— Баба Катя говорит, что ты молодая и глупая! — ехидно передал слова главного идеолога страны Вилке, прикрыв микрофон ладонью и отодвинув трубку подальше. — А еще я над тобой шефство должен взять.
Не выдержав, девушка убежала в гостиную, хлопнула дверью и разразилась приглушенным преградой смехом.
— Простите, Екатерина Алексеевна, я же все-таки подросток. Стараюсь изо всех сил, но все равно время от времени глупости прорваться пытаются. Обещаю стать лучше и вести себя осмотрительнее.
Никакого веселья с этим кровавым режимом.
— Лучше — всегда хорошо! — одобрила она и попрощалась.
Ну все, можно дальше с Вилочкой немножко поубивать время до дел.
— Решил по сбитым летчицам пройтись? — решила для профилактики поревновать она, когда мы благополучно осквернили диван, и, частично, ковер в общей комнате, лежа на том самом диване попой вверх, положив подбородок на ладони и покачивая в воздухе ножками.
— Хоть на обоях печатай и на стену, — чисто ради приличий попытался я сбить ее с настроя.
— Нельзя, — отрубила она инициативу.
— Я бы и не стал, — улыбнулся я. — Разве что в секретной комнате, куда можно заходить только мне одному. Но зачем, если у меня есть целая секретная ты? То же относится и к Ведищевой — она, извини, средняя, а ты — одиннадцать из десяти.
Совместив подъем с дивана с эротичными потягушками, она поощрила меня за лояльность:
— С каждым разом всё лучше!
— Достигается упражнениями, — фыркнул я, встал на встречу, поцеловались.
Девушка покосилась на часы и ехидно заметила, плотнее прижавшись бедрами к напрягшемуся органу:
— Нужно ехать!
— Ох, нужно! — вздохнул я, высвобождаясь из ее объятий и нагибаясь за трусами. — Ибо пунктуальность — вежливость королей. Нужно соответствовать!
Переодевшись, поехали в «Пингвин» — общаться с осилившим сценарий трех серий «Электроника» Евгением Велтистовым. А еще — придумал отсутствующую до моего вмешательства повесть про робопса Рэсси, которая в моей реальности появилась только в 71-м. Скоро весь «Электроник» выходит на «Детгизе» большой книгой сразу пятимиллионным тиражом — мелочь, конечно, но больше выбить не получилось.
В сумочке переодевшейся в оранжево-белое полосатое платье с открытыми плечами и подолом до середины коленной чашечки девушки — присланный, впитанный, и, чего уж тут, немножко исправленный черновик сценария. Мне бы еще немножко с режиссером пообщаться, на тему постановки кадров, динамики и акцентов, но не факт, что дадут. Ну и вдруг испорчу — смотреть его будут в 70-м году, когда кино ну совсем другое.
Вошли в кафе, взяли по три шарика мороженого — сентябрь, но еще жарковато — с яблочным соком и уселись ждать писателя. Не опаздывает — мы по-прежнему сверхскоростные.
— В Одессу летим, — с улыбкой порадовал я девушку. — На всю первую неделю октября — на киностудию, раскадровочки смотреть, с товарищами актерами знакомиться, в море купаться, если еще можно будет, само собой — пара встреч с читателями, город-то большой. И по округе немножко проедемся. Ну и в ежедневном режиме старательная проверка котлет и бананов. Товарищ Велтистов и его семья летят с нами, отдохнуть, морем подышать, но их на котлеты мы не позовем.
— Не сидится же тебе, — с улыбкой ответила она.
— Оправдываю многочисленные прогулы школы как могу, — развел я руками и ткнул одной из них в тетеньку средних лет, устало несущую авоську по тротуару. — Из списка.
Знак, «винтилово».
— Как ребята? — спросила Виталина.
— Пока нашел десяток в ЦК, из которых одного желательно дорастить до члена Политбюро, — ответил я. — Но лучше еще немного понаблюдаю. Еще наметил пяток замечательно играющих музыку и имеющих вполне поддающийся исправлению акцент. Это лучше согласовать, и, если не подходят, придется набрать зарубежный ВИА — это кроме «АББЫ» с ловушками, которую мне никак не хотят давать. Ну и так, по мелочи — кого в КГБ пристроить, кого — в милицию. А, ну и четыре художника и двое начинающих поэтов — пока не очень, но навыки же шлифуются.
— «АББУ» тебе не дают, потому что там отсев как у космонавтов, — пояснила Виталина. — Понимаешь степень ответственности? Один «протечет» — все, вся операция насмарку, а СССР — здоровенная оплеуха! «Суперзвезды-шпионы» — как тебе такие заголовки?
— Справедливо, — кивнул я. — Работайте, товарищи.
— Работаем побольше твоего! — фыркнула Вилка и покраснела.
— Какое неосторожно натянутое на себя «мы», — хрюкнул я.
Последние трое суток мы расставались только на время уроков, так что нифига она не работает. Испортил я товарища старшего лейтенанта.
В кафе вошел одетый в костюм товарищ писатель и не без смущения покивал на ведомого им за руку черноволосого пацана-первоклашку в форме октябренка. С улыбкой покивал в ответ — понимаю, не осуждаю. Заказав мороженого себе и сыну, Евгений Серафимович привел последнего к нам и представил:
— Максим, семь лет, мой сын.
— В школу пошел, да? — задал я стандартный вопрос, пожимая очень старающемуся прятать восторг пацану руку.
— В первый класс! — похвастался он.
— Оценки еще не ставят? — подключилась Виталина.
— Не ставят, — вздохнул расстроенный ребенок.
— Ничего, у тебя папа писатель, значит ты тоже умный! — сделал я основанный ни на чем вывод. — Отличником будешь!
— Обязательно буду! — покивал он. — Спасибо, что прислал рукописи почитать!
Это при «Мишу».
— Читай на здоровье, — улыбнулся я ему.
Для того и плагиатится же.
Пока мы с Вилкой развлекали счастливого первоклашку, его отец ознакомился с правками и одобрил две трети, компромиссом выторговав себе право треть не менять. Опытный! Теперь чуть-чуть отличается от оригинала, но хуже точно не стало. Немножко согласовали поездку в Одессу — на ТУ-144 не полетим, колхоз уже вот-вот попадет в мои цепкие лапы и съест всю монетарную массу — и попрощались, не забыв забрать сценарий — повезем в Минкульт.
Закинув рукопись куда следует для размножения и отправки на Одесскую киностудию, пошли в коридор ждать назначенного приемного времени к Борису Николаевичу — Ткачев Сережа у нас нынче все еще не Магомаев, но уже величина всем известная, поэтому «только спросить? Проходите конечно!» сработает, но я же интеллигентный человек.
— Борис Николаевич, как вам нынешний глава Союза писателей? — спросил я после ритуальных приветствий и «как оно?».
— Говно человек товарищ Федин, — с восхищающей прямотой ответил Полевой. — Но снять пока не могу — сам понимаешь, — развел руками.
— Отложим тогда, — смирился я и спросил. — Как думаете, Михаил Александрович Шолохов согласиться занять должность?
— Говорил с ним, — пожал плечами Борис Николаевич.
— Не один я такой умный, — покивал я.
— Совсем не один! — ухмыльнулся он.
Раздался стук в дверь, и полная секретарша средних лет ввела в кабинет уже знакомых юриста и КГБшника в сопровождении двух иностранцев — один ростом с нынешнего меня, в компенсацию — толст и лыс, прямо сейчас — вытирает пот с головы платочком и шумно отдувается. Второй — «шпала» с нордическим лицом, блондин и в круглых очках.
— Жарко у фас в Москфе, — смущенно улыбнулся лысый.
Говорит на русском с классическим немецким акцентом, отчего немного комичен.
— Жарко, — согласился Полевой и представил гостей, начав с толстого. — Юрген Вебер, редактор издательства «Бертельсман». Кристиан Рихтер, юрист того же издательства. Сергей Ткачев, комсомолец, — не без ехидства в глазах представил меня так, как я привык. — Виталина Петровна, секретарь Сергея.
— Здрафстфуйте, фройляйн! — приложились гости к ручке.
Расселись, получили от секретарши чаю с сушками.
— Я есть любить сушшка! — похвастался лысый. — Фот так есть надо! — помакал в чай.
— Всегда радуюсь, когда человек находит для себя что-то хорошее, — с нейтральной улыбкой проигнорировал я умышленно подпущенную клоунаду.
Хер Вебер не смутился и разразился реально внушающей уважение речью о любви к СССР — ну прямо заморочился, спичрайтера нанимал.
— Скажите, хер Вебер, а ваше издательство печатало нацистскую пропаганду? — одернул его заскучавший Полевой.
Очкастый остался непроницаемым, редактор скривился:
— Я, такой прискорбный момент в нашей истории быль. Разумеется, я пришель туда на работу посше.
— Разумеется, — покивал головой министр, мельком даванув меня взглядом.
Да понял, никто и не обольщается. Но нынешние немцы всё, их все равно никто не спрашивает.
— Так что вы хотели нам предложить, хер Вебер? — спросил я.
— Я! — он посерьезнел, дал отмашку юристу, и тот выдал мне документы.
Пролистываем до денег — остальное стандартное, многократно проверенное, а потому — неинтересное.
— Пятнадцать процентов! — скорбно вздохнул я. — До вас к нам приходили англичане. Уперлись в двадцать пять, а мы обещали подумать.
— Мы могли бы предложьить дфадцать шесть, — попробовал легко отделаться лысый.
— Уверен, вы можете лучше! — улыбнулся ему я.
— Нам перетафали фаши рассуждения о норме прибыли, товарьищь Ткачеф, — улыбнулся он. — Но какую-то прибыль мы федь должны получить? Фы молоды и горите идеей, и я фас за это уфажаю, но, уферяю, наше издательство не занимается никакой эксплуатацией — фсе наши сотрудники и афторы софершенно довольны! Ф знак нашего феличайшего уфажения в юному гению — тридцать!
— Когда-нибудь кто-нибудь даст больше, — развел я руками. — Вы уже пятые, и на «тридцатку» относительно легко согласились. Значит следующие иностранные гости согласятся на тридцать пять. Следующие — на сорок. И все равно останутся в огромном плюсе! Давайте сразу сорок, хер Вебер?
— Сорок? — жалобно проблеял немец и скорбно вздохнул. — Такой фариант мы предусматрифали, — вздохнул он. — Мы согласны на сорок. — Промокнув лоб платочком, признался в ненависти ко мне. — Фы далеко пойдете, молодой челофек!
Вилка, Полевой, юрист и КГБшник расписались на контракте с исправленными цифрами, то же самое сделали немецкие партнеры, мы пожали руки и попрощались, оставив их согласовывать детали с Министром.