы их в городе. И… Мне кажется справедливым, чтобы я мог оставлять часть этого заработка себе. Даже рабу нужны деньги на небольшие радости жизни.
Мой хозяин расплылся в доброй улыбке:
– Хорошо, Шарру Нада. Это действительно справедливо. Тогда мы сделаем так: станешь продавать по медяку за два пирожка. Половину дохода я буду забирать в счет расхода муки, меда и дров для печи. Оставшуюся же половину мы поделим пополам. Итого, четверть дохода от продажи пирожков будет только твоей.
Я был счастлив! Мой хозяин и вправду оказался добр и щедр. Всю ночь я мастерил лоток, на который завтра сложу пирожки и пойду по широким улицам Вавилона, чтобы продать их. Нана-наид даже отдал мне свою старую накидку, чтобы я хорошо выглядел среди горожан, а старая Свасти подшила ее и постирала. Я чувствовал, что получил другой статус, хоть и оставался рабом.
С утра я принялся за работу с таким вдохновением, что медовые пирожки вышли даже лучше обычного – поджаренные, сочные и сладкие. Их аромат разносился далеко за пределами лавки. Довольный собой, я вышел на улицы Вавилона, громко нахваливая свой товар. Поначалу покупателей не нашлось, и я успел отчаяться, но к вечеру торговля пошла бойко – люди успели проголодаться. В тот день я распродал все пирожки.
Нана-наид был счастлив не меньше, чем я, – он честно отсчитал мне мою долю выручки. И снова я не сомкнул глаз ночью – все любовался на медяки. Я успел забыть, как это – держать в руках деньги, принадлежащие только тебе. Деньги, которые будут расти и однажды принесут мне свободу.
Мое дело имело успех. Я трудился не покладая рук, каждый день шел на улицы Вавилона, готовые подарить мне мой ключ к освобождению из рабства. Вскоре у меня появились постоянные покупатели. Среди них и был Арад Гула, Хадан. Твой дед. Сам он торговал прекрасными коврами – ходил по жилым кварталам и предлагал их женам, сестрам и матерям наших славных горожан. По улицам за ним ходил чернокожий раб – он водил осла, груженного этими самыми коврами. Арад Гула всегда покупал четыре пирожка: два для себя и два для раба. Мы держали короткие беседы, и я сразу разглядел в твоем деде достойного и уважаемого человека.
Как-то раз он произнес слова, которые навсегда отпечатались в моей памяти, и я забуду их только, когда уйду во тьму: «Юноша, твои медовые пирожки очень вкусны. Но еще больше мне нравится твой деловой дух – поверь, однажды он приведет тебя к небывалому успеху».
Эх, юный Хадан, тебе ни за что не понять, как много значили эти несколько слов для меня тогда – в сущности, мальчишки, который не видел ничего, кроме рабства, был один на всем белом свете и страдал от своего положения.
И так, одна луна за другой, и шла моя жизнь. Я не тратил заработанные медяки – да и на что мне было их тратить? Еда, крыша над головой и пара крепких сандалий были у меня и так. А вот кошелек мой успел налиться приятной тяжестью – все еще ничтожно мало для того, чтобы выкупить себе свободу, но уже намного больше, чем было у меня до приезда в Вавилон. Я трудился усердно и наконец-то мог сказать с уверенностью:
«Труд – мой лучший друг». И засыпал я со спокойной улыбкой на устах – на моем сердце больше не лежали тревоги.
Только старая Свасти была печальна. Нана-наид все больше времени проводил в игорных домах, стал раздражительным, и пока не играл – все больше спал, а пока не спал – тогда пил. Но в те дни я не придал этому значения.
Как-то раз на улицах я повстречал Мегиддо и очень обрадовался. Он вел под уздцы трех ослов, навьюченных мешками и корзинами с зеленью, овощами и фруктами.
– Мои дела идут прекрасно, – с улыбкой сообщил он, – хозяин очень меня ценит и даже поставил главным над рабами. Он доверяет мне торговать урожаем – вот я как раз веду этих ослов на базар. Скоро ко мне приедет моя семья. Я тружусь изо всех сил, и боги видят это. Друг мой, настанет день, когда я выкуплю свою свободу и снова буду землевладельцем!
И я ничуть не сомневался в своем друге – ему непременно хватит на это мудрости и сил.
На мою же голову боги решили послать испытания – мой хозяин Нана-наид совсем потерял свою душу в игорных домах и чашах с вином. Он жадно требовал выручку за день и, хотя продолжал отдавать мне четверть заработанного, все больше косился на то, как медяки исчезают в моем кошельке. Он настаивал, чтобы я пек больше пирогов и уходил глубже в город – искал, кому бы продать побольше товара.
И тогда я решился выйти за городские ворота. Каждый день я смотрел, как мучают рабов: пинают, бьют, кричат на них хуже, чем на скот. Мне было больно видеть это, но надсмотрщики всегда охотно покупали у меня пирожки – а это было именно то, что нужно моему хозяину. Ссориться с ним мне было никак нельзя.
Как-то раз в ряду рабов я заметил Забадо. Он держал в руках корзину и ждал своей очереди, чтобы наполнить ее тяжелыми кирпичами. Выглядел он чудовищно: тощий и сгорбленный, весь в струпьях и свежих ранах, которые гнили от пота, грязи и жаркого солнца. Взгляд его не выражал ровным счетом ничего. Мне стало жаль его, я подошел и угостил его пирожком – он накинулся на него, как голодный зверь. Мне кажется, он даже не узнал меня. Но я поспешил унести оттуда ноги – испугался, что сейчас рабы накинутся на меня всей сворой. Что же, не вышло у Забадо схитрить и полениться.
Как-то раз мы стояли в тени инжирного дерева и болтали с Арадом Гулой. Он спросил меня:
– Для чего ты так усердно трудишься?
И тогда я рассказал ему и о том, что со мной приключилось, и о том, что говорил мне мой друг Мегиддо. О труде, который должен стать моим лучшим другом. С гордой улыбкой я показал Араду свой кошель, полный медяков, и сказал, что рано или поздно выкуплю себе свободу. Он спросил меня, чем я стану заниматься на воле. «Буду торговцем», – отвечал я…
…А теперь, Хадан, послушай меня внимательно. Вернее, не меня, а своего деда, говорящего сейчас моими устами. Когда я рассказал ему про свой план, Арад Гула ответил:
– Это хорошая цель, и я верю, что ты ее достигнешь. Я стремлюсь добиться того же самого. Видишь ли, дорогой друг, я ведь тоже раб. И так же, как и ты, веду торговлю вместе со своим хозяином.
– Немедленно замолчи! – разозлился Хадан Гула. – Я не собираюсь терпеть эту поганую ложь о своем деде! Арад Гула – раб! Ты хоть слышишь себя, Шарру Нада?
– Я-то себя слышу, но слышишь ли ты себя? Я питаю безмерное уважение к твоему деду за то, какой путь он прошел. Как сумел подняться с самых низов и добиться небывалых высот. И прежде, чем оскорбляться этим, скажи, Хадан, достоин ли ты такого деда? Хватит ли тебе смелости посмотреть в лицо правде, принять ее и восхититься им, или ты предпочтешь жить в сладком забвении?
С трудом подавляя свой гнев, Хардан ответил, и голос его дрожал:
– Мой дед был великим человеком. Его знал и уважал каждый житель. Когда в наши земли пришел голод, Арад Гула снарядил караваны в Египет, купил там зерно, привез в Дамаск и спас весь город от гибели. Спас целый город, он один! А ты сидишь тут в своем роскошном седле и говоришь мне, его внуку, что он когда-то был презренным вавилонским рабом?!
Шарру Нада оставался спокоен – уж совладать с гневом одного зазнавшегося юнца он в состоянии.
– Будь он презренным, ничтожным и каким угодно, какими ты считаешь рабов, он бы никогда не изменил своего положения. Чтобы стать великим и уважаемым жителем Дамаска, он работал не покладая рук. Все, что ты знаешь о нем, – результат усилий, несгибаемой воли и труда. Боги улыбнулись ему, и не раз, но чтобы достучаться до них, ему пришлось немало работать. А теперь я продолжу рассказывать эту историю, так что погаси свой гнев и слушай…
…Рассказав о своем рабском положении, Арад Гула признался, что уже накопил достаточно денег для своей свободы. Но вот беда – он не знает, что ему делать с ней и чем заниматься. Хозяйская торговля коврами постепенно становилась убыточной, а ступать без мудрого наставничества он боялся.