Сука, придется идти вот уже сейчас, потому что не удивлюсь, если в спецшколе с самого утра самозабвенно косплеят «Чучело». А что сделаешь? Мы ведь немножко в ответе за тех, кто нас отшил.
Мне пи*дец! Сидевшую скраю в дальних рядах и прячущую глазки от вещающего со сцены меня Саяку-то выгородил как смог, но какие мордашки у будущих соучениц! Нечистый на руку мясник так смотрит на отборную вырезку, мысленно определяя процент «утруски и усушки». Ткачёв освободился! Кто на новенького? Он же такой бедненький — и болеет, и брошенный. Телефонов мне насовали полные карманы. Бери любую — благо есть там очень даже хорошенькие. Простите, девочки, но пока никак — Сойка-то поняла, куда и зачем я лезу, а эти не факт, что поймут. Да и не хочу! Вот просто не хочу! Покосился на девятиэтажку, мимо которой проходил: в квартире номер сорок девять живет тетя Соня, тридцатидвухлетняя бездетная вдова. За «разок» двадцать берет, за ночь — полтинник. Можно сходить — ребята постарше хвалят. Нафиг, так проблему девственности решать точно не буду.
Вилка? А не смогу! Вот просто не смогу — ну маленький, а она ух какая! И притворяться ведь будет, чтобы пионер не обижался. Нафиг, нужно подрасти во всех местах, тогда будет нормально. Может даже обоим! Тоже барьер, получается. Вот поэтому предстоящий «поход в гости» вызывает легкие приступы паники — вдруг начнет малолетку растлевать с особым цинизмом? Я же не удержусь. С другой стороны — «старлея» за такое получит точно. Считай — все в плюсе.
Стало немного противно. Нафиг, держим траур, а там будь что будет.
Родные еще не вернулись, я поставил чайник, принес на кухню лист бумаги и набор карандашей, и принялся осваивать рисование. Головной супермозг неплохо прогибает под себя спинной, заставляя отращивать новую мышечную память ускоренными темпами, но практики нужно много — аккордеон осваивал пару недель, но каждый следующий инструмент в принципе легче дается, чем прошлый, а вот над рисованием придется попотеть побольше — у меня в прошлой жизни по нему стояла гордая (потому что единственная на весь аттестат) «тройка». Ну не творческий, просто в музыкалку ходил и Летова под гитару «бахать» нравилось.
Скомкав пятый запоротый лист, кинул его в мусорку и заварил чаю. А не слепить ли мне лучше клубничный торт? На это моей каличной руки хватит. Часть ягод не в варенье, а в морозилку ушло. Решено! Достал завернутую в оберточную бумагу (даже у нас с пакетами напряг) клубнику, бросил в раковину размораживаться. Так, где у нас тут мука?..
Раздался звонок в дверь. Вытерев немного испачканные руки о полотенце, пошел открывать и узрел на пороге Надю Рушеву, в паричке формата «каре», с выщипанным куском бывшей моноброви на лице, джинсах и бежевой ветровке.
— Привет! — вполне искренне улыбнулся я ей.
Напоминалка пришла — Сережа на самом деле может творить добро. Прямо вовремя! А еще Надя просто хорошая девочка, и мне нравится ее компания.
— Привет, — немножко покраснела она.
А вот это что-то новое — раньше не было. И бровку не щипала! А еще — наполовину тувинка (дочь первой тувинской балерины, между прочим!), сиречь — азиатка. Сама бы «шанс» использовать не догадалась, значит — проделки бабы Кати. Кругом одни «ловчие», мать его. Смешно — Хрущев космонавтов «спаривал», посмотреть какой ребенок получится, а эта — детей-вундеркиндов. А вдруг отпрыск тоже необычный получится? Но на Надю злиться прямо никак — она-то причем? Прости, девочка, но ты даже на вид слишком хрупкая. Куда я тебе? Ничего, постепенно успокоишься, «переключишься» на кого-то еще и перейдешь в разряд «хорошая подруга». Непроста Екатерина Алексеевна — не вчера ведь привела, когда я тут всенощное плаканье устроил, а когда дым немного развеялся. Бабушка, че с нее взять.
— Ты в гости? Заходи, я как раз торт лепить начал. А еще щи есть вкусные, если голодная, — предложил я.
— В гости! — с улыбкой кивнула она. — Щи не хочу, спасибо, я дома поела.
Очень красивая улыбка у Нади. Так-то, прости господи, не красавица, но… Но трогать нельзя, уважаемый начинающий самый главный примат. Этикет на больничном только для Вилки, поэтому помог Наде снять ветровку, повесил, и повел оставшуюся в водолазке девушку в квартиру. Худенькая какая! А еще — на полголовы меня выше, но к такому я давно привык.
Она у нас впервые, поэтому провел экскурсию. Когда зашли в нашу с Таней комнату, поползли очень болезненные флешбеки с того дня, когда я приводил сюда Сойку. Реакции девушек, впрочем, отличались разительно — Надя явно стеснялась, поэтому в основном молчала и улыбалась своим рисункам на стенах. Но пару вещей все-таки прокомментировала:
— А ты зачем книжку к шкафу прибил? — хихикнула, указав на распятого «Микки Гудбоя».
В стену «двухсотка» не влезла — не дюбель же, пришлось маленько шкаф попортить. Мама немножко ругалась.
Объяснил, Надя посмеялась.
— А у тебя какие чеки? — спросила она, увидев свисающий из ящика краешек купюры, когда я ей показывал, где спит Таня.
— С синей полосой, — показал.
— А у меня и с синей есть, и простые, и даже с желтой! — похвасталась она.
Вполне заслуженно, поэтому — можно. А еще — просто нашла почти ровесника, с которым можно обсудить такие вещи — вон на мордашке какая радость. Тяжело быть ребенком-вундеркиндом, вроде и любят все, но… Впрочем мне-то откуда знать, я ж доппельгангер.
— Я даже не знал, что они разные бывают, — честно признался я.
Ну полосатый чек, ну и что? Телевизоры-то по нему продают.
— Синие — это валюта стран соцблока, — пояснила Надя. — Без полоски — капстраны. С желтой полосой — страны Африки. Если на рубли менять, за простые дают больше всего.
Сорта фантиков короче, ясно.
— А тебя и в Африке знают? — с улыбкой спросил я.
— Была выставка! — с улыбкой кивнула она.
— Африка — очень богатый материк… — чисто на рефлексах подрубил я политинформацию, заткнувшись минут через пять — все это время Надя прилежно слушала и мимически реагировала на особо мощные моменты.
— Жалко негров, — грустно вздохнула, придя к единственно возможному выводу.
— Жалко, — признался я.
— Я в Фонд Мира каждый месяц немножко отправляю, — похвасталась она.
Ну хорошая, милая девочка как она есть. Я такую только испортить могу вот этим своим «мы же материалисты». Помрачнеет же, начнет грустное рисовать, а там и до легких психозов недалеко — вундеркинд же, всю жизнь с карандашиком в руке провела, ей картины и работа, и досуг, и оправдание троечек в аттестате — жаловалась, когда в больницу приходила. Таких от мрачных сторон бытия нужно тщательно оберегать.
— А я ни копейки неграм не дал и не дам, — признался я. — Их, конечно, жалко, но я лучше своим помогать буду.
— Это как? — заинтересовалась Надя.
Рассказал про школы и детдома, про короткую благотворительную акцию с бутылками, подвел к окну, где рабочие укладывали на осушенное дно пруда бетонные плиты.
— Я и не знала, что так можно! — ожидаемо удивилась она инфраструктурному проекту. — Может мне тоже своим помогать?
— Это как хочешь, — улыбнулся я. — Но неграм же кто-то тоже должен?
Живут Рушевы неплохо, но вот так по 30-40 тыщ выкидывать не потянут, пусть в фонд по мелочи дальше шлет.
— Верно! — широко улыбнулась она. — Тогда ты нашим помогай, а я неграм буду!
Вот и поделили зоны ответственности.
Надя смущенно поерзала, потупив глазки:
— Можно я парик сниму? Чешется.
— Будь как дома, — а чего мне?
Девушка стащила паричок, явив сантиметровый ёжик волос. Смешная, но смеяться не буду — расстроится же хороший ребенок.
— Я тебя с волосами видел и такой запомнил, поэтому не переживай, — улыбнулся я просвечивающим на спадающих через окно солнечных лучах ушкам. — Отрастут.
— Отрастут! — с улыбкой подтвердила Надя.
Пошли на кухню, и ей на глаза попался почти даже не уродливый вариант изображенного одноглазого чувака в черном плаще с нереалистично-огромным мечом и механической рукой.
— А ты и рисовать начал? — посмотрела на меня светящимися глазами.
— Тренируюсь потихоньку, — признался я. — Рисовать сложно — вот у меня в голове картинка есть, но описать ее текстом мне гораздо проще, чем перенести на бумагу как есть. Но иногда перенести как есть прямо нужно — ведь в тексте я могу, например, написать «Надя была высокой, стройной и симпатичной».
Девушка полыхнула щечками.
— И, в принципе, этого будет достаточно — читатель представит «симпатичность» так, как ему нравится, и нужный эффект будет достигнут. Но тогда получится, что у каждого в голове разная Надя.
— Поняла! — с улыбкой кивнула она. — А кто это? — показала мне листочек.
— Это будет главный герой графического романа, который, возможно, я смогу продавить лет через пять. Хотя бы за границей.
— Графический роман? — у Нади перехватило дыхание.
— Комиксы знаешь что такое? — спросил я.
Поездившая в «загранки» девушка кивнула.
— Вот это — как очень большой комикс, только с нормальным сюжетом и художественной ценностью, а не трах-бабах, злодей побежден.
— Можно я помогу? — загорелась она.
— Можно конечно, — одобрил я. — Но тебе сейчас, наверное, поступать надо?
— А я теперь второгодница, — горько вздохнула девушка. — Почти весь год на больничном, придется заново.
— Останешься еще пару раз — и я тебя догоню! — пригрозил я.
— Нет уж, больше я болеть не собираюсь! — гордо вскинула она подбородок и спросила. — А ты летом в «Артек» поедешь?
— У меня гастроли, — покачал я головой. — Очень много писем шлют, нужно поездить по стране, с людьми встретиться, так что смену в «Артеке» я себе позволить не могу. Но на пару дней загляну — там же тоже мои читатели есть.
— Я на весь июнь туда поеду, — предупредила Надя.
— Значит и я в июне туда, — с улыбкой пообещал я.
Дальше она помогла мне слепить торт, подтянулись родные, мы все вместе попили чаю («Ой, Наденька, ты такая худенькая! И торт помогла испечь? Ну какая молодец!» — и все это мама сопровождала очень красноречивыми взглядами на меня — чего тебе мол еще надо, дурень?), и я проводил Надю до такси — темно уже, пусть лучше так.