Глиняные таблички с мудростью Дадишу
Вот уже много десятков лун Дадишу, сборщик налогов, приходил к людям, чтобы забрать часть их денег. Конечно, эта часть справедливо принадлежала царю и городской казне, но всякий раз Дадишу видел потухшие взгляды тех, кому приходилось отсчитывать заветные сикли, доставшиеся тяжким трудом.
«О, боги, я вижу, как и вы, и царь мудры в своих решениях и на те деньги, что забираю я у людей, наш прекрасный Вавилон сияет ярче солнца, стены его крепки, а солдаты отважны. Пошлите же эту мудрость и тем, чье золото и серебро я забираю».
– Отчего ты так печален, муж мой?
В комнату вошла Аталья, супруга Дадишу.
– Завтра я вновь отправляюсь в путь, дорогая жена, чтобы собирать налоги. И я расстроен тем, что мне предстоит выслушивать: что нечем платить, что у этого все украли, а у того сын недавно проигрался в кости. А те, кто исправно отсчитывают сикли, все равно ощущают это так, будто закапывают их посреди пустыни и уходят навсегда. Я рассказываю им, что налоги идут на благо города, и они слушают и даже понимают, но я не могу избавить их от чувства утраты.
– Ты хороший человек, Дадишу, – жена погладила его по плечу, – хороший и мудрый. Но ты сам часто говорил мне, что многим людям недостает простого знания о том, как бы им лучше следить за своими деньгами. Золото требует надзора: не ты ли рассказывал об этом в храме Знаний самому Аркаду?
– Будь стражем золоту своему, как рабу своему и царю своему, – Дадишу улыбнулся, вспоминая собственные слова. – Так и что с того?
– Когда ты забираешь у людей деньги, давай им взамен мудрость. Научи их беречь свое золото. Тогда им всегда будет чем заплатить налоги, и ты сделаешь благое дело не только для их семей, но и для всего Вавилона. Мудрость не должна быть заперта в храме Знаний, муж мой, ведь не все посещают его. Разнеси ее по окрестностям и раздай, как раздаешь хлеб неимущим.
Все-таки не зря он женился на Аталье: порой она поражала его своими мыслями настолько, что он невольно начинал думать, будто женат на одной из мудрейших богинь, сошедших в этот мир.
В тот же час Дадишу разложил перед собой глиняные таблички и стал палочкой выводить на них надзорные законы золота. Всего он их придумал шесть, по шесть же и наносил на каждую из табличек. И он раздаст их всем, кому понадобится его мудрость.
I. Не существует ничтожных денег, ценен каждый медяк.
II. Не усложняй свою финансовую систему – не уследишь.
III. Всегда будь готов к неожиданным тратам: жизнь не спрашивает, когда можно забрать твои деньги.
IV. Законы денег – часть твоего наследства. Учи детей этой грамоте с малых лет.
V. Не требуй от людей больше того, на что они способны. Не мерь всех по себе.
VI. Жажда больших дел – частый враг золота. Начинай с малого.
Первый надзорный закон золота
…Гомон людских голосов сливался с почти невыносимой вонью от давно не мытых тел: так всегда бывало на площади, где торговали рабами. Дадишу к этому привык и уже не морщился, проходя мимо клеток с закованными внутри людьми. Молодые мужчины, скорее всего, военнопленные. Дети, которых продали в рабство родители за долги. Женщины, взятые силой в далеких походах. Дадишу прошел к последней клетке: возле нее как раз стоял Чори, рабовладелец. И сегодня он должен был заплатить процент от продажи своего товара.
– А, Дадишу! Снова пришел обобрать меня, старый ты плут?
Дадишу не обиделся: Чори всегда вел себя грубовато, но никогда не откладывал платежей. Что ни говори, а работорговля всегда шла бойко и приносила хороший доход.
– Пошлют тебе боги свои благословения, Чори, даже невзирая на твой язык, ядовитый, как у пустынной гадюки.
Работорговец рассмеялся, почесывая заросшую грудь. Человеком он был грузным и неповоротливым, мускулы прятались под слоями жира. Но Дадишу знал: это обман. Однажды он видел, как Чори решил проучить раба – могучего воина из северной страны. Он швырял его по клетке практически одной рукой.
– Дай только я схожу за кошельком да табличкой, где записывал обо всех продажах. Накануне я уже отложил нужное количество сиклей, думаю, твой счет выйдет таким же.
Чори скрылся в темноте дома: он жил рядом с торговой площадью, чтобы было удобнее вести дела.
В ожидании Дадишу присмотрелся к рабу, заточенному в клетке. Его скелет был тонко обтянут кожей. Обессиленный, он даже не поднимал головы. Было сложно сказать, сколько ему лет: лицо скрывалось за спутавшимися волосами и грязью. Но это точно был не старик.
Вернулся Чори и принес таблички с записями обо всех сделках, совершенных за последний торговый период. Внизу каждой стояла его печать.
– Вот, считай, сборщик налогов.
Дадишу принялся вести счет. Конечно, сумма получилась такой же, какую уже приготовил Чори: он всегда исправно выплачивал все до последнего медяка.
И пока работорговец доставал из кошелька положенные монеты, один медяк выпал из его неуклюжей ладони – свалился в клетку с рабом, немного прокатился по полу и звонко примостился рядом с рукой, закованной в кандалы.
– А, ерунда, – махнул рукой Чори и достал из кошелька еще один медяк взамен упавшего.
– Ты так и оставишь монету в клетке с рабом?
– Это всего лишь медяк. Да и что он с ней сделает, съест? Это даже не деньги, не стоит внимания.
Не деньги! Дадишу в душе глубоко возмутился, но понял, что Чори просто недостает мудрости. И хотя сегодня дела его шли хорошо, судьба бывает переменчива. Лучше встречать ее, имея нужные знания.
– Дорогой друг Чори, медяк – тоже деньги. Позволь, на этот раз я отблагодарю тебя небольшим уроком. Вот, возьми эту табличку с надзорными законами золота – я сделал ее сам. Прочитай первый из них.
Чори пошевелил губами, всматриваясь в письмена, и пробормотал:
– «Не существует ничтожных денег, ценен каждый медяк». Ха! Мудр ты, сборщик налогов, да что-то я этой твоей мудрости не пойму. Глянь, подобное к подобному: эта монета, которая ничего не стоит, укатилась к такому же рабу – я и не знаю, доживет ли он до завтрашнего утра. Они нашли друг друга.
– Ты думаешь, что ни из медяка, ни из этого раба ничего путного не выйдет?
Чори лишь фыркнул.
– Ну хорошо. Если ты так считаешь, не согласишься ли ты отдать мне их обоих – и раба, и монету? Если для тебя они не несут никакой ценности.
Работорговец скептически глянул на Дадишу, немного поразмыслил и привычно махнул рукой:
– Да забирай. Я и не замечу, что их нет. Но если он умрет, не добравшись до твоего дома, это твоя проблема, сборщик налогов.
Так Дадишу обзавелся новым рабом и медяком. К счастью, обессиленный мужчина пусть медленно, но все же добрался до его дома. Оказалось, он был из каких-то дальних земель: не всякое слово, сказанное ему, он понимал.
– Аталья, – сообщил Дадишу жене, – этот раб достался мне даром, поскольку Чори не счел его стоящим даже медяка. Дай ему еды и воды, покажи, где умыться. Этому человеку нужны силы.
Сказав это, сам Дадишу отправился к ростовщику, своему давнему знакомцу, и положил перед ним один медяк. Ростовщик расхохотался:
– Что ты хочешь, чтобы я сделал с этой монетой?
– Хочу доказать одному работорговцу ее ценность. Ты не хуже меня знаешь, что ничтожных денег не бывает…
– …а бывает ничтожное к ним отношение, – закончил за него ростовщик, – это верно. Так как мне с ним быть?
– Добавляй к нему каждый день по одному медяку из моих денег, что хранятся у тебя. Начисляй проценты. С меня не убудет.
Так поступил Дадишу. Луна полнела, худела и полнела вновь, дни шли за днями, закончился очередной торговый период. Пришло время вновь навестить работорговца Чори.
– Снова пришел обобрать меня! – привычно хохотнул тот. – А кто это с тобой?
Дадишу загадочно улыбнулся, жестом пригласив своего спутника сделать шаг вперед. Был он худощав, но крепко держался на ногах, глаза его смотрели ясно, а спину он держал прямо, даже с некоторой гордостью. На запястьях и щиколотках его были зажившие следы от кандалов.
– Этого человека зовут Харун. Он тот самый ничтожный раб, которого ты отдал мне задаром, не сочтя его важнее навозного жука.
Чори подозрительно скривился и подошел вплотную к Харуну, чтобы получше его рассмотреть.
– Ну да, похож. Хотя, признаться, я плохо помню того раба, уж больно сильно он потерял тогда свой облик. Но у меня нет оснований не верить тебе, Дадишу. Что же, поздравляю. Ты проучил меня и обзавелся рабом задаром.
– Это не совсем так, – прервал его сборщик налогов.
Харун снял со своего пояса кошелек и достал оттуда один серебряный сикль и несколько медяков.
– Гляди. Я отдал тот медяк, который ты опять же счел ничтожным, ростовщику и велел каждый день подкладывать к нему еще по одной такой же «ничтожной» монете – они же ничего не стоят, верно?
Чори помрачнел, а Дадишу продолжал:
– На эту «ничтожную» сумму ростовщик исправно начислял проценты. И сегодня для Харуна настал счастливый день: я даровал ему свободу. И отдал ему кошелек со всеми деньгами, что образовались из той самой монеты, что однажды упала в его клетку. Из твоих рук, Чори. Я не знаю, что он будет делать теперь – он свободен. Но это вовсе не выглядит ничтожным, верно, друг мой?
Работорговец посмотрел на довольного Харуна и на монеты, лежащие на его ладони.
– Хорошо, Дадишу, старый ты плут. Ты проучил меня. Да так, что мне теперь и сказать нечего. Позаботься я вовремя об этом рабе, смог бы сейчас продать его за пару десятков сиклей. Пожалуй, я получше изучу ту глиняную табличку, что ты дал мне: ты действительно мудр. И теперь я не буду так разбрасываться медяками.
– Ценность – это не то, что принадлежит самой вещи лишь по праву ее существования. Ценность – то, чем мы наделяем ее сами. Если ты готов вкладываться в медяк, в ослабленного раба, в чахнущее деревце или в хилую овцу – в конце концов они обретут свою значимость. Не забывай об этом, Чори. И получше обращайся и с рабами, и с медяками.
Дальше Дадишу и Чори пошли считать сумму налога, полагающегося к уплате в казну. А Харун отправился прочь по пыльным улицам Вавилона – свободный человек с кошельком монет на поясе.
Не существует ничтожных денег, ценен каждый медяк.
Второй надзорный закон золота
…Еще издалека Дадишу почуял запах навоза и расслышал блеяние, рев, мычание и все прочие звуки, какие только может издавать скот. День был свежий, даже немного прохладный, поэтому вся живность спешила насладиться такой редкостью. Как и люди.
Во дворе сидел Ясмах – владелец всего этого хозяйства. Смуглый, щуплый, он напоминал небольшую рыбку, которая с легкостью проскользнет между любыми камнями. Ясмах был скотоводом. Дадишу помнил, как тот начинал с нескольких коз, а потом ввязывался то в одно дело, то в другое. В большинстве своем его предприятия были успешны. Сейчас же Ясмах вкладывался во столько вещей, что он сам, сборщик налогов, не брался даже сосчитать.
– Боги послали прохладу нашим измученным телам, ну не чудо ли? – так приветствовал его скотовод.
– Истинное чудо, – ответил Дадишу, пристраиваясь на скамье по соседству.
– Гляжу, твое стадо разрослось. Не припомню, чтобы прежде ты держал египетских буйволов, а теперь их целых… Сколько? Семь? Восемь?
– Десять. И одна буйволица стельная. Скоро в их поголовье прибавится!
– Да будет ее потомство крепким и плодовитым.
– Да будет так.
Они помолчали немного, пока подоспевшая служанка разливала воду по их чашам. От вина Дадишу благоразумно отказался: мало ли чего он насчитает под виноградными чарами.
– Ну что же, друг мой. Пришло время платить налоги.
Ясмах скривился. Истина – никто этого не любил.
– Хорошо, хорошо. Пойду за табличками, где у меня отмечены все мои дела…
Ясмах уплачивал процент от проданного скота, от части хозяйства, что сдавал в аренду земледельцам, и от кожи, что выделывали и продавали на рынке его жены и дочери. Скотовод Ясмах поистине не терял времени даром и хватался за все предприятия, могущие принести доход.
Где-то сбоку громыхнуло, и, обернувшись, Дадишу едва не утратил дар речи. Ясмах, как и обещал, принес глиняные таблички – и занимали они небольшую телегу.
– Что же это такое! Неужели ты все это наторговал за один период!
– Нет, нет, конечно, нет. Я складываю сюда все записи о своих делах. Я, знаешь ли, часто вкладываюсь во всякое. В игральный дом, в строительство колесниц, не так давно вот даже вложился под проценты в орошение одного пустынного участка к западу от городских стен. Говорят, земля там потом будет стоить целое состояние!
Еще долго болтал Ясмах о том, во что он инвестирует заветные сикли, и в какой-то момент скотовод настолько запутался в своих табличках, что с трудом нашел те, что были нужны Дадишу.
– Ясмах, – спросил сборщик налогов, когда все нужные записи были наконец найдены. – Не слишком ли сильно ты раздробил свое состояние? Ты не настолько богат, чтобы налево и направо ввязываться в каждое предприятие, что покажется тебе привлекательным. Не разумнее ли оставить несколько инвестиций, увеличив в них сумму вложений, а стало быть, и прибыль?
– Э, нет, – деловито возразил Ясмах. – Ничего ты не понимаешь, Дадишу. Я так оберегаю свое состояние. Убудет в одном месте – так прибудет в другом. Глупо инвестировать все в одно дельце, сколь бы заманчиво оно ни блестело своими будущими золотыми боками, и вдруг все и потерять. Всякие беды посылают нам боги, ни в чем нельзя быть уверенным.
– Тут ты прав, Ясмах. Но я и не говорю о том, чтобы вложить все деньги в одно предприятие. Но сколько их у тебя – двадцать? Тридцать?!
– Да кто считает, – махнул рукой скотовод.
Нет, так продолжаться не может. Ясмах был славным малым и мог бы увеличить свое состояние, веди он дела иначе, обходясь без равнодушных взмахов руками.
– Прежде чем мы приступим к расчету, позволь, я расскажу тебе одну историю. Это обыкновенная притча, еще ребенком я слышал ее от жрецов. Жил на свете один вельможа, довольно богатый. И однажды приснился ему сон: если он построит дом, такой огромный, что в нем будет сотня дверей, сотня окон да сотня комнат, то боги так возрадуются, что благословят его до самого последнего его дня жизни, когда он глубоким стариком сойдет во тьму. И когда он умрет, то попадет в небесные чертоги вместе с этим домом, где станут жить боги, и он сможет пировать с ними вечность да еще один день. Проснулся этот вельможа с сердцем, полным радости: вот его цель, смысл всего его существования! В последующие годы все свое состояние вложил он в строительство этого дома. Весь город пришел посмотреть, когда он объявил о том, что наконец-то уложен последний кирпичик. Несколько дней потребовалось бы обычному человеку, чтобы обойти этот дом кругом, ведь состоял он лишь из одного этажа.
– В таком доме можно и заблудиться, – деловито заметил Ясмах.
– Немудрено. Вельможа решил, что у каждой комнаты должно быть свое назначение. В каких-то он расставил прекрасные растения, куда-то поселил слуг и рабов. В одних комнатах полагалось держать такие продукты, в других – эдакие. В одной умываться, в другой причесываться. И дальше, и дальше… И ходил вельможа по этому дому целыми днями, смотрел за порядком, раздавал обыкновенные указания, какие поддерживают в доме жизнь. За три недели он всего раз увиделся со своей женой: они попросту никак не могли встретиться в этом огромном здании с сотней дверей и окон. И так много времени занимало все это, что однажды вельможа зашел в комнату с цветами и увидел, что все они засохли. Зашел в другую, где жили двое рабов, – а те сбежали, прихватив всякие ценности. Комната, отведенная для искусных мозаик, была готова лишь наполовину: в углу валялись сложенные кучкой цветные камешки и стекла. Вяленое мясо покрылось пятнами и стало непригодным в пищу. В мешках с зерном завелись жуки. Все постепенно пришло в упадок. «Великие боги! – взмолился тогда вельможа. – Зачем же вы послали мне тот сон! Зачем я строил этот дом, собираясь потом пировать вместе с вами вечность и еще один день, неужто вы обманули меня? Ведь ни один человек не в состоянии держать под контролем столько комнат и знать, что в них творится!» Боги тогда ответили ему, что не они послали ему то сновидение. Это был обыкновенный сон, какие случаются с каждым. Но как он, человек, смел думать, что в состоянии построить дом, достойный самих богов, да еще и сидеть с ними за одним столом вечность и один день? Но все же они не стали наказывать вельможу, только посмеялись над его глупостью, потому что ни один хозяин не может знать, что творится в ста его комнатах, и исправно следить за ними.
– Ты хочешь сказать, – спросил Ясмах, – что я не могу уследить за собственными вложениями? Вздор! Погляди, ведь не зря я все записываю.
Но видно, и на это у всеведущих богов был свой ответ. В тот же миг во двор спешно забежал юноша, похожий на гонца: судя по всему, принес для Ясмаха какие-то вести. Дадишу почтительно отошел в сторону: не для его ушей слова о событиях, его не касающихся.
Однако скотовод вернулся довольно быстро, раздосадованный полученными новостями.
– Не знаю, посылали ли боги сон тому вельможе или нет. Но они точно послали ко мне тебя именно сегодня. Что за день! Что за день… – Ясмах растерянно почесал затылок, не решаясь рассказать обо всем сборщику налогов. – Ты только что говорил мне, что за всеми вложениями уследить невозможно. И вот пожалуйста! Сейчас я узнал, что корабль, в строительство которого я когда-то инвестировал, попался в руки пиратам. Они взяли себе весь товар, а само судно потопили. Я потерял свои деньги. Но хуже всего то, что прошлые его плавания были успешны и весьма прибыльны – и я твердо решил выйти из этого предприятия, посчитав, что заработал на нем достаточно, а удача не может длиться вечно. Решить-то решил, да не вышел! Две луны назад я должен был забрать добрый мешок серебряных сиклей. Забыл и не уследил, как тот вельможа из притчи не уследил ни за цветами, ни за рабами. Что же, дорогой Дадишу, ты лично стал свидетелем того, как я зашел в комнату и увидел там лишь упадок.
– Я сожалею, Ясмах. Но есть в этом и свой плюс: ты так раздробил свое состояние, что многие вложения твои по-прежнему в целости. Я рекомендую тебе взять все свои таблички и перераспределить капитал так, чтобы ты мог контролировать и помнить про каждую инвестицию. И чтобы все эти глиняные таблички уместились хотя бы на одном столе. А я… – на этих словах Дадишу достал из своего мешка и положил сверху еще одну, – дарую тебе вот это знание. Шесть надзорных законов золота. Если ты посмотришь на второй из этих законов, то прочтешь: «Не усложняй свою финансовую систему – не уследишь».
Без возмущений, но с благодарностью принял Ясмах этот подарок. И они отправились считать налог, который скотовод должен был уплатить в казну. Он отдал все до последнего сикля, но обрел нечто большее – знание.
Не усложняй свою финансовую систему – не уследишь.
Третий надзорный закон золота
Подходя к дому молодого Иббатума, Дадишу еще издалека заметил столб дыма. Почти черный, дым поднимался высоко к небу: ветра сегодня практически не было. «Странно, – подумал сборщик налогов, – что может так гореть?»
У Иббатума и его пожилого отца был небольшой надел земли далеко за стенами Вавилона, где они вели свое хозяйство. Дадишу же пришел за тем, чтобы взять с Иббатума несколько серебряных сиклей – плату за освобождение от воинской повинности.
Он застал Иббатума во дворе: тот упражнялся с мечом и щитом, звонко ударяя по деревянному столбу, какие в армии используют для обучения солдат.
– Мира в твой дом, – поздоровался Дадишу.
– Приветствую тебя, господин. Вижу, ты пришел за моим серебром?
Иббатум отложил оружие и с готовностью достал кошелек. Внутри прозвенели монеты.
– Еще с четверть луны назад я отложил эти сикли. Моя плата серебром за то, что отказался от службы. Но вынужден признать, что сейчас мне бы очень пригодились эти деньги.
– Я вижу, что ты не остаешься в стороне, дорогой Иббатум, и упражняешься с щитом и мечом. Однако ты не стал делать этого в армии и даже платишь за то, чтобы не попасть туда. Отчего так?
– Я остался дома, чтобы помогать отцу. Сам он уже немолод, а заплатить несколько сиклей серебра за год вне службы дешевле, чем нанимать работника или покупать раба. Отец нуждается во мне, и это сейчас важнее.
– Вы по-прежнему разводите коз? – Дадишу огляделся в поисках блеющих и рогатых созданий, но их поблизости не было.
– Да… – Иббатум опустил взгляд в землю. – Пока еще да. Видишь вон тот дым? Несчастье постигло наше небольшое стадо: почти всех коз скосила какая-то болезнь. Мор прошелся по их головам – осталось лишь несколько, тушки остальных пришлось сжечь. И теперь мы думаем, что делать дальше. Покупка нового стада требует денег, которых у нас нет. Еще и недавний ветер навредил. Помнишь, он налетел с пустыни совсем неожиданно на этой луне? Так вот, он практически разрушил крышу нашего дома. Я пытался чинить, но вышло плохо – нужно нанимать настоящего строителя.
Иббатум тяжко вздохнул и передал Дадишу несколько блестящих сиклей.
– Кое-какие мои сбережения, накопленные за несколько лет, сейчас вложены в небольшое предприятие, и я не могу их оттуда забрать. Вполне возможно, Дадишу, в будущем году ты не придешь брать с меня этот налог серебром. Солдатам платят неплохое жалование.
– Мне искренне жаль, что боги послали вам с отцом такие испытания. Для этого ты тренируешься с щитом и мечом? Готовишься к службе?
Иббатум ухмыльнулся, поднял меч и играючи перебросил его из одной крепкой руки в другую.
– Нет, друг Дадишу. Я делаю это с тех самых пор, как стал способен управляться с оружием. Я рад жить в мире, но хочу быть готовым к войне, и дело тут вот в чем. Когда я был мал, а небо – велико, дед рассказывал мне о последней осаде Вавилона. Ты наверняка знаешь эту историю. Тогда уже больше двух десятков лет наш город жил в мире и спокойствии: не было ни набегов кочевников, ни армий ассирийцев под нашими стенами. Люди забыли о войнах. Нами тогда правил царь, которого прозвали Повелителем садов, потому что его больше интересовали цветы и деревья в Висячих садах, чем снабжение войска. «Мы должны думать о том, что однажды к нам придет кто-нибудь с копьями и мечами», – говорил царю его советник. Но царь лишь отмахивался: «Никто не придет. Не занимайся ерундой». Однако советник знал, что рано или поздно война постучится в ворота славного города Вавилона. И он стал действовать осторожно: понемногу запасал зерно и сушеное мясо на случай осады, велел командирам тренировать солдат, которые за прошедшие годы заскучали без битв. Он откладывал золото незаметно для царя в небольшом отдельном хранилище, чтобы были деньги на восстановление города. Советник действовал тихо, но упорно. Конечно же, случилось так, что правитель Ассирии однажды пришел под стены Вавилона – и отнюдь не с добрыми намерениями. Пригодились тогда и натренированные солдаты, и запасы еды, и золото, отложенное для строительства разрушенных зданий. Так удалось выдержать осаду Вавилона и прогнать ассирийцев. Только благодаря тому, что советник, живя в мире, готовился к войне.
Дадишу кивал, слушая Иббатума: в детстве ему тоже рассказывали эту историю. Советник тогда удостоился собственной статуи, она до сих пор стоит в великолепном дворце царя.
– Поэтому я и тренируюсь сейчас, хоть и плачу серебром за освобождение от воинской повинности. Война, как ураган, всегда приходит внезапно и сметает все на своем пути. Важно быть к ней готовым.
– Ты мудро рассуждаешь, молодой Иббатум.
Дадишу убрал серебряные сикли, записал на глиняной табличке, что налог уплачен, и достал из мешка еще одну – с надзорными законами золота. Сейчас было для этого самое время.
– Позволь же мне дополнить твою мудрость, воин. Я дарю тебе это знание. Прошу, прочитай третье правило, начертанное здесь.
– Всегда будь готов к неожиданным тратам: жизнь не спрашивает, когда можно забрать твои деньги, – зачитал Иббатум. – Что это значит?
– Значит, что ты немного недоглядел и не увидел того, что позволило бы тебе встретить случившиеся неприятности во всеоружии. Скажи, Иббатум, что общего между ассирийцами, напавшими на Вавилон много лет назад, козьим мором и ветром, повредившим крышу твоего дома?
Молодой человек ответил не задумываясь:
– Это случилось внезапно.
– Вот именно! Все это – непредвиденные траты. Ты готовишься к войне, даже когда ее ничто не предвещает, – не хочешь ли ты так же быть готовым к внезапным тратам? Царский советник поступал мудро: он понемногу откладывал то зерна, то золота – и в итоге именно он спас наш прекрасный город. Если бы ты откладывал и отдавал ростовщику еще понемногу денег, не считая десятой части всех своих доходов, что ты пустил в дело, сейчас тебе было бы, на что починить крышу или купить новых коз. А возможно, и на то, и на другое. В жизни случаются ураганы, их нельзя предвидеть, но многие из них требуют, чтобы мы отдали им свои деньги. И они не спрашивают, удачное ли сейчас для этого время.
Иббатум задумчиво почесал затылок.
– И ведь верно, Дадишу. Очевидно, я был слеп, раз не видел таких простых вещей. Я не знаю, что буду делать дальше и станем ли мы с отцом снова разводить коз. Но теперь я, пожалуй, буду готовиться и к тому урагану, что придет за моими деньгами, а не только к тому, что потребует мою жизнь.
Сборщик налогов довольно улыбнулся: из Иббатума однажды выйдет талантливый полководец, а быть может, успешный торговец или скотовод. Но плату серебром за освобождение от службы на будущий год он с него все-таки взял.
Всегда будь готов к неожиданным тратам: жизнь не спрашивает, когда можно забрать твои деньги.
Четвертый надзорный закон золота
Ревели верблюды, порывы ветра тревожили песчаные барханы, нагретая пустыня изнемогала под зенитным солнцем. Караван Бел-Наида совсем недавно вернулся из Ниневии – пришло время уплатить процент в казну Вавилона.
Дадишу зашел в пестрый просторный шатер, надежно укрывавший от ветра и песка. Сам караванщик Бел-Наид сидел на коврах и подушках и отдыхал, потягивая пиво из чаши.
– Приветствую тебя, сборщик налогов, – лениво проговорил он.
– Тысяча благословений тебе, Бел-Наид. Было ли успешным твое путешествие в этот раз?
– О да! – отвечал караванщик, чье лицо было обветрено пустыней почти что до черноты. – На сей раз разбойники потревожили нас лишь однажды, и охрана, которую я нанял, полностью заслужила свою плату.
– Рад слышать это. Так что же, давай посчитаем, какую сумму ты должен уплатить в казну Вавилонского царства.
Бел-Наид задумался на мгновение, а после сказал:
– Давай, но в этот раз я тебе заплачу зерном, что привез из Ниневии, а не золотом.
– Отчего же так, друг мой? Ты же сказал, что путешествие твое было успешным.
– Так-то оно так… – Бел-Наид отставил чашу, поднялся с подушек и беспокойно заходил по шатру. Пологи ходили волнами от ветра снаружи.
– Ты же знаешь, у меня трое сыновей и дочь. Девочка меня радует все больше: она рукодельница и прекрасная ткачиха и уже продает на рынке свои полотна. А вот мальчишки… Покуда я ухожу с караванами, они считают, что могут тратить деньги нашей семьи как вздумается. Жена моя умерла давно, об этом ты тоже знаешь. И некому их вразумить.
– Так зачем ты позволяешь им так пользоваться своим золотом? Разве не должен ты оградить их от неразумных трат?
– Но должны же они как-то учиться? – возразил караванщик. – Я сам начинал с пары медяков, но проводил все свои вечера в храме Знаний и мотал на ус премудрости, что открывались мне там. Да, я ошибался, как сейчас ошибаются они, но в конце концов сам пришел к своему достатку.
– И что, посещают ли они храм Знаний, учатся ли?
Бел-Наид покачал головой.
– Старший сын взял у меня золота, чтобы вложиться в предприятие своего друга. Тот задумал построить какую-то мельницу, которая будет молоть зерно вдвое быстрее привычного. Однако сын мой слабо интересуется, на каком этапе идет строительство, да и что вообще там происходит. Зато охотно считает еще не случившуюся выгоду, но эти сикли звенят пока только в его голове. Я спросил его, разбирается ли его друг в устройствах мельниц, на что он только пожал плечами. Средний сын с чего-то взял, что разбогатеет на скачках. Но скажи мне, Дадишу, разве не учил Аркад, самый богатый человек в Вавилоне, не искать госпожу Удачу в таких местах? Младший радует меня более всего: он пока единственный, кто действительно научился зарабатывать, но он ничего не откладывает и живет так, будто в жизни есть лишь один день – сегодняшний.
Вздох караванщика был таким тяжелым, словно боги обрушили на него все заботы этого бренного мира.
– Я уж и ругался на них, и умолял быть благоразумнее, но пока что толку никак не выходит. Потому я решил отдать тебе налог зерном, Дадишу. Сыновья разворошили мой сундучок с сиклями.
Дадишу посмотрел на караванщика с недоумением. Дело ли – жаловаться на то, что кто-то не следует неизвестному ему знанию?
– Послушай, но не твоя ли задача – научить их? – спросил он. – Ведь ты знаешь, что нельзя ввязываться в предприятие, не выяснив, понимает ли человек, которому ты доверяешь деньги, свое дело. Знаешь, что госпожа Удача идет к тем, кто сам следует ей навстречу, а не ждет ее появления на скачках. Знаешь закон золота, по которому нужно откладывать часть заработанного и заставлять приносить тебе новое золото. Отчего не передал ты своим сыновьям эту мудрость?
– Так разве они не должны сами сперва набить шишек? – удивился караванщик. – Разве поймут они мои слова, пока не споткнутся о собственные неудачные дела?
– Бел-Наид, но ведь дети, как только рождаются, сразу же становятся частью твоего богатства. Так же, как твои верблюды, твой дом, твои рабы. А твоя мудрость – часть их наследства, помимо твоих верблюдов, дома и рабов. Неужели ты не хочешь, чтобы твое богатство приумножалось, а не расходовалось на их «шишки»?
– Давай лучше посчитаем, сколько мешков зерна я должен казне, сборщик налогов, – рассердился караванщик, – и покончим с этим.
Когда все сикли были посчитаны и переведены в некоторое количество мешков с зерном, настало время прощаться. Уже выйдя из шатра, Дадишу заметил, как неподалеку возится собака с уже подросшими щенками.
У него возникла идея.
– Бел-Наид, прежде чем я уйду, я бы хотел предложить тебе кое-что. Видишь вон тех щенков? Давай каждый из нас возьмет по одному и будет воспитывать его так, как считает нужным. А в следующий раз, когда я приду собирать налоги, мы посмотрим, какими они выросли.
Караванщик с сомнением посмотрел на Дадишу, но потом махнул рукой:
– Не знаю, что ты хочешь мне доказать. Но так тому и быть. У нас обоих вырастут очередные брехуны, которые без устали лают на караваны и лезут под ноги верблюдам.
Мужчины выбрали себе каждый по щенку и расстались до того дня, пока вновь не придет пора сделать уплату в казну Вавилона…
…Когда и луна, и солнце бесчисленное количество раз прокатились по небосводу, Дадишу вновь проследовал к пестрому шатру караванщика, вернувшегося из очередного путешествия – на сей раз в город Ур.
Вокруг Бел-Наида крутился молодой добрый пес: он то убегал от хозяина, то подлетал к его руке и приветливо гавкал всем, кто проходил мимо.
– Ну-ка, тише ты уже, – проворчал караванщик. Пес ответил ему звонким лаем.
– Приветствую тебя, друг мой. Наши щенки подросли.
Пес, которого тогда забрал Дадишу, спокойно и с достоинством вышагивал рядом со своим хозяином, не убегал и не суетился.
– Сядь, Гор, – приказал ему сборщик налогов, – и подожди меня здесь.
Гор послушно уселся и, поводив носом по воздуху, стал ждать.
– Как ты умудрился добиться такого его понимания? – удивился караванщик.
– Все просто, Бел-Наид, я научил его. Видишь, в чем разница между нашими собаками: свою я обучил прежде, чем стал ждать от нее годного поведения.
Караванщик промолчал, и безмолвие его прерывалось громким лаем пса, крутившегося неподалеку.
– Ты думаешь, что твои сыновья сами обретут мудрость, как когда-то сделал ты. Но скажи, смог бы кто-то из них разобрать, что написано на глиняной табличке до того дня, когда жрецы научили их читать? Сколько бы ты ни просил своего пса идти рядом с тобой, как бы ни ругался, как бы ни умолял – он не послушает. Не потому, что он такой упрямый, но потому, что он попросту не знает таких слов. С деньгами – то же самое.
Дадишу привычно достал глиняную табличку, на которой когда-то собственной рукой записал надзорные законы золота.
– Передавать своим детям знание о том, как стоит обращаться с деньгами, – это один из законов, что защищают твое богатство. Посмотри на четвертую строку.
Бел-Наид принял табличку и зачитал вслух:
«Законы денег – часть твоего наследства. Учи детей этой грамоте с малых лет».
В следующий раз, когда караван Бел-Наида вернулся из путешествия, он заплатил налог сиклями, а не зерном. Теперь он был уверен, что его богатство под надзором.
Пятый надзорный закон золота
Рано или поздно это должно было случиться.
– Прости, Дадишу. Но сегодня мне нечем заплатить тебе налог – ни сиклями, ни зерном, – развел руками землевладелец Рамин.
– Ты же знаешь закон, – сказал сборщик налогов, нахмурившись, – когда ты не уплатишь положенную сумму в третий раз, ты лишишься своего надела. Полагаю, для землевладельца это станет серьезной потерей. Ты пропускаешь оплату уже второй раз.
Рамин, крепкий крестьянин с давно пробившейся сединой, понурил голову. Он знал закон.
– Скажи, Рамин, отчего тебе нечем платить на сей раз? Я помню, что тогда был неурожай из-за засухи, я понимал твое положение. Но в этом сезоне шли дожди, горы и небеса наполнили водой реки, и они разлились, удобрив почву илом. Многие землевладельцы собрали урожай обильнее, чем того можно было ожидать.
Рамин тяжко вздохнул.
– Видишь ли, и дожди, и боги благоволили мне, но подвела собственная семья. Да пара проходимцев, укравших мое зерно. С проходимцами все ясно – хоть я и доверился им, посчитав хорошими людьми. Я заключал неудачные сделки, и в том только моя вина. А вот с семьей вышло куда сложнее. Видишь ли, у моего дяди и его сыновей в самом начале сезона случилась беда: сгорел их дом. Сам дядя был кузнецом, один его сын – мастером по мозаике, другой – портным. Большой был их дом, и все они работали вместе и рядом. Но огонь забрал все – ничего не осталось. А коли уж из-за прошлогоднего неурожая я лишился всех работников, то предложил им: пока они будут жить у меня, помогли бы с работой в поле.
Землевладелец завел руки за спину, словно смущаясь чего-то.
– Ты не думай, Дадишу, они чудесные люди. Добрейшие, трудолюбивые. И я показывал им, как управляться с плугом и мотыгой, как и когда засевать борозды и управляться с быками, как пропалывать сорняки и поливать почву. Только не вышло из них земледельцев: то ли руки их приспособлены к совсем уж другому труду, то ли они не чувствуют земли, как чувствую ее я. Конечно, так лучше, чем вовсе без работников, но урожай у меня вышел такой скудный, что я едва могу накормить все голодные рты, что теперь сидят в моем доме.
Дадишу нахмурился.
– Так зачем ты просишь их обрабатывать землю, дорогой Рамин? Разве кузнец, мозаичных дел мастер и портной смогут вспахать и засеять поле так, как сделал бы это ты?
– Конечно, нет. Но они трудолюбивы и стараются…
– Послушай меня. Каждый должен заниматься своим делом, так или иначе. Я понимаю, что ты хотел им помочь, но вышло ли именно так на самом деле? Гляди, ты уже второй раз пропускаешь уплату налогов. Не лучше ли оставить дядю и его сыновей в своем доме за небольшую плату, научить их копить богатство, возможно, помочь с инструментами, чтобы они скорее смогли вернуться к своим прежним занятиям?
Дадишу достал из мешка, что носил с собой, глиняную табличку.
– Гляди, Рамин. Здесь записаны шесть надзорных законов золота. Это мудрость, открывшаяся мне за долгие годы работы сборщиком налогов, ибо я наблюдал и размышлял в течение всего этого времени. Тебя особенно должен заинтересовать пятый закон, я зачитаю тебе его: «Не требуй от людей больше того, на что они способны. Не мерь всех по себе».
– Хорошо ты говоришь, но по кому же мне мерить, как не по себе? – развел руками землевладелец.
– Мерь хотя бы по делам. Мы устроены так, что в каждом человеке подозреваем или ищем те качества, что есть в нас самих. Плут во всяком встречном подозревает плута, поэтому его самого трудно обмануть. Добродетельный человек прежде всего видит другого таким же добродетельным, оттого наивен. Кузнец видит кузнеца, думая, что махать молотом не так уж и сложно, а рыбак – рыбака, полагая, что закидывать сети – не великая наука. Частенько мы предполагаем в других навыки, которыми они не обладают, сами же обманываемся и расстраиваемся. Но рыбак не начнет ни с того ни с сего махать молотом, и в том нет ничего противоестественного. Каждому отведено свое место под этим жарким солнцем долины Евфрата. Я расскажу тебе одну легенду, появившуюся еще в те времена, когда мир только зарождался…
…Однажды звери решили, что им необходим царь, чтобы он правил ими мудро. Они собрались на водопое, намереваясь сделать свой выбор, и вперед выступили трое: хищный Лев, травоядная Газель и водоплавающая Рыба.
– Давайте выберем царем того, кто быстрее всех переплывет эту реку, – предложила Рыба.
– Нет, – с рыком возразил Лев, – давайте выберем царем того, кто быстрее всех поймает и задерет антилопу.
– Нет, – прощебетала Газель, – царем должен быть тот, кто сможет собрать все сладкие плоды вон с того колючего куста, не поранившись.
Так и не сумев договориться, звери подняли такой шум и гвалт, что их услышали боги и спустились к ним из своих небесных чертогов.
– Никто из вас не достоин главенствовать над царством зверей, – хором сказали они, – потому что каждый занимает положенное ему место, и ни одно из них – не царское. Недавно мы сотворили из глины людей, они и будут властвовать над вами, ибо человек может переплыть реку, может загнать и убить антилопу и может собрать плоды с колючего куста, не поранившись. Быть посему.
Зверям ничего другого не оставалось, как подчиниться, и стал человек царем над ними всеми.
Время шло, боги почивали в своих чертогах, редко заглядывая на землю, человек же жил и размножался, а звери наблюдали за ним. И вот однажды они все снова пришли на водопой и сами позвали богов: звери хотели пожаловаться на несправедливый выбор.
– Боги, – сказал Лев, – вы поставили человека над нами царем, но не так уж он искусен во всех своих начинаниях. Недавно я видел, как один из людей промахнулся на охоте, да так и не смог поймать антилопу. Я никогда не промахиваюсь.
– Да, – вторила ему Рыба, – а я видела, как человека, плывшего по реке, подхватило течение и понесло вниз – он стукнулся головой о камни, захлебнулся и утонул. А я никогда не тону.
– А я, – проворковала Газель, – наблюдала, как человеческий детеныш пытался собрать плоды с колючего куста, но весь искололся и изранился, он горько заплакал и оставил эту затею. Наверное, его семья осталась голодной. Я же аккуратна и всегда могу добыть себе пищу.
И вновь поднялся шум среди зверей: кто-то кричал, что не хочет больше такого царя, потому что он ничего не умеет. Но боги послали гром, раскатившийся по абсолютно ясному небу, и звери притихли.
– А теперь скажите нам, звери. Есть ли среди вас хотя бы один лев, который переплывет реку?
Животные промолчали, а Лев и вовсе отвернулся: он точно не хотел даже соваться в воду, не то что плыть.
– А среди рыб есть хотя бы одна, которая сможет догнать и растерзать антилопу?
Рыба только молча похлопала губами: как бы она загнала антилопу в воде? Абсурд да и только.
– Вот видите, – продолжали боги, – а среди людей всегда найдется тот, кто убьет антилопу, переплывет реку и добудет пищу даже с колючки. Этим сильны они, и потому мы поставили их царствовать над вами. И до той поры будет так, пока каждый человек занимается своим делом.
Замолкли звери и больше никогда не противились воле богов, а каждому из людей с самой зари мира лучше всего – заниматься своим делом…
…– Да-а-а, – протянул землевладелец Рамин, – это мудрая история. Похоже, желая помочь и себе, и родне, я попросил рыбу раздобыть мне тушу антилопы. И где бы они ее взяли?
– Да, так и следует мыслить, Рамин. Мы часто наивно ожидаем от других людей умений, поступков или даже чувств, каких мы желаем от них, но коими они не располагают. Так дела не пойдут. Рыба должна плавать, а лев – охотиться. Соберитесь с дядей и его сыновьями и подумайте, как кузнецу вновь стать кузнецом, а портному – портным. Следуйте законам золота: откладывайте десятую часть достатка, чтобы потом заставить эти деньги работать. И вот увидишь, к будущему сезону ты сможешь выплатить Вавилонской казне все налоги, когда каждый будет на своем месте.
В следующий раз землевладелец Рамин и вправду смог выплатить долг – и так он сохранил свой надел. А его родственники вернулись к тем занятиям, в которых они смыслили лучше всего.
Не требуй от людей больше того, на что они способны. Не мерь всех по себе.
Шестой надзорный закон золота
Подходя к лавке пекаря Саду, Дадишу удивился: почему же оттуда не пахнет сладким хлебом? Солнце еще даже не стояло в зените, а значит, торговля должна быть в самом разгаре.
Но вместо самого пекаря на пороге лавки гостя встретила его жена.
– Здравствуй, Дадишу. Ты найдешь Саду в дальней комнате, но боюсь, что он не готов сейчас уплатить сикли в казну Вавилона.
– Отчего же? Неужели дела его идут плохо?
Жена пекаря только тяжко вздохнула и жестом пригласила сборщика налогов туда, где на подушках отдыхал Саду. На пекаря было жалко смотреть: казалось, будто он заболел. Лицо его было бледным, а взгляд совсем не искрился привычным задором.
– А, Дадишу. Да благословят тебя боги. Знаю, ты пришел взять с меня положенный налог, но в этот раз я не заплачу тебе. Оставим все на следующий раз – тогда я уплачу вдвойне и с процентами, обещаю.
– Но что мешает тебе сделать это сейчас? И почему ты не занят продажей хлеба? Я вижу, что сегодня ты даже не растапливал печь.
Саду с трудом приподнялся с подушек, на которых лежал.
– Я прогорел, Дадишу. Боги сперва послали мне чудесное обещание, а потом отняли все, что я вложил в него. И теперь мне так тоскливо, что я, пожалуй, больше не испеку ни одного хлеба.
Сборщик налогов заподозрил неладное. Тем временем жена Саду принесла кувшин с водой и вчерашний хлеб, но сам Саду не проявил к этому никакого интереса. Дадишу же откусил от предложенного ломтя и изумился: вкус был необычным, но приятным.
– Что это такое?
– Это хлеб, который я придумал. Как-то раз я оставил рыбу вялиться на солнце, да так и забыл про нее – в итоге она совсем иссушилась. Когда я стал снимать ее, то заметил, как хорошо она крошится. Из рыбы, оказывается, может получиться отличная мука! Я примешал к ней немного обычной, замесил тесто, и у меня получился вот такой рыбный хлеб.
– Он очень вкусный, Саду. И питательный. Ты должен больше его делать и продавать.
Пекарь снова вздохнул.
– Я и хотел. И боги хотели. Спустя несколько дней после того, как я испек этот хлеб, они послали мне чудесное видение: я – главный пекарь при дворце царя! Когда я проснулся, мир вокруг меня преобразился, Дадишу. Не буду я до конца дней каким-то обыкновенным пекарем, я способен на большее. И ходил я гордый и исполненный легкости, как крылатый лев с Вавилонских врат.
– Что же случилось? – спросил Дадишу.
– Я напек рыбного хлеба и еще много разных булочек и печений, которые так полюбились моим покупателям, и отправился во дворец. Стражники не пустили меня. Я предложил свой хлеб вельможам, что шли на визит к самому царю, но они не заметили меня.
– Это так расстроило тебя?
– Не только это. Я решил, что, если уж во дворец мне не попасть, я должен быть к нему поближе – и арендовал небольшой дом у самых его стен. Я стал печь хлеб там в надежде, что кто-то из знати будет проходить мимо и заметит меня. Только этого не произошло. Я потерял много денег на аренде дома, но не смог ничего продать знатным господам. Жестоко поступили боги: показали мне жизнь во дворце и тут же отняли всякую на то надежду. Оттого я так грущу, Дадишу. У меня ничего не получается, да и деньги я безвозвратно потерял.
Сборщик налогов покачал головой.
– Сделанный тобой хлеб и правда восхитителен, Саду. Но неужели ты думал, что сможешь сразу попасть во дворец? Как давно ты придумал этот хлеб?
– Несколько лун назад.
– Несколько лун! Друг мой! Твоя цель столь же прекрасна, сколь и велика. Но ты пытался добиться ее слишком быстро – и поэтому потерял деньги. Позволь, я предложу тебе прогуляться?
– Куда? – без интереса спросил пекарь, явно не желая покидать полутемную комнату.
– До храма Ваала. Нехорошо ссориться с богами, Саду. Я думаю, ты должен сделать вот что: взять свой чудесный рыбный хлеб, подняться на башню храма и положить его в жертвенный огонь. Угости им богов – быть может, они смилостивятся и помогут тебе попасть во дворец?
Наконец-то Саду проявил хоть какое-то подобие жизни. Он поднялся со своих подушек, и привычный огонек заплясал на дне его глаз.
– Точно! Ты совершенно прав. Они же не знают, как вкусен мой хлеб! Идем сию же минуту, – сказал он и засобирался.
Мужчины отправились по пыльным раскаленным улицам Вавилона к храму бога Ваала, на вершине башни которого всегда горел жертвенный огонь. Чтобы добраться туда, нужно было подняться по сотням ступеней: храм строили так, чтобы даже путники, следовавшие из пустыни, видели негасимое пламя и утверждались в мысли о величии Вавилонского царства.
Однако как только Дадишу и Саду подошли к самому подножию башни, сборщик налогов притормозил своего друга.
– Погоди, Саду. Достань из мешка хлеб – добрось его до огня прямо отсюда.
Пекарь ответил ему недоуменным взглядом.
– Добросить? Отсюда? В своем ли ты уме, Дадишу? Жертвенный огонь горит очень высоко, это невозможно.
– Хорошо, – согласился Дадишу, – тогда пойдем.
Они поднялись на сотню ступеней, когда он повторил свою просьбу.
– Добрось теперь хлеб отсюда.
– Солнце точно напекло тебе голову. До вершины башни еще далеко, я не сумею сделать этого!
– Я согласен, Саду. Пойдем дальше.
И так они останавливались еще не раз, и всегда Дадишу повторял свою просьбу, а Саду отвечал, что это невозможно.
Наконец они добрались до вершины, где оранжевое пламя желало принять в себя новые жертвы.
– Теперь ты сможешь бросить хлеб в огонь?
– Теперь смогу, – кивнул Саду и не мешкая принес жертву богам. Рыбный хлеб затрещал и задымил белым, в воздухе повис горький аромат. Пекарь угостил богов своим творением и приготовился ждать их доброй воли.
– Скажи, Дадишу, – спросил он, когда они спускались по лестнице, – к чему были эти странные просьбы? Ты ведь знал, что я не смогу добросить хлеб издалека.
Сборщик налогов охотно достал из мешка глиняную табличку с надзорными законами золота и передал ее пекарю.
– Тебе не хватало мудрости, и потому я просил тебя сотворить глупость. Возьми же вот эту табличку и озвучь последний закон, что записан здесь.
Саду прищурился, пошевелил губами и прочитал:
– «Жажда больших дел – частый враг золота. Начинай с малого». Что это значит?
– Ты задумал служить во дворце и угощать самого царя своим великолепным хлебом. Это большое дело, друг мой. Но неужели ты думал, что сразу же попадешь к нему на прием? Ты пытался сделать невозможное: бросал свой хлеб с подножия башни, стремясь попасть в пламя на ее вершине. Ты не создал себе лестницу из малых дел, чтобы подняться к своей цели, и руки твои опустились. Но к каждому огню должны вести ступеньки, друг Саду.
Пекарь задумался, глянул на горевшее далеко наверху пламя – настолько далеко, что его было видно из пустыни за пределами Вавилонских стен.
– Но какие же ступеньки должны туда вести? Я не понимаю.
– Сперва малые, в один небольшой шажок. Просто начни печь больше рыбного хлеба: пусть его распробуют те, кто всегда покупает у тебя. Носи хлебцы стражникам, что присматривают за рабами на строительстве стен. Они хорошо платят за еду. Возможно, позже ты сможешь открыть лавочку рядом с портом – так вести о чудесном хлебе разнесутся быстрее. Рано или поздно о тебе узнает кто-то из вельмож, а то и сам царь. Ступай, пекарь Саду, приободрись и принимайся за работу. Следуй законам золота, начертанным на табличке, что я дал тебе. И тогда ты доберешься до вершины башни, держа при этом свое богатство под надзором. И заплатишь мне положенный налог, когда придет час.
Жажда больших дел – частый враг золота. Начинай с малого.