— Мммм, лазанья, — сказал Марти Поутру, лучший мертвый друг шофера спозаранку. — Чувачки и чувишки, Малютка на сей раз себя превзошла. Чуете, какой запах?
Весь кладбищенский двор просто гудел от заплесневелого возбуждения, предвкушая рождественскую вечеринку для одиноких.
— Это в высшей степени неуместно, вот это как, — высказалась Эстер. — Но полагаю, все же лучше, чем барбекю этой кошмарной женщины, Мэвис Сэнд. И почему она до сих пор жива, интересно? Она же старше меня.
— Старше перегноя, ты имеешь в виду? — уточнил Джимми Антальво, чей отпечаток лица до сих пор украшал телеграфный столб, с которым юноша поцеловался в девятнадцать лет на обочине Тихоокеанской береговой трассы.
— О, прошу вас, дитя. Если обязательно грубить, то будьте хотя бы оригинальны, — вмешался Малькольм Каули. — Не усугубляйте скуку банальностью.
— Моя жена обязательно прокладывала слои сыра и лапши острой итальянской колбасой, — вздохнул Артур Таннбо. — Вот это пиршество было.
— Стало быть, сердечный приступ объясним, — сказала Бесс Линдер. Мужнина отрава оставила у нее во рту горечь, которую не выполоскали и семь лет загробной жизни.
— Мы, по-моему, договорились не обсуждать комплексы ПС, — ответил Артур. — Договорились мы или нет? — (Аббревиатура ПС у мертвых означала «причину смерти».)
— Договорились, — подтвердил Марти Поутру.
— Спели бы «Доброго короля Венцеслава», — сказала Эстер.
— Да заткнись же ты, в пизду, со своим Венцеславом, а? Никто все равно слов не помнит, да и не знал никогда.
— Ай-я-яй, какой у нас новенький раздражительный, — сказал Уоррен Тэлбот. Некогда он был художником и писал пейзажи, но в семьдесят отказала печень, и теперь он пейзаж удобрял.
— Что ж, такую вечеринку приятно будет послушать, — объявил Марти Поутру. — А вы слыхали, как жена констебля поминала Армагеддон? Вот уж точно кто отправился в круиз по Большой Полноумной реке.
— И вовсе нет! — крикнула Молли.
Она как раз спустилась в подвал помочь Лене расчистить место в холодильниках для салатов и десертов, которые только предстояло разгрузить.
— Ты кому это? — Лену такая вспышка подруги перепугала до полусмерти.
— По-моему, все ясно, — удовлетворенно подытожил Марти.
Глава 12Рождественский миракль самого глупого ангела
На закате канун Рождества. С неба лило так, что между каплями не оставалось никакого зазора — сплошная стена воды, почти горизонтальная от ветра, дувшего со скоростью семьдесят миль в час. В лесочке за церковью Святой Розы ангел жевал «Сникерс», растирал ладонью след от протектора на затылке и думал: Все-таки надо было испросить инструкцию поточнее.
Его подмывало снова отыскать дитя и спросить, где в точности похоронили Санта-Клауса. Теперь он понимал, что «где-то в лесу за церковью» ничем в особенности ему не поможет. А возвращаться за инструкциями значило бы несколько подпортить чудесность собственно чуда.
Это должно было стать первым рождественским мираклем Разиила. Две тысячи лет его обходили этим заданием, но наконец его черед настал. Ну, вообще-то настал черед архангела Михаила, но работу получил Разиил — продул в карты. Михаил ставил планету Венера против задания исполнить в этом году рождественское чудо. Венера! Хоть Разиил и не очень понимал, что ему делать с планетой Венера, если он ее выиграет, вторая планета ему бы не повредила. Она хотя бы яркая и большая.
А вся эта абстрактность рождественского чуда ему совсем не нравилась. «Ступай на Землю, найди такое дитя, что загадает рождественское желание, которое исполнится лишь Божественным промыслом, — и будут тебе дадены силы для его исполнения». Тут три части. Ну и надо было поручать трем ангелам. И контролера к ним приставить. Вот бы обменять на уничтожение города. Это же так просто. Находишь город, убиваешь всех жителей, ровняешь с землей здания, а если даже совсем облажался, выживших можно выследить в горах и прикончить всех мечом. Именно эта часть, сказать по правде, Разиилу и нравилась. Если, конечно, с лица земли не сотрешь не тот город, а такое с ним бывало сколько раз? Дважды? Города в те времена все равно были невелики. Все население поместится в парочку «Уол-мартов», больше не понадобится. Вот это была бы миссия, подумал ангел: «Разиил! Сойди на землю и опустоши парочку добрых „Уол-мартов“ — кромсай, пока товар не зальет кровью, а здания не обратятся в строительный мусор. И не забудь прихватить себе несколько „Сникерсов“».
Дерево, качавшееся поблизости, вдруг треснуло, как орудийный выстрел, и ангел стряхнул с себя фантазию. Надо побыстрее развязаться с чудом и изойти отсель. Сквозь завесу дождя он наблюдал, как к церквушке начали съезжаться люди: они сражались с дождем и ветром, вечеринка уже начиналась, и в окнах мигали огоньки. Обратной дороги нет, подумал ангел. Придется поднимать все это на крыло (учитывая ангельскую природу, это ему полагалось уметь).
Он распростер руки, и черный плащ забился на ветру у него за спиной, обнажив кончики сложенных крыльев. Придав голосу наилучшую пророческую звучность, ангел выкликнул заклинание:
— Пусть тот, кто лежит здесь мертвым, восстанет! — И Разиил как бы обвел рукой всю близлежащую местность. — Пусть тот, кто долее не жив, жив станет вновь. Восстань из могилы сим Рождеством и живи! — Ангел посмотрел на недоеденный «Сникерс» в деснице и подумал: надо бы уточнить, что же именно должно произойти. — Изыди из могилы! Празднуй! Пируй!
Ничего. Не случилось совершенно ничего.
Ну вот, сказал себе ангел. Сунул в рот остаток батончика и вытер руки о плащ. Дождь поутих, и в лесочке посветлело. Там все равно тишь по-прежнему.
— Я не шучу! — сказал он громким и самым страшным ангельским голосом.
Ничегошеньки. Ветер, мокрая хвоя, деревья туда-сюда мотыляются, дождь. Никакого чуда.
— Узри! — сказал ангел. — Ибо я реально не шучу!
При этих словах налетел вдруг сильный вихрь, и еще одна ближайшая сосна треснула и повалилась, промахнувшись мимо ангела лишь на несколько шагов.
— Ну вот. Такое происходит не сразу, только и всего.
И ангел вышел из леса и по Вустерской улице направился в город.
— Вау, я чё-то вдруг проголодался, — сказал Марти Поутру, мертвый так, что мертвее не бывает.
— Я тоже, — отозвалась Бесс Линдер, опоенная, но бедовая. — Мне как-то странно. Есть хочется — и чего-то еще. Мне раньше так никогда не было.
— Ох, дорогуша, — вторила ей учительница Эстер. — А у меня в голове почему-то сплошные мозги.
— А ты, парнишка? — спросил Марти Поутру. — Тоже думаешь о мозгах?
— Ага, — ответил Джимми Антальво. — Пожрать бы не помешало.
Главы 13 здесь нет, на счастье……А есть только этот рождественский фотоальбом
Иногда, приглядываясь к семейным фотографиям, в лицах детей можно увидеть, какими они станут, повзрослев. А во взрослых за одним лицом иногда можно разглядеть другое. Не всегда, но можно…
На этом снимке мы видим благополучную калифорнийскую семью, расположившуюся перед своим поместьем на берегу озера в местечке Эльсинор. (Это цветная глянцевая фотография восемь на десять, украшенная тиснением — торговой маркой профессиональной фотостудии.)
Все загорелые и здоровые на вид. Такеру Кейсу, вероятно, лет десять, он одет в спортивный пиджачок с эмблемой яхт-клуба на кармане. Еще на нем мокасины с кисточками. Он стоит перед своей матерью, у которой такие же светлые волосы и ярко-синие глаза, а похожая улыбка не призвана демонстрировать качество работы зубных техников, а просто выдает, что через секунду женщина может расхохотаться. Три поколения Кейсов: братья, сестры, дяди, тети и двоюродные сородичи — идеально накуаффюрены, отглажены, вымыты и начищены. Все улыбаются — кроме одной маленькой девочки впереди, у которой на лице застыл раболепный ужас.
При ближайшем рассмотрении выясняется, что сзади и сбоку подол ее красненького рождественского платьица приподнят, а из-под соседствующего с ним синего спортивного пиджака туда змеится рука юного Така — он только что украл инцестуальный щипок за одиннадцатилетнюю попку своей кузины Джейни.
В этой картинке о многом говорит не сама подпольная каверза, а ее мотив, поскольку здесь Такер Кейс в таком возрасте, когда ему интереснее не столько секс, сколько взрывать все, что можно, однако он не по годам осведомлен, насколько его поползновения взбесят кузину. В этом смысл его существования. Следует отметить, что Джейни Кейс-Роббинс в дальнейшем прославится как преуспевающая сутяжница и радетельница за права женщин, а Такер Кейс так и останется рохлей с сухостоем, неизменно разбитым сердцем и плотоядной летучей мышью.
Моментальный снимок сделан у кого-то на заднем дворе в солнечный день. Повсюду дети, и совершенно очевидно, что происходит некая шумная тусовка.
Лене шесть лет, на ней пышное розовое платьице и лакированные туфельки. Редкая симпатяшка — длинные черные волосы перехвачены в два хвоста красными лентами, летят за нею, словно шелковые хвосты кометы, а она несется к пиньяте. Глаза у нее завязаны, рот широко раскрыт, и рвется из него тот звонкий девчоночий смех, что звучит воплощенной радостью: Лена только что вошла в неоспоримый контакт с палкой и уверена, что высвободила целую гору конфет, игрушек и шумелок для всех детей. На самом же деле она изо всей силы врезала своему дяде Октавио по cojones.[4]
Сам же дядя Октавио пойман объективом в тот волшебный миг трансформации, когда лицо от радости переходит к изумлению и боли — на нем отражается все сразу. Лена все равно очаровательна и мила; ее пока не коснулось то бедствие, которое она вызвала. Feliz Navidad!