Леонид Яковлевич оживился:
— Если на следующем перекрестке повернуть налево, можно будет увидеть сквер, который мы обустроили в прошлом месяце.
— Давайте посмотрим, — одобрил я.
Сквер хороший — лавочки, урны, деревья, плитка. Поговорили с присутствующими здесь пенсионерами — остальные на работе — которые рассказали, что сквер им нравится, но лучше бы сделали нормальную дорогу, а еще лучше — водопровод.
Леонид Яковлевич, которого пенсионеры не узнали, демонстративно записал в блокнотик, я раздал карточки с автографом, и мы отправились дальше.
— Пойдемте по тому вон гастроному погуляем, — указал я на номерной магазин. — «Буратины» купим. Мне сладкое очень нравится! — со счастливой улыбкой признался я товарищу Бутенко.
— Мне тоже, — покивал он. — Но стараюсь себя ограничивать, врачи советуют.
— Самоограничения — важная часть духовного роста, — одобрил я.
Зашли в гастроном — изобилие в наличии. Не черная икра с осетриной, конечно, но глаз все равно радует. Взяли бутылку «Буратины», и хитрый мальчик отправился проверять правильность работы весов в отделе сладостей. Тетенька получила автограф, отвесила запрошенные триста граммов «Мишек на Севере»…
— Тетенька продавщица, а зачем вы меня обманываете? — обиженно насупившись, спросил точно знающий, сколько должно быть конфет в трехстах граммов я неожиданно стройную для работника Советской торговли темноволосую даму лет тридцати.
Не хватает одной конфетки.
Побледнев, она отшатнулась, рухнула на стул, и, начиная плакать, выдала легендарное:
— Я не виновата!
— Леонид Яковлевич, нужно закрыть магазин и поместить сотрудников под наблюдение, чтобы не успели замести следы, — выдал я опешившему от такой занятной сценки градоправителю.
— Это не в моих полномочиях, — проявил он кретинизм, получил в ответ поднятую бровь дяди Вити и пошел звонить сразу начальнику местного БХСС.
Товарищ полковник, тем временем, прожестикулировал в витрину, и к нам присоединилась сборная из сотрудников БХСС и КГБ — местные. Двое встали у входа с приказом выпускать только клиентов и никого не впускать. Для солидности повесили на дверь табличку «учет». Клиенты, впрочем, уходить и не спешили — нифига себе суета началась, любопытно же!
Еще двое с возглавившим их дядей Витей пошли к директору, и через полминуты по громкой связи раздался дрожащий женский голос, поведавший, что магазин закрывается на тот самый учет. Пришлось народу с недовольным бурчанием уйти. Нервничающих продавщиц тем временем рассадили на стулья в центре зала, чтобы ничего не трогали.
Директор гастронома в виде полной, стервозного вида женщины лет сорока пяти с прической «бублик» и в очках с импортной оправой на вопросы отвечать отказалась совсем, но вот ее персонал в круговую поруку играть не стал, сдав начальницу с потрохами: и из подполы черной икоркой приторговывает, и гири в магазине специальные, на двадцать-тридцать граммов легче положенного. Покупатель и внимания не обратит, но граммы складываются в килограммы, и директор с этого имеет больше положенного.
— Сучки! — прошипела та. — А вы чистенькие, значит? Да вы мне руки целовали за премиальные в конвертике! «Спасибо, Любочка Петровна!», — передразнила она.
— Труден путь строителя коммунизма, — со вздохом подвел я итоги.
Глава 25
Из Одессы меня выдернули приказом сверху, сразу после фото— и автограф-сессии по окончании встречи с читателями. Вот тут слухов пришлось хлебнуть полной ложкой — все заданные мне вопросы касались городских проблем, а силовикам пришлось неплохо попахать, пока вместо песен и фельетонов Сережа толкал со сцены агитацию и пропаганду о том, насколько важно отлавливать чертей в тихом омуте. Потом тем же самым занимался товарищ Бутенко, которого за эти дни я изрядно прокачал в плане трудолюбия и урбанистики. Даже черновой проект развития Одессы дали почитать, и все мои правочки «постараются учесть». А еще он полюбил по-настоящему внезапные проверки, потому что сверху позвонили и погладили по голове за рейды, в ходе которых мы исправляли гастрономы, продуктовые базы, столовые, и даже накрыли подпольный цех по пошиву юбок. Хорошие юбки, блин, но не потому что цеховик такой классный, а потому что вся нормальная ткань на подпольное производство и уходит! Официальный ширпотреб, следовательно, деградирует.
Попросить может после разрешения кооперативов амнистировать часть цеховиков почеловечнее? Пускай самореализовываются, налоги платят.
Внезапная идея — воткнуть на ВДНХ типа-робота под названием «Терешкова». Сначала — «Терешкова-1», а далее каждый годик (план-минимум) добавлять ему новые фичи. Для начала будет просто муляж, которого научим, например, здороваться — там просто, чисто диктофон подрубить. В идеале на «Терешкову» должен пахать отдельный НИИ. Надо на прием к деду записаться, поговорить об этом.
А еще нужно поговорить о том, какого хрена меня из ДК везли натурально в БТР, под вооруженным конвоем. Остался конвой и в самолете — у двоих автоматы! По прилету в Москву нас закутками вывели из аэропорта, и уже на гражданских машинах отвезли на дачу Судоплатовых. По пути отметил несколько КПП с вооруженными КГБшниками. Сама дача тоже охранялась — и снаружи, и изнутри.
— Сережа! — услышал я давно ставший родным мамин голос.
Сердечко ёкнуло — соскучился! Мама загорела, вернула прежнюю идеальную фигуру. Одета в джинсы и кофту — на даче же. Обнялись, расцеловались.
— Я соскучился! — признался я ей.
— А я-то как соскучилась! — продолжая меня обнимать, она слегка покачала нас вправо-влево. — Вырос-то как! — отметила мой достающий до ее нижней губы затылок. — Когда на глазах дети растут, оно и не заметно, — добавила маминых инсайдов. — А месяц не видела, и ты уже вон какой! — отодвинувшись, окинула меня гордым взглядом.
— Я бы покраснел, но, извини, как дошло вот до такого? — указал на курящего у ворот автоматчика. — С кем воюем?
— Ни с кем, — поморщилась она. — Нас из отпуска выдернули, просто на всякий случай, но я на самом деле очень рада! — широко улыбнулась. — Отдохнула, теперь буду детей воспитывать!
— Мааам… — немножко надавил я.
— Я не знаю! — раздраженно всплеснула она руками. — Если вам, — вполне легитимно объединила она нас с Вилкой. — Ничего не говорят, то мне-то откуда знать?
— Извини, — признал я ее правоту. — Дед тут?
— Пф! — она красноречиво обвела явно перенасыщенное охраной пространство рукой.
— Понимаю, — вздохнул я. — Тогда пошли с папкой и сестрами поздороваюсь, а потом шашлыки и баня. С Виталиной Петровной пойду.
Мама закашлялась, Виталина покраснела.
— Да ладно вам, — отмахнулся я, и мы пошли к дому.
Неспокойно на душе прямо — сколько юнитов не нагони, а один звонок сверху — и все: «Гениальный мальчик утонул во время купания в реке», например. Но это даже не 0.0001% проблемы — как бы тупо ни звучало, я тут за Родину жопу рву вообще-то, а все происходящее выглядит как попытка государственного переворота. Удачная ли? На деда ух как много завязано. Не будет такой крышы — останутся народная любовь и любовь силовиков. А это ух какие жиденькие активы, если честно. С другой стороны — я сам по себе огромная ценность. Опасен? Безусловно! Полезен? Абсолютно! А главное что? Правильно — совершенно идейный, а потому — лояльный властям. На секундочку — ничего несогласованного сверху я не сделал, и этот факт обязательно заметят. В общем — либо дед передушит конкурентов и будем жить по-старому, либо буду адаптироваться к работе с новым начальством. Ну не верится, что найдется мудак такого уровня, чтобы меня тихо удавить. Ну задушит жаба!
— Не переживаешь? — спросил я.
— Я уже привыкла, что все наши проблемы решаются так, как лучше для нас, — смущенно призналась родительница.
Понимаю и только одобряю. Теперь попробуем оценить не связанный напрямую с моей жизнедеятельностью ущерб. Вот тут уже зависит от инициаторов. Если это остатки «преданных брежневцев» — все очень плохо, потому что эти экономику менять не станут точно, а скованному по рукам и ногам мне вытряхнуть их из Кремля будет очень сложно. Но в целом — реально, если не дергаться и играть «в долгую», в лучших традиция деда, который точно не сдох — про такое нам бы сказали точно, причем сразу. Семью и Виталину мне оставят по тому же принципу «полезности и подконтрольности» — рычаги давления лишними не бывают. Могут отправить Судоплатова-старшего на пенсию — он из старых времен, а таких особо мягкотелые товарищи боятся. Баба Катя… Вот здесь все очень плохо — тоже на пенсию пойдет.
— Фурцевой не звонила? — спросил я маму.
— Нельзя, — вздохнула она. — Никуда нельзя.
— Кровавый режим блин, — вздохнул и я.
А еще надежда на МВД и армию, не говоря уже о прямо-таки родном КГБ. Щелокова чисто теоретически перетянуть на сторону заговорщиков могли — если «брежневцы», опять же — но вот армейцев и КГБ — едва ли. Про армию никогда столько песен отовсюду не играло, а первый танковый биатлон, где наши раскатали в пух и прах союзников по Соцблоку, уже показали по телеку. Благодарность имеет свойство постепенно улетучиваться и отступать под напором внешних обстоятельств? Бесспорно! Но Гречко меня в обиду не даст, на крайний случай привяжет к себе поплотнее — считай, заберет в личное пользование. Тоже норм — без войск из Кремля никого не вытряхнешь, а они за меня лет через пять натурально в огонь и воду. Словом — живем, общаемся с родными, делаем «а-гу-гу» с маленькой сестренкой, с совершенно недостойным брата удовольствием обнимаем Таню и идем жарить шашлыки и в баню — из командировки вернулся, заслужил. Телевизор посмотреть? Тройное, презрительное «ха» — там будут ждать спущенный сверху «темник», которым никто заниматься пока все не устаканится не станет.
— Сережа, — растолкала меня спящая со мной Виталина.
— А?
— Павел Анатольевич приехал, — чмокнув меня в щеку, проинформировала она.
— Пойдем пообщаемся! — моментально стряхнул я сонливость.