— Не угостишь, сынок?
Рыжий похлопал по карману, развел руками.
— Последняя, отец… Хотя кури, чего уж там. У меня в машине еще есть.
Старик поблагодарил кивком, жадно затянулся. Прокашлялся дымом, затянулся еще.
— В машине, говоришь? — спросил он сипло. — Вы что же, шастаете по земле?
— Да, шастаем, — сказал бородатый с вызовом. — Тихую Долину ищем. Слыхал?
Старик переводил удивленный взгляд с одного на другого, уголки губ приподнялись в улыбке.
— Слыхать то я слыхал, — усмехнулся он. — Вот только не думал, что есть дурни, которые в эти сказки верят.
Бородатый покраснел, на скулах заиграли желваки.
— А тебе почем знать, сказки или нет? Сам ведь под землей сидишь, как крот, да по помойкам лазишь.
Рыжий с неловкостью переминался с ноги на ногу, стыдливо отводил взгляд. Старик хрипло рассмеялся.
— Откуда вы взялись, чудные такие? Нет никакой Тихой Долины, и не было никогда. По всей планете вихри только бродят, землю туда-сюда перетаскивают. И то, что после людей осталось. Кто уцелел, уже давно по норам попрятались.
Мужчины молчали, глаза отводили в стороны. Старик смотрел на них насмешливо.
— Вот что я вам скажу, сынки. Лезьте-ка вы лучше к нам, в убежище. Вы ребята еще здоровые, крепкие, такие нам нужны. А местечко вам найдется, да и бабы у нас тут ничего. Скучать не будете.
Рыжий украдкой посмотрел на спутника. Бородатый лишь покачал головой.
— Нет, — ответил он твердо. — К вам мы не полезем. У нас своя дорога.
Старик усмехнулся, пожал плечами. Докурил, медленно поднялся на ноги.
— Скажи, есть ли у вас бензин? — спросил бородатый. — Мы заплатим, сколько нужно.
— Бензина нет, — ответил старик, старательно затаптывая окурок. — И жрачки тоже — сами голодаем… Ну, бывайте тогда. Если смерч трупы ваши притащит, я уж вас похороню, хе-хе.
Он подхватил мешок, и, волоча ногами, скрылся за горой обломков. Бородатый секунду смотрел ему вслед, затем круто развернулся и быстро побрел прочь. Рыжий засеменил следом.
Путники выбрались из кратера. Помятый внедорожник ждал хозяев там, где его оставили.
— Ну что? — спросил рыжий, когда оба плюхнулись на сидения. — Поехали?
— Поехали, — кивнул бородатый, мрачный, как заброшенный подвал.
Двигатель завелся с первого раза, внедорожник стартанул резко, из-под колес брызнули фонтаны земли. Бородатый давил на газ изо всех сил, стремясь быстрее покинуть это место.
С полчаса ехали молча, кратер остался далеко за спинами, обломки вокруг поредели и скоро исчезли совсем. Первым заговорил рыжий:
— А вдруг старик правду говорил? — робко спросил он.
Бородатый скривился, пальцы, лежащие на руле, побелели.
— Да и хрен с ним! — зарычал он. — Даже если правду, не хочу я всю жизнь в земле гнить, да подбирать, что с неба упадет. Будем искать. Надежда есть. Не просто же так люди болтают…
Рыжий смерил его долгим взглядом и отвернулся к окну.
Позади на горизонте показалась целая стая вихрей — новых хозяев мира.
МолчуныАлена Мухина
Чистенькая небольшая кухонька, светлые обои на стенах в мелкий голубой цветочек, видимый лишь вблизи, занавески подобраны в тон, но с чуть более крупными цветами. Стол застелен не клеенкой, модной сейчас, а скатертью, темно синей, с кружевной окантовкой. Тикают тихо на границе слышимости часы над столом. Так же едва уловимо шумит чайник, не электрический, а пузатый, металлически, из тех, что ставят на плиту. Иногда холодильник начинает работать чуть громче, точно напоминая — я тоже здесь.
Вообще-то гостя окружает ватная тишина, но звуки так легко додумать.
Ветер легким сквозняком врывается в приоткрытую форточку, чуть тревожа занавески, и ерошит белые кудряшки хозяйки, выбившиеся из-под резинки, стянувшей волосы в простой хвостик. Девушка выглядит совсем юной с этими мягко очерченными губами, чуть розоватыми щечками и ярко-синими глазами, светлыми бровями в разлет. Но гость знает, что она уже дважды мама. Он случайно увидел двухъярусную кровать в приоткрытую дверь комнаты, когда проходил через коридор из прихожей в кухню.
Наверное, мальчик и девочка, погодки не старше семи лет, такие же светленькие как мама, решил для себя гость, хотя детей не видел, те спрятались от незнакомого дяди. А теперь, наверняка, выглядывают из-за угла, перешептываются между собой, прижимая губы близко-близко к самому уху, чтобы незнакомец не услышал их бесконечные: «А посмотри, какие…»
Можно конечно обернуться, что бы подтвердить свою догадку, но зачем лишний раз пугать и ломать такую интересную игру в шпионов. Ничего, сами осмелеют и выйдут. И гость улыбается девушке, а та понимающе в ответ, а потом поднимает взгляд над его плечом, и несколько мгновений с искрами смеха в глазах, любуется на своих чад.
Чайник негромким посвистом напоминает, что давно кипит. Девушка легко вскакивает на стройные ножки, одним плавным движением оказывается у плиты. С тихим щелчком выключатся газ, чайник еще какое-то время ворчит и шипит, чуть дребезжа крышкой, но вскоре успокаивается. Гость дергается помочь, хотя бы чашки достать, но хозяйка останавливает его легкой улыбкой и покачиванием головы. Девушка открывает крышечку маленького пузатого глиняного чайничка, куда до этого успела насыпать заварку и пряно пахнущие травы, и заливает все горячим кипятком. Божественный аромат плывет по кухне, гостю кажется, что он растворяется в нем. Как давно, он уже и не пытается вспомнить, ему было так хорошо и спокойно.
Аромат лета наполняют чашку живым теплом, наверняка и вкус не уступает, но гость почему-то не прикасается к своему напитку, а хозяйка не настаивает, пьет мелкими глотками из своей чашки, бросая смеющиеся взгляды то на гостя, то куда-то за его плечо.
Часы неспешно тикают, за окном медленно угасает день, и гость понимает, что пора уходить. Он знает, что если попросит, она разрешит остаться, но не хочет обременять своим присутствием. Будет еще время.
Девушка смотрит, как гость собирается в прихожей, накидывает лямки рюкзака на плечи, в глазах ее пропадают смешинки. Хотя она старается не подавать виду и так же улыбается, становиться понятно — ей грустно. Она была бы рада, задержись он подольше.
Гость, уже взявшись за ручку двери, оборачивается и забывает, что хотел сказать, две светлые головки выглядывают и тут же пропадают за углом коридора. Гость улыбается, поднимает руку в знак прощания, и, так ничего не сказав, закрывает дверь.
Сколько раз Марат велел себе, уходя из дома молчуна не оглядываться, хотя бы пока не отойдешь подальше. Тогда можно обмануться, а обманувшись в следующий раз проще вернуться, снова стать гостем.
Сегодня ему не повезло. На третьем шагу запнулся за ржавый детский грузовичком, потерял равновесие, взмахнул руками, и грохнулся на спину. Что-то жесткое в рюкзаке больно врезалось между лопатками. Шипя сквозь зубы от боли перевернулся, встал на четвереньки, поднял глаза, забыв, что не хочет видеть, и тут же зажмурился, отвернул.
«Не видеть! Забыть!» — сам себе приказал он, но картинка упорно стояла перед глазами.
Черная изба, точно ее облизал огонь, но передумал и отступил, так и не разойдясь всерьез. Провалившееся ступени крыльца, навес и сгнившие столбы, державшие его, лежат справа. Крыша на месте, но вся в прорехах, сквозь самые большие видно небо. Дверь с облезлой краской и ржавыми подтеками у ручки. В окнах осколки стекол, ветер вытащил и треплет грязную тряпку, бывшую некогда занавеской, белой в голубой цветочек.
«Забудь! — почти взмолился он сам себе, — Забудь! Иначе она больше не откроет дверь, не выглянут из-за угла малыши…»
Всю оставшуюся дорогу до машины, спрятанной в овраге на краю поселка, он старательно вспоминал белые кудряшки и голубые глаза, одинаковые у всех троих обитателей дома, и гнал из памяти почерневшие бревна стен.
Кто такие «молчуны»? Откуда они взялись? Марат последнее время перестал задавать себе это вопрос, все равно нет ответа. Но очень часто вспоминал, как столкнулся с самым первым своим «молчуном».
В той, прошлой жизни, Марат просиживал штаны в офисе с девяти утра до шести вечера на давно наскучившей работе. Пятнадцать минут пешком до квартиры, в которой жил с родителями, ужин, общение в соцсетях, и несколько оставшихся часов на сон. И так изо дня в день — однообразно и серо.
Неудивительно, что когда друг предложил в компании еще двумя приятелями полазать по местным пещерам, он ухватился за это приключение на три дня обеими руками. Из-за неудачных стечений обстоятельств, поход затянулся почти на неделю, а мог вообще закончиться трагедией: друг сломал ногу, а Марат поскользнулся и приложился головой.
Выбравшись из пещеры вечером шестого дня в компании таких же потрепанных искателей приключений, он понял, как ненавидит темноту и весь этот экстрим. Глядел, как разгораются на высоком бархатном небе звезды, и мечтал прямо сейчас оказаться в теплой и уютной родительской квартире.
До города добрались лишь к трем утра. Родители Марата жили на окраине, поэтому друзья высадили его у первых домов, а сами направились в центр. В такое время даже последние «гулены» уже спали, а «ранние пташки» еще не проснулись, в окружающих домах не светилось ни одно окно. Фонари почему-то тоже не горели, и Марат пробирался едва ли не на ощупь по темной улице, постоянно за что-то запинался и тихо материл электриков.
Дверь открыл своим ключом, чтобы не будить родителей, но его уже ждали. Едва переступил порог — прибежала мать, вся в слезах, вцепилась, затряслась в рыданиях. Марату стало стыдно, он взглянул на отца, но тот лишь тяжело вздохнул и ушел на кухню. На лице его явно читалось неодобрение, а глаза под сдвинутыми бровями прям таки кричали: «До чего мать довел, оболдуй! Что позвонить было сложно!»
Но вслух отец ничего не сказал, угрюмо молчал, как всегда, когда сильно сердился. Мать взяла за руку потянула следом, усадила за стол. Отец отгородился от блудного сына газетой. «ПРИШЕЛЬЦЫ СРЕДИ НАС!» — гласила яркая надпись на всю первую страницу. «Молчуны наступают!» чуть поменьше. Если уж отец взялся за желтую прессу, которую он всегда терпеть не мог, значит не просто зол, взбешен до безобразия и точно до утра не отойдет. Слова от него не дождешься.