Однажды я повстречал на улице моего друга Мегиддона и немало обрадовался. Он вел на базар трех ослов, нагруженных овощами.
«У меня все отлично, – рассказал он. – Хозяину понравилось мое усердие, и он назначил меня старшим над рабами. Видишь, он даже доверяет мне торговать на рынке, а недавно послал гонца привезти мою семью. Труд помогает мне забывать о невзгодах, а когда-нибудь поможет вновь стать свободным человеком и выкупить свое хозяйство».
Время шло, и я заметил, что Нана-наид все нетерпеливее ожидает моего возвращения с улиц. Он забирал у меня выручку и жадно пересчитывал монеты, а потом принялся настаивать на том, чтобы я продавал еще больше пирогов каждый день и ходил для этого на дальний рынок.
Частенько приходилось даже выбираться за городские ворота, чтобы продавать свой товар надсмотрщикам над рабами, строившими стены. Неприглядные картины строительства меня пугали, но надсмотрщики охотно скупали мои пироги, так что я покорно терпел. Как-то среди рабов, ожидавших, пока их корзины наполнят кирпичами, я увидел Забадона. Он сильно исхудал и сгорбился, а вся его спина была в рубцах и язвах от ударов бича. Мне стало жаль его, и я протянул ему пирог, который он мгновенно запихнул себе в рот и сожрал, как голодный зверь. Увидев хищный блеск в его глазах, я побыстрее отошел, пока он не отнял весь лоток.
«Для чего ты так усердно трудишься?» – спросил меня однажды Арад Гула. Помнишь, Хадан Гула, ты сегодня спрашивал о том же? Я пересказал ему все то, что когда-то услышал от Мегиддона, и прибавил, что труд стал моим лучшим другом. С гордостью предъявил свой кошель с монетами и объяснил, что эти средства мне нужны, чтобы вновь стать свободным человеком.
«А что ты будешь делать, когда освободишься?» – справился твой дед.
«Думаю стать торговцем».
Тут-то он открыл мне то, во что я никогда бы не поверил:
«Ведомо ли тебе, что я тоже раб и вхожу в долю со своим хозяином?»
– Стой! – воскликнул Хадан Гула, гневно сверкая глазами. – Я не стану слушать эту ложь, порочащую моего деда. Он не был рабом!
Шарру Нада ничуть не смутился:
– Я уважал твоего деда за то, что он сумел преодолеть тяготы и стать одним из самых уважаемых людей Дамаска. А из чего слеплен ты, его внук? Достаточно ли ты силен, чтобы принять жизнь как она есть, или предпочтешь жить в плену самообмана?
Хадан Гула выпрямился в седле. Голос юноши дрожал:
– Моего деда все любили! Его добрых дел не перечесть! Когда разразился голод, разве не на его золото закупили зерно в Египте и разве не его караваны доставили это зерно в Дамаск, чтобы раздать народу и спасти город от голодной смерти? А теперь ты говоришь, что он был жалким рабом в Вавилоне?
– Останься он рабом в Вавилоне, то и вправду был бы жалок. Но когда он благодаря собственным усилиям выбился в число лучших людей в Дамаске, боги предали забвению все его беды и наградили его почетом и уважением, – ответил Шарру Нада. – Арад Гула признался, что тоже раб, и сказал, что давно стремится к свободе. Денег для этого у него достаточно, но он не знает, чем заняться дальше. Вдобавок он боится потерять покровительство своего хозяина, с которым состоит в доле, потому что продажи ковров с каждым днем все хуже.
Я возразил против такой нерешительности: «К чему беспокоиться о хозяине? Ощути себя свободным, поступай как свободный человек. Прикинь для себя, чего ты на самом деле хочешь, а затем приложи все силы, чтобы этого добиться».
Он поблагодарил меня за то, что я его пристыдил, и мы разошлись.
Однажды я вновь вышел за городские ворота и увидел, что там собралась большая толпа. Когда я спросил у прохожего, что происходит, тот ответил: «Разве ты не слышал? Поймали беглого раба, который убил одного из стражников. Сегодня его будут сечь кнутом до смерти. Даже сам царь прибудет».
Толпа была столь многолюдной, что я со своим лотком не отважился подобраться ближе и вскарабкался на недостроенный участок стены, откуда все было видно поверх голов. Я разглядел самого царя Навуходоносора на золотой колеснице. Мне никогда не приходилось раньше видеть такого величия и таких богатых одеяний и украшений.
Саму казнь я пропустил, хотя и слышал крики несчастного раба. Я не мог взять в толк, почему великий царь допускает, чтобы человек так страдал, но когда я увидел, что он смеется и шутит со своими придворными, то понял, что у него жестокое сердце и что именно с его согласия столь сурово обращаются с рабами на строительстве стен.
Когда наказанный раб умер, его тело повесили за ногу на шесте на всеобщее обозрение. После того как толпа поредела, я подошел поближе. На волосатой груди я различил татуировку в виде двух переплетенных змей. Это был Пират.
В следующую нашу встречу Арад Гула был уже совсем другим человеком. Он бросился ко мне с радостными приветствиями: «Смотри, тот раб, которого ты знал, стал свободным! Твои слова меня изменили, и мои дела пошли в гору. Жена очень обрадовалась. Она же свободная, племянница моего хозяина. Хочет, чтобы мы переехали в другой город, где никто не признает во мне бывшего раба, чтобы наши дети не страдали из-за прошлого своего отца. Труд стал лучшим подспорьем для меня, помог вернуть уверенность в собственных силах».
Я был счастлив, что сумел хоть в малой степени отплатить ему за те слова одобрения, которые слышал от него раньше.
Как-то вечером Свасти подошла ко мне вся в слезах: «Твой хозяин в беде. Я боюсь за него. Несколько месяцев назад он проиграл очень много за игорным столом. Он перестал платить земледельцам за зерно и мед, не отдает долги меняле. Эти люди сильно злятся и угрожают ему».
«А мы-то тут при чем? Это его глупости, – легкомысленно ответил я. – Мы же ему не няньки».
«Болван, ты ничего не понимаешь! В залог он передал меняле право собственности на раба. По закону тот может продать тебя. Я не знаю, как быть. Он добрый хозяин. За что нам такое несчастье?»
Опасения Свасти оказались обоснованными. На следующее утро, когда я работал в пекарне, появился меняла с каким-то человеком, которого называли Саси. Тот посмотрел на меня и сказал, что я подойду.
Меняла даже не стал дожидаться возвращения моего хозяина и сказал Свасти – мол, передай, что раба забрали. Мне не дали допечь хлеб и повели куда-то в город, прямо в той одежде, в которой я трудился. При мне был еще кошель на поясе.
Все мои мечты и надежды развеялись, будто под порывом ветра. Опять игорный дом и ячменное пиво ввергли меня в беду.
Саси оказался грубым, неотесанным человеком. Пока мы шли по городу, я рассказал ему, как хорошо трудился у Нана-наида, и выразил надежду, что смогу поладить со всеми на новом месте. Его ответ поверг меня в смятение: «Мне пекарь не нужен, и моему хозяину тоже нет в нем нужды. Царь велел копать большую канаву. Хозяин распорядился купить побольше рабов, чтобы выполнить эту работу как можно быстрее. Ха, мы вдоволь намучаемся, я тебе говорю».
Вообрази пустыню без единого деревца, только редкие кустики, а над головой солнце палит так яростно, что вода во флягах нагревалась и ее почти невозможно было пить. Теперь вообрази вереницы людей, что таскают по рыхлым склонам из глубокого рва тяжелые корзины с землей – с рассвета и до заката. Еду нам выдавали в общих корытах, как свиньям. Не было ни навесов от солнца, ни соломы на подстилки для сна. Вот в каком отчаянном положении я очутился. Я зарыл свой кошелек в укромном месте, не зная, смогу ли когда-нибудь выкопать его снова.
Сначала я работал с охотой, но месяц проходил за месяцем, и мое воодушевление иссякло. Потом на меня напала лихорадка. Еда опротивела, я насильно впихивал в себя немного баранины с овощами, а по ночам ворочался и метался, не в силах уснуть.
Я начал было подумывать, что прав был Забадон, который всячески старался увильнуть от работы. Потом вспомнил нашу последнюю встречу и понял, что лень меня не спасет.
Еще мне вспомнился Пират, считавший, что надо сражаться и убивать. Всплыло перед глазами окровавленное тело, опять заставляя усомниться в правильности такого упрямства.
Потом мне на ум пришел Мегиддон. Да, его руки огрубели от тяжелой работы, но на сердце у него было спокойно, а лицо светилось радостью. Выходит, он пристроился лучше всех? Но почему тогда труд не приносит мне счастья и радости? Неужели так и придется работать тут до самой смерти, забыв о прежних намерениях? У меня не было ответов на эти вопросы, мысли путались, и я был в полном замешательстве.
Спустя несколько дней, когда мои силы были уже на исходе, а ответов на мучившие меня вопросы так и не появилось, Саси послал за мной. Прибыла весточка от моего бывшего хозяина, который желал вернуть меня в Вавилон. Я выкопал свой кошелек, набросил на себя лохмотья и отправился в путь.
По дороге меня не покидали мысли о ветре, что швыряет человека, будто песчинку, туда и сюда. Моя жизнь походила на слова из песни, которую напевали в моем родном городе Харрун:
Неужели мне суждено постоянно нести наказание за грехи, которых я не совершал? Какие новые несчастья и разочарования ждут меня впереди?
Можешь вообразить мое изумление, когда мы подъехали к дому моего хозяина и я увидел, что меня поджидает Арад Гула. Он помог мне спешиться и заключил в объятия, словно давно потерянного брата.
Я было вознамерился пойти за ним на небольшом отдалении, как подобает рабу, что следует за хозяином, но он мне не позволил. Он обнял меня за плечи и сказал: «Я повсюду искал тебя. Когда уже потерял всякую надежду, то встретил Свасти, и она поведала мне про менялу, а тот направил меня к твоему новому хозяину. Мы долго торговались с ним, и он заставил заплатить высокую цену, но ты того стоишь. Ведь твои слова помогли мне добиться успеха».
«Это слова Мегиддона, а не мои», – возразил я.