— Очень достойный и благородный ответ. Но я не этого хочу. Меня бы устроило, если бы ты накричала на меня, рассказала мне, как ты страдала или что-то в этом роде — что ты действительно думаешь.
Эйлин подумала обо всем, что она говорила ему в воображаемых беседах, но не могла заставить себя высказаться вслух.
— Мне нечего сказать, — пробормотала она.
— Но, Эйлин, этого не может быть.
— Сейчас нет в этом смысла, ведь все уже прошло.
Джоэль проницательно посмотрел на нее, но Эйлин отвела глаза.
— Так, — сказал он, — значит, психологическая блокада, да? Доктору Швейзенбергу придется применить другую тактику. Я буду кричать на тебя. Ты была чертовски сердита в тот день на берегу, и я тоже. Но я позвонил, чтобы извиниться, а ты швырнула трубку. Почему? На тебя не похоже быть столь несправедливой.
— Мне было стыдно, — прошептала Эйлин.
— Своей беременности?
— Н-нет, того, что я кричала на тебя и ударила тебя.
— Правда?
— Правда.
— Постарайся быть более воспитанной, — сказал Джоэль, — иногда лучше проявлять человечность.
— Ты думаешь, следует пытаться?
— Конечно. Но не будь слишком строга к себе, если у тебя не получится. Я тоже старался быть воспитанным. Я хотел сказать тебе, что даже если ты не хочешь выходить за меня замуж, я разделю с тобой ответственность за Гей — буду платить тебе алименты или что-то в этом роде.
— Мне не нужны деньги.
— Но мне нужно было отдать их. Разве ты не можешь этого понять, ах, ты, глупый цыпленок?
Эйлин могла понять.
— Мне очень жаль, — запинаясь, сказала она. — Я не думала…
— О, Боже, она не думала. Для скромной интеллигентной девушки ты ведешь себя так, как будто у тебя птичьи мозги.
— Ты прав, Эйнштейн, где уж нам?
— Вот так-то оно лучше. Продолжай. Можешь сердиться, как только хочешь. Даже можешь меня снова ударить, если будет желание.
— Не хочу, — ответила Эйлин и потом медленно и с трудом произнесла: «Я нехорошо поступила, отказавшись разговаривать с тобой и не ответив на твое письмо. Теперь я это понимаю. Но я чувствовала себя… ужасно оскорбленной… когда ты сказал, что хочешь сделать из меня честную женщину».
— Это просто нервы. Я не хотел оскорбить тебя.
— Как и «презренный еврей»?
— Что-то вроде этого.
Они помолчали, а затем Эйлин, решив наконец, быть совершенно честной, сказала:
— Есть еще одна вещь, которой я стыдилась тогда. Я не ходила в консультацию, точнее ходила, но она была закрыта. Я солгала тебе. Теперь я понимаю, что поступила отвратительно.
Она с беспокойством посмотрела на Джоэля, чтобы увидеть его реакцию, но выражение его лица совсем не изменилось.
— Жаль, что ты не доверилась мне, — просто сказал он, и при этих словах в Эйлин снова закипела обида.
— Если бы только ты пришел ко мне в больницу, — закричала она. — Там так ужасно было одной. Я так хотела тебя увидеть, а ты даже не позвонил мне и не прислал записку.
— Я звонил, — воскликнул Джоэль, стукнув кулаком по столу. Фиона рассказала мне о тебе, но когда я позвонил твоей матери, она сказала мне, что ты плохо себя чувствуешь, и если я приду, тебя это расстроит. Она сказала, что ты решила расстаться со мной. Разве она тебе не говорила?
— Нет, — нехотя призналась Эйлин.
— Ну, вне сомнения, она думала, что так лучше. Но я никогда не прощу ее. Она с самого начала была против меня. Не возражай. Просто прими к сведению, нравится тебе это или нет.
— Но… — начала Эйлин.
— Она должна была позволить тебе выбрать самой.
— Она позволила, — закричала Эйлин. — Правда.
— Никогда не поверю. Уж конечно, она не говорила тебе, что я беспринципный, безответственный хам — хотя это неправда — или что-то в том же роде. Она не хотела, чтобы ты вышла за меня. Ты сказала ей, что я просил тебя об этом?
— Но ты не хотел этого. Ты всегда говорил, что не хочешь.
— Я говорил с тобой о браке как о формальности, устаревшей, ничтожной. Я не хотел, чтобы такое произошло с нами.
— Не хотел жениться на мне, — упорствовала Эйлин.
— Я хотел, чтобы у нас была волнующая, полная приключений жизнь. Допустим, я не хотел ребенка, но я на самом деле… любил тебя. Мы могли все устроить.
Он любил ее. О, могло ли что-либо причинить ей более сильную боль, чем услышать это в прошедшем времени? У нее зазвенело в ушах, и она с трудом удержалась от слез.
— Зачем ты приехал? — закричала она. — Ну, зачем ты приехал?
Джоэль подошел к камину и нежно погладил Эйлин по волосам.
— Мой бедный маленький гранатик.
На этот раз Эйлин не отодвинулась от него. Прикосновение его рук было и болезненно для нее, и приятно, и она не осмелилась поднять на него глаза, чтобы он не смог прочитать в них страстное желание.
Сделав над собой огромное усилие, Эйлин встала и положила новое полено в камин.
— Итак, зачем? — повторила она. Ах, если бы он только сказал, что все еще любит ее!
— Мне трудно ответить на этот вопрос, — ответил Джоэль, — но я постараюсь. Если я благополучно сдам выпускные экзамены, я немного поживу в Лондоне, а потом поеду за границу. И я не могу уехать с легким сердцем, пока не узнаю, что вы с Гей здоровы и счастливы. Теперь я вижу, что так оно и есть. Обе вы — красивые куколки.
— И теперь ты можешь уехать с легким сердцем? Эйлин в упор посмотрела на него, почти рассердившись от разочарования. Как глупо с ее стороны принять по ошибке его дружеское участие за возврат прежней любви, которую он уже признал прошедшей!
— С тех пор много воды утекло, — сказал Джоэль и посмотрел на нее с такой неожиданной нежностью, что ее сердце заколотилось.
— Что ты хочешь этим сказать? — спросила Эйлин.
Джоэль подошел к окну и неуверенно сказал:
— Ты когда-нибудь думала о том, чтобы выйти замуж за кого-то другого?
Значит, он не был уверен в ней. Он боялся получить отпор, помнил, как она не хотела говорить с ним по телефону, не ответила на его письмо.
Эйлин почувствовала прилив радости, ей хотелось танцевать, петь, смеяться, кричать, хотелось сказать ему, что даже после трех лет отсутствия он продолжает быть для нее единственным мужчиной в целом мире, несмотря на его недостатки или благодаря им. Но Джоэль не любил сентиментальные речи. С выражением восхищения на лице Эйлин защебетала:
— Конечно. Он работает в страховой компании. Мы будем жить в красивом доме в Силверноуз, с витражами и центральным отоплением. В ближайшее воскресенье мы навестим его маму и мою маму, в четверг пойдем в кино, а раз в месяц будем устраивать вечеринки с вином и сыром с участием его коллег. Я оставлю работу, потому что ему не нравится мысль, что его женушка работает. Он ужасно милый — его зовут Джон или Дэвид — я никак не могу запомнить его имя. Я зову его просто «милый».
Джоэль разразился смехом, обнял ее и стал кружить в воздухе, пока она не упала на софу. Тогда он опустился на одно колено и торжественно произнес:
— Мадам, я так давно скрывал страсть, которая поглотила все мое существо. Могу ли я, смею ли я предложить вам свою недостойную руку, свое несчастное сердце, свое несуществующее состояние?
— Сэр, — пробормотала Эйлин, томно опуская ресницы, — это так неожиданно.
Глава 11
— Я должна позвонить маме и рассказать ей, — сонно сказала Эйлин. Она лежала на софе, ее голова покоилась на колене Джоэля. Быть с ним — больше не означало для нее кружиться на карусели веселья. Она чувствовала себя в безопасности. В будущем все решения они будут принимать вместе и ответственность поделят на двоих. Они изрядно намучились, укладывая Гей в постель, но это совсем не огорчило Эйлин.
Почувствовав новую связь между родителями, Гей попыталась настроить одного из них против другого. Эйлин предложила ей сэндвичи к чаю, а Гей сказала: «Нет, Гей хочет, чтобы это сделал Джо». Джоэль предложил почитать ей на ночь сказку, а она закричала: «Мамочка, мамочка. Гей хочет, чтобы мамочка».
Она отказывалась раздеваться, отказывалась мыться, а оказавшись в ванне, ни за что не желала вылезать из нее.
— Я выключил свет, а она все еще там сидит, — сокрушенно пожаловался Джоэль, придя на кухню за моральной поддержкой.
— Поговори с ней спокойным и твердым тоном, — сказала Эйлин.
— Я пытался, но она вопит, как сумасшедшая.
— Пускай вопит.
— Она может накричаться до грыжи или порвать голосовые связки.
— Для этого у нас есть дома врач.
— Я бы оставил ее, но так холодно, — пробормотал Джоэль. — Ну, ладно…
Он ушел, и Эйлин с некоторым удовлетворением слушала гневные крики Гей. Через несколько секунд он принес ее, сопротивляющуюся, завернутую в большое банное полотенце.
— Мамочка! — вопила Гей. — Плохой Джо, — бубнила она.
— Ужасная, ужасная, ужасная Гей, — крикнул Джоэль.
Эйлин хихикнула.
— И часто она себя так ведет? — в отчаянии спросил Джоэль.
— Ну, что ж, доктор Швейзенберг, вам следует знать, что это то, что мы, вульгарные непрофессионалы, называем «игрой на чувствах».
— А, «поведенческий синдром»?
— Именно.
— Может быть, она влюбилась в своего отца? Страдает от беззащитности, ревности и неумения выразить свои чувства?
— От всего перечисленного сразу, — сказала Эйлин, — кроме последнего. В этом у нее нет проблем.
— Ты права, скажи, ты когда-нибудь шлепала ее?
— Это бессмысленно.
— Значит, ты пробовала?
— Иногда. Но я не думаю, что это правильно — это, скорее свидетельствует о ленивом родителе.
— Ну, так значит, я ленивый родитель. Гей! — сказал он суровым тоном. — Сиди спокойно и веди себя как следует, иначе папочка устроит тебе такую порку, какой ты еще не видывала.
— Папочка, — Гей сделала ударение на незнакомом слове.
— С этой минуты я буду твоим папой, нравится это тебе или нет. Поэтому веди себя нормально!
Общими усилиями им удалось надеть на нее пижаму и засунуть в постель.
Выйдя из спальни, Джоэль взял Эйлин за руку.