Когда все высказались, я проставил товарищам печати в «бегунках» — всего десять окошек — дав наглядно ощутить собственный прогресс и попрощался со всеми, кроме научников.
— Сергей, верно ли мое предположение, что вы адаптировали практикуемые на Западе программы реабилитации под атеистический менталитет? — спросил отец учительницы.
— Так и есть, Виктор Сергеевич, — подтвердил я. — Там предлагают переложить ответственность за свои поступки на товарища Иисуса, вручив ему контроль над погрязшим в пороках индивидуумом. Такой подход нам чужд, поэтому вместо него я долго и многословно прививаю зависимым товарищам простую истину — либо терпишь, либо Система тебя прожует и выплюнет. Грустно и несправедливо, но, если хотя бы один из подвергаемых терапии эту истину усвоит и вылечится — оно того стоит.
— Что ж, дождемся результатов эксперимента, — он дописал что-то в блокнотике.
— Давайте мы вас, Виктор Сергеевич, до дома довезем, — предложил я. — О лично-семейном поговорить нужно.
— Извините, товарищи, — извинился тот перед коллегами, и мы отправились его подвозить.
По пути я изложил свои соображения по теме Виктории Викторовны — это где «пришла на все готовое» в глазах Эмму Карловны.
— И я, извините, здесь ничем помочь не могу, — расписался в собственном бессилии. — Но частично в этом свою вину чувствую — Виктория Викторовна мне не чужой человек, и, когда она спросила мое мнение о дяде Андрее, я сказал что он нормальный мужик, если не давать в карты играть. В целом так оно и есть, но такого отношения от бабушки Эммы я не ожидал. Прошу у вас за это все прощения.
— Ты-то причем? — успокоил он меня. — Извините, Виталина Петровна, но когда у двух дам одинаковый доминантный характер — проблемы неизбежны. Я поговорю с ними обеими — в конце концов, Вика ни разу не нахлебница, а более чем самодостаточный член Союза писателей!
— Вот и я бабушке Эмме про это говорил, — поддакнул я. — А дядя Андрей, извините, игроман с «полным служебным». Кто тут еще к кому присосался — большой вопрос. Но меня Эмма Карловна с недавних пор демонстративно игнорирует, а вы — все-таки доктор наук, и авторитета у вас больше. Извините, что на вас это все вешаю.
— За судьбу моей дочери, как отец, я несу всю полноту ответственности, — качнул он бородой. — Поэтому не вини себя — они взрослые люди, а тебе, несмотря на несомненную гениальность, все-таки четырнадцать.
— Спасибо за успокоение, Виктор Сергеевич, — поблагодарил я.
— Было бы за что — ты, Сергей, очень совестливый, — поставил он мне диагноз. — На первый взгляд это хорошая черта характера, но она же может привести тебя к пагубным последствиям — всех насильно счастливыми не сделаешь, помни об этом.
— Я запомню, Виктор Сергеевич, — пожал протянутую доктором руку, вылез и помог ему выбраться с заднего сиденья. Усевшись обратно, проводил бодро топающего к подъезду Виктории Викторовны — у дочери остановился — ученого и вернулся обратно. Улыбнувшись Виталине, скомандовал. — Погнали на съемки.
Глава 26
— Обменялись подарками, совершили первый прием пищи, накатили, — перечислил я для сидящей рядом со мной, нарядной Вилочки. — Теперь потянет на юморок.
Методичка подобных мероприятий мной была освоена еще в прошлой жизни, и в этой никаких изменений не претерпела — это ж по сути те же самые люди!
— Разговаривают два режиссера, — начала травить анекдот Екатерина Алексеевна. — «Очень сожалею, что вы не были на премьере моей новой пьесы. Люди у касс устроили настоящее побоище!» «Ну и как? Им удалось получить деньги обратно?».
Окрашенный в нежные закатные тона двор фурцевской дачи погрузился в хохот. Летний вечер в деревне — время слегка волшебное: отгремели дневные заботы, теплый воздух лишился дневного зноя и дивно пах соснами, мангалом и шашлыком. К этому приятнейшему букету примешивались запахи французского парфюма присутствующих дам — все Судоплатовы плюс Таня, Надя и Оля (они все нынче у Фурцевой в любимицах), Екатерина Алексеевна с дочерью Светланой и матерью — Матрёной Николаевной, аж 1890го года рождения. Реликт, так сказать! Присутствует и дочь Светланы — семилетняя Маринка. По категории «приглашенная знаменитость» проходят Людмила Георгиевна Зыкина и Виктория Викторовна — дядю Андрея сопровождает, и этому никто, походу, не рад — Судоплатовы выглядят напряженными, а ну как опозорит своим пролетарским рылом элитных нас?
Мужская часть компании, помимо «семейного урода», представлена мной, дедом Пашей и папой Толей. Наши малыши остались дома, под присмотром няни.
Теперь нужно ввернуть собственный анекдот:
— «Папа, а что такое опера?» «Ну как тебе объяснить, сынок… Это когда один человек убивает другого, а тот, перед тем как упасть замертво, долго и громко орет.»
Еще порция гогота, «анекдотная эстафета» перешла к другим гостям, а я вспоминал поглощенную папочку со стенограммами. Не так плохо на самом деле — народ же не тупой, и, хоть и ругает меня за непомерное самомнение из-за которого я, по их мнению, и сижу в деревне, демонстрируя насколько я круче них, но тектонические сдвиги в области цензуры и пересмотра тиражей заметил, связав их с фигурой нового Генсека, которому страсть как хочется печатать Сережу побольше, но народ не поймет, вот и делает упор на всю беллетристику оптом. А вот у соцреалистов пригорает знатно — попасть в квоты не так-то просто, вот и визжат про моральную деградацию Минкульта, который печатает шлак на потребу быдлу. Придется им это терпеть, что тут скажешь.
Во дворе у Фурцевой пустовато — только переехали же, поэтому сидим по-простому, за вынесенными из дома столами. Все время от времени хлопают себя ладонями — комары жрут, тут никуда не денешься. Помимо стола и небольшой баньки внимания заслуживают качели с песочницей — для Маринки.
Анекдоты сменились поеданием поспевшего шашлыка и тостами — «за встречу», «за здоровье Юрия Владимировича», «За победу мирового социализма» и — от деда Паши — «за присутствующих здесь дам».
— Градус набирает обороты, сейчас плакать будем, — шепнул я Виталине.
— Завидую я вам, девочки, — вздохнула Екатерина Алексеевна. — И тебе, Эммочка, и тебе, Наташенька — вон какие у вас мужья хорошие, — Викторию Викторовну демонстративно проигнорировали. — А Виталинка вообще вон какого завидного жениха урвала! — подмигнула нам с Вилкой. — Я-то что, я-то вдовая, мы с Коленькой много лет душа в душу жили, — вытерла слезинку. — А вот у Люды всю жизнь какие-то козлы попадаются!
Зыкина грустно вздохнула и намокла глазами. Фурцева продолжила:
— И Светке не повезло — Козлов он и есть Козлов, бил ее, представляете? Правильно его из партии поперли — коммунист так себя вести не должен!
Это еще до меня поперли, потому что его отец из ближайшего окружения Хрущева.
Тем временем жертва домашнего насилия Светлана о чем-то болтала с непутевым дядей Андреем по-немецки, к огромному неудовольствию Виктории Викторовны.
— Ты, Сереженька, таким не будь! — выдала Екатерина Алексеевна мне ценный совет, промокнув глаза кружевным платочком.
— Мне Виталина если неправильно себя поведу все кости переломает, — отшутился я, немного развеяв мрачную атмосферу.
— У меня Сашка хороший, — поделилась личной жизнью Таня.
— Это из «Ласкового мая»? — уточнила Фурцева.
— Из второго состава, — подтвердила приемная сестра.
— Все они поначалу хорошие, — буркнула Людмила Георгиевна.
Задолбали эти биопроблемы, если честно. Вооружился прислоненной к стулу гитарой, провел по струнам.
— За музыку! — подсуетилась бабушка Эмма, пока я крутил колки.
— Стало так грустно вдруг… — затянул я классику нового времени. [Михаил Круг — Падал снег] [ https://www.youtube.com/watch?v=OWgTO0yaO8Q&ab_channel=%D0%AE%D1%80%D0%B8%D0%B9%D0%98%D0%B2%D0%B0%D0%BD%D0%BE%D0%B2]
И не надо мне большой палец украдкой показывать, дед Паша, я и сам вижу что дам проняло.
— С кем это ты вино пил в городском саду? — вредным тоном погрузила двор в ржаку Виталина.
— С Роланом Бартом, — отмахнулся я.
— Кто такой? — не поняла Екатерина Алексеевна.
Кратко изложил.
— К нашей стране неприменимо, — решила она. — У нас социальная ответственность творца перед гражданами в почете.
Выпили за это.
— Ну-ка дай, — отобрал инструмент дед Паша.
— Дамы требуют романс! — выкатила пожелание Эмма Карловна.
Исполнили «Не жалею, не зову, не плачу» на стихи Есенина.
Дядя Андрей со Светланой тем временем перешли на французский — плохой знак.
Сделали паузу на тосты и десерт в виде кооперативного торта «Яблонька» — новинка «моего» авторства.
Дальше гитара перешла к Людмиле Георгиевне, спели про «Погоду в доме». Накатили.
— «Еврейский портной», — решил я испортить всем настроение и зарядил народный хит Шуфутинского.
Капают слезки-то, только «семейному уроду» и Светлане плевать — у них, походу, любовь, а новенький Судоплатов будет расти безотцовщиной.
— Виктория, ты такая бледная, — заметила то же самое матриарх. — Тошнит?
— Тошнит, Эмма Карловна, — пискнула она.
— А давай тебя на сохранение в «Кремлевку» положим! — присоединилась к пожилому заговору и Фурцева. — Семён, — вызвала сидящего в тени сосны охранника. — Позаботься, пожалуйста, беременным здоровье нужно беречь — вон Наташенька там лежала и четверыми разродилась благополучно.
— Я… — попыталась отмазаться Виктория Викторовна.
— И не спорь! — даванула ее взглядом Фурцева.
Мою бывшую учительницу увели, Судоплатовы сразу расслабились — дед Паша ослабил галстук, Эмма Карловна натянула на рожу ехидную ухмылку, дядя Андрей приосанился и даже мама просветлела лицом. Все с вами ясно.
— Извините, товарищи и товарищи дамы, спать мне пора, — поднялся на ноги. — Хорошего вам всем вечера. До свидания. Сиди, отдыхай, — улыбнулся Вилочке и пошел к воротам.
Испортил всем настроение и доволен — не одному мне теперь хреново.
Выбравшись за ворота, попросил нашедшегося здесь дядю Диму: