Олег Агафонов. Нервный, быстро и хрипловато говорящий, с сигаретой, дымящейся между пальцев. Он умер весной девяносто пятого после концерта в Рок-клубе в честь дня рождения Майка Науменко, умершего в девяносто втором.
В начале перестройки Олег организовал что-то вроде хозрасчетного объединения, которое базировалось во Всеволожске под Ленинградом, в избушке на курьих ножках, и в эту избушку многие рок-музыканты положили трудовые книжки, покинув кочегарки и дворницкие. Олег организовывал концерты и платил деньги. Тот же Майк у него числился. Иногда возле избушки, перед кассой, выстраивалась очередь из известных теперь музыкантов. Как-то и я в ней стоял – не помню уж зачем.
Карьера избушки закончилась после концертов во Дворце спорта «Юбилейный», где ураганила «Алиса» и Костя Кинчев орал что-то обидное против полицейских и советской власти. Костя после на этой истории славу поимел, хотя сперва и перепугался, когда полицейские довели дело до уголовного разбирательства. Кинчева в итоге отмазали, да и он сам отмазывался, говоря журналистам, что внук, мол, болгарского коммуниста. Олега же Агафонова подловили после возле дома странные люди (переодетые милиционеры, по версии Олега) и дали в рыло много раз.
В книге Нины Барановской «Алиса», выпущенной издательством «Геликон», вся эта история представлена как нечто романтическо-героическое. Но Нины на том концерте просто не было. А вот что мне рассказал однажды Олег Агафонов: «Перед концертами я разговаривал с Костей. „Костя, – сказал, – менты готовят засаду. Полковник Резинкин так и заявил мне, что я мерзавцев на сцену тащу – он нам покажет! Надо, Костя, провести все корректно – после мы с Резинкиным разберемся“. А перед вторым концертом Костя явился датый. Мы с ним еще выпили. Я ему сто раз повторил: „Держись, Костя, не поддавайся на провокации“. Тут какой-то человек приходит и сообщает: „Костя, твоя жена на служебном входе ждет“. Кинчев тому человеку ответил: „Пошла она к черту!“ Я его уговорил выйти и встретить. Мы прошли сквозь толпу и ее встретили. Костя что-то там ментам наговорил. Нас в „воронок“ погрузили и хотели увезти, но окружила толпа, и я показал лейтенанту на нее. Лейтенант понял, и нас вернули во Дворец спорта. Я опять Костю уговаривал, но он не выдержал и орал хреновину в микрофон…»
Помню собрание в Рок-клубе, на которое пришла женщина-прокурор и где вежливо присутствовал Костя. Прокурор что-то нежно выговаривала собравшимся, а мы, в каком-то смысле, взяли Кинчева на поруки. Кажется, восемьдесят восьмой год стоял на дворе. Мне вдруг пришла хулиганская мысль, и я ее сдуру произнес:
– А если Кинчева все-таки приговорят? Больше чем отработку на стройках страны ему не припаяют. Пусть его направят трудиться в Рок-клуб. С утра станет двор подметать, а после пусть репетирует.
Но Костя покаялся перед прокурором и мучеником не стал.
Рок-н-ролл – это все-таки революция. А революции нужны жертвы, а не внуки жертв. Когда лезешь на баррикады, то должен знать – иногда с баррикад падают вдребезги.
Та история сделала Кинчева кумиром плохо успевающих учеников старших классов. Лет кумиру становится все больше, а ученики не меняются. Называются они теперь «Армия „Алисы“», и Костя издает приказы по армии. Они вполне могут стать хунвейбинами классовых сражений.
Олег же Агафонов хотел снять фильм «Монстры русского рока». Таким было рабочее название. Я даже сценарий для него стал набрасывать. Но Олег умер, и кино не состоялось. Для «Санкт-Петербурга» он сделал несколько добрых дел – снял два клипа на песни Коли Ивановича Корзинина, которые тот записал на студии «Мелодия» с Никитком Зайцевым; сделал после путча передачу, в конце ее толпа музыкантов подпевала мне в песне «Прощай, Империя!». Агафонов смонтировал клип и показал его пару раз по Пятому каналу, снял клип на песню «Дура» и тоже показал по ТВ.
И где теперь все эти материалы?
Стоя возле могилы Моррисона, я нe собирался вспоминать наших покойников – так уж получилось. Совсем недавно умер Андрей Соловьев. Хороший, остро чувствовавший трагедию мира, тяжелобольной человек. Он жил на уничтожение, и даже странно, что дожил до сорокалетия. Коля Корзинин сочинил на его стихи с десяток отличных песен, даже записал боґльшую их часть, но мало кто их знает. Как-то подвернулся случай, и я опубликовал подборку стихов Соловьева в хорошей компании – вместе со своими стихами, стихами Макаревича, БГ, Майка, Цоя, Кости, Башлачева. Получился такой небольшой сборник – восемь маленьких книжек с фотографиями в одной.
История этого сборника по-своему интересна. Возникла у меня идея выпустить несколько рок-н-ролльных книжек – новое издание «Кайфа полного», собрание нот наиболее популярных песен, сборник стихов.
Идею поддержал Борис Березовский (не банкир), хозяин издательства «Культ-Информ-Пресс», что расположилось в двух кладовочках Комитета по культуре города Санкт-Петербурга (Комитет находится на Невском возле лютеранской церкви).
Для «Кайфа» смешную обложку нарисовал Серега Лемехов, и «Кайф» был опубликован. Как-то Лемехов решил улучшить отношения с издательством и явился туда с авоськой плохого вина, предлагая его продегустировать Борису Березовскому (не банкиру) и издательским дамам. Все от вина отказались, и пришлось Сереге пить одному. Затем он заснул в кресле, и после окончания трудового дня Небанкир и дамы вынесли Серегу через проходную Комитета по культуре на свежий воздух.
На этой звонкой ноте история с рок-н-ролльными книжками в «Культ-Информ-Прессе» закончилась. Но я уже нашел другую фирму. В ней работал Валера Кууск – это он снял нас на кинопленку в начале семидесятых. Книгу стихов я уже собрал. Еще капитализм не звенел, как перетянутые струны, и БГ перед концертом в ДК им. Горького согласился поучаствовать в книге; Костя согласился на банкете в Челябинске, Макаревича я как-то подцепил в кулуарах СКК, тексты Майка дал Саша Старцев, и т. д. О деньгах никто не спрашивал, но гонорар, естественно, подразумевался. Договаривался с авторами я в девяносто первом году, а книжку напечатали, когда инфляция следующего года высасывала все с поверхности России. Словно смерч в степи! Издательство рухнуло. Какое-то количество книг оказалось у меня, и я постарался их продать, помня о гонорарах культовых авторов. Но пока книги продавались, деньги обесценивались. Так я никому ничего не заплатил, да и сам практически ничего не получил. Но богатые артисты от этой книжки не обеднели, а вот прекрасные стихи Андрея Соловьева узнали все-таки, как пахнет типографская краска. Кстати, многие песни группы «Игры» написаны на его стихи. Чтобы не быть голословным, приведу одно стихотворение.
Пасха
праздник Пасхи
я не в церкви
я смотрю нелепый фильм
часто думаю
о смерти
если остаюсь один
праздник Пасхи
хор и злато
в рану вложена ладонь
время движется обратно
в каждом вижу мать и брата
в непроглядной тьме – огонь
праздник Пасхи люди в церкви
море глаз и море свеч
огоньки горят в безветрии
обогреть и не обжечь
огонек мой там же с ними
пусть не в церкви мне стоять
но в огромном этом гимне
я стараюсь подпевать
голос мой – смычок без скрипки
как мне вылиться всему
в благодарственной молитве
в поклонении Ему
Надоели смерти! Но они были. Хотя мне до Цоя дела и нет, не был знаком я с ним фактически (один раз только пили вместе, не знакомясь, и кореец колотил по столу ладонями в припадке какого-то внутреннего нерва), но, узнав о его гибели, я потащился в Рок-клуб с Джорджем и пил в этом Рок-клубе трое суток, днем и ночью, а когда за пьющими пригнали автобус и предложили ехать на кладбище, то я да Джордж, мы чуть не отказались, были без сил, все-таки поехали, тупо искали выпивку среди кладбищенских березок.
За Цоем умер Майк, музыка его казалась намного ближе, чем холодный космос корейца, по крайней мере, потому, что сочинял Майк рокабилльные в основном стандарты, и в этих стандартах не найти ни единой оригинальной ноты, и стихи корявые, безграмотные… Но в каждой песне есть одна-другая точная строчка, попадающая в сердце, заставляющая страдать и объединяться.
Не очень близко, но я знал Майка. Он все-таки относился к более младшему поколению, ходил в юности на концерты «Санкт-Петербурга». Мы пожимали друг другу руки со взаимным уважением. За несколько месяцев до смерти Майка я оказался у него на дне рождения – в его жуткой коммунальной квартире-кишке, где собралось человек пятнадцать, где мы пили вино и водку. Сперва Майк казался веселым. Из тонкого светлого юноши он уже давно превратился в пропитого мужика с тремором. В узкой комнате все кое-как уселись за столом, затем разбрелись по квартире. Я зашел на кухню и увидел Майка Науменко рядом с БГ, который утешал товарища рокабилльщика… К ночи осталось несколько человек, в динамиках наяривал Чак Берри свои утиные проигрыши, и Майк стоял напротив весеннего окна и просил:
– Послушайте. Послушайте.
Он держал в руке клочок бумаги со стихами и, похоже, хотел их прочесть. Но все отмахивались и слушали американского Чака. Да и я, пьяный мудак, сперва было собрался выслушать человека, но алкоголь оказался сильнее. Оказался он сильнее многих. Он и Майка победил. После кладбища состоялась привычная уже пьянка в Рок-клубе, превращавшемся уже тогда, а теперь превратившемся окончательно в поминальный зал. На той пьянке я зацепился брюками за гвоздь и оторвал полбрючины. По дороге домой нападали ночные милиционеры и отпускали.
Я обещал замолчать о смертях и говорить о вечной жизни. Но сила смерти, сила самого термина, темный ужас понятия настолько силен, что практически невозможно от смерти оторваться, и если правильно задуматься, то получится – человека ничего, кроме смерти и того, что за ней последует, не интересует.
…Тянется, тянется иностранный пипл к культовым костям. Хотя – нет! Слышу шепоток, русский шепоток слышу возле могилы Моррисона на кладбище Пер-Лашез в городе Париж страны Франция…