— Гори пламенем агрессивный американский империализм! — истолковал я получившуюся инсталляцию.
— Ура!!! — ответила толпа.
— Гори пламенем, оружейное лобби!
— Ура!!!
— Гори пламенем, буржуазия!
— Ура!!!
— Слава рабочему классу всему мира!
— Ура!!!
На нас ведь вон оттуда, оттуда и из-за спины — из открытого второго этажа посольства — смотрят камеры, а значит нужно подстраховаться — обвинят потом что мы тут всей Америке смерти желаем. Нет, мы только тем, кто плохой! Две первые группы журналистов — согласованные, а третьи в своём праве, потому что снимают с территории США. Одна из групп — японская, потому что во время обоснования важности мероприятия бабе Кате было:
— После моего прибытия в Японию начались митинги, однако сам я принимаю участие только в государственных парадах и шествиях — по праздникам. Пока японская молодежь с камнями в руках защищает свое право на мирное небо над головой, я не делаю ничего — это мне чисто по-детски обидно. Кроме того, после приезда Никсона у нас ничего у американского посольства не происходило. Это неправильно — наш здоровенный кукиш должен быть у них на виду всё время!
И вот мы здесь — деревянного Дядю Сэма жжем.
А теперь — классика!
— Мир — народам!
— Мир — народам! Мир — народам! Мир — народам!!! — отозвался слоган в каждом пылающем пламенем Революции сердце.
— Они врут, что СССР — агрессор! — начал я выдавать «базу».
— Ложь! Ложь! Ложь!!! — подхватил Комсомол.
— Они врут, что они — за мир!
— Ложь! Ложь! Ложь!!!
— Если они за мир, зачем им сотни военных баз?
— Ложь! Ложь! Ложь!!!
— Если они за мир, зачем окружать нас и союзников «Железным занавесом»?
— Ложь! Ложь! Ложь!!!
— Почему они говорят, что военная агрессия против маленькой азиатской страны на другом конце земного шара оправдана?
— Ложь! Ложь! Ложь!!!
А ведь попроси я сейчас народ «штурмануть» посольство, они бы и на секунду не задумались: разве детям героев-Красноармейцев какие-то автоматы — помеха?
— Оружейное лобби держит рабочий класс в заложниках, пичкая их ложью о нас!
— Ложь! Ложь! Ложь!!!
— Никсон говорит, что вывод войск из Вьетнама сделает народу хуже!
— Ложь! Ложь! Ложь!!!
— Сотни тысяч сохраненных жизней не стоит вашего рухнувшего политического рейтинга, не так ли, мистер Никсон? Ты — трус!
— Трус! Трус! Трус!!!
— Однажды великие идеи Макса и Ленина объединят рабочий класс всего мира! Ура, товарищи!
— Ура! Ура! Ура!!!
— А теперь товарищи милиционеры присмотрят за оставшейся от Дяди Сэма жалкой кучки пепла в ожидании очень загруженных работой коммунальных служб, которые это уберут, — обернувшись к посольству, с улыбкой помахал американской камере. — Товарищи работники посольства, приносим свои извинения за испорченный вид — надеюсь до зимы наши уважаемые коммунальщики найдут пару минут, чтобы навести чистоту.
Под издевательский гогот толпы — да, подгадили по-мелочи и рады. А что? — обернулся и скомандовал:
— А теперь, товарищи, строимся в колонну и идем к посольству Демократической Республики Вьетнам. Товарищи милиционеры знают маршрут, поэтому организованно идем за ними. У посольства нас встретят ребята-пионеры с цветами и свечами, которые мы организованно возложим к посольству в память о жертвах агрессии США.
И мы покинули площадь, оставив после себя дымящиеся останки американского империализма. Ну и кто тут лучший в СССР массовик-затейник?
Глава 13
Сидя в мамином, больше похожем на пошивочный цех, рабочем кабинете — всюду лежат и висят ткани, на специальной доске пришпилены листочки с эскизами и чертежами, на столах швейные машинки — мы с ней и приглашенными экспертами в виде Насти и Виталины рассматривали типографский макет маминой книги про цветотипы, для сравнения положив рядом кучу буржуйских изданий о высокой моде.
— Эти краски не подходят, — вздохнула Настя, указав на картинку платья. — Видите как бледно смотрится?
— Все полутона сгладились, — поддакнула мама и спросила. — А Регина Збарская еще работает? Давно не видела.
— Лучше ее не трогать, — поморщилась Виталина. — В козла влюбилась, в 67-м от него забеременела, он заставил аборт сделать, а год назад ему вторая жена ребенка родила. Регина не выдержала — в психиатрической больнице лежит теперь.
Вздохнув, Настя добавила:
— А могла бы на самой вершине быть. Сломалась.
— Из ваших была? — спросила мама.
— Слухи, — отмахнулась Виталина. — Характер не тот — вон, один козел, и сразу таблетки глотать кинулась.
— Короче так и напишу, что краски не очень, и нужно выписать импортные, — вернул я обсуждение в конструктивное русло. — Но к ноябрьским праздникам теперь не успеем — к декабрю бы успеть. Но мы не торопимся, — на всякий случай успокоил родительницу.
— Напиши, — одобрила мама.
— Теперь журнал, — Виталина убрала макет в сумочку, вынув оттуда журнал на три десятка страничек.
— Какой журнал? — удивилась мама, посмотрела на обложку. — «Наташа»?! — удивленно подняла брови.
— Наш ответ «Работнице»! — прокомментировал я. — Содержание: рецепты, выкройки, советы по ведению домашнего хозяйства и интервью с известными дамами с «фишкой» в виде их любимых рецептов. В этом номере — солистки «Бони Эм». Обрати внимание на фотографии.
Мама обратила:
— Мои платья сидят на них отлично, но почему на фоне белой стены?
— Потому что моделей в СССР фотографировать не умеют, пришлось Настю просить из Монако деятеля выписать, — благодарно кивнул жене Магомаева. — Этакий мастер-класс для наших. Вот, в этом и этом буржуйском похожие композиции есть, — показал маме примеры.
— А почему я ничего не знала? — покачала на меня «Наташей» родительница.
— У тебя вон забот — целая фабрика, — указал я рукой в нужном направлении, где неподалеку от промышленного кластера построили небольшую фабрику, которая из импортных тканей под маминым руководством шьет платья, сумочки, нижнее белье и прочее.
Пока что все это отправляется на склад, ждать открытия магазина.
— В самом деле, Наташ, у нас журналистов как грязи, пусть сами занимаются, — успокоила ее и Виталина. — Главным редактором тут Аджубей, он твое имя посрамить не даст.
— За это-то я и не переживаю, — отмахнулась мама. — Что ж, «Наташа» значит «Наташа».
— Пригоден для перевода и издания за рубежом в силу своей полной аполитичности, — добавил я. — Скоро займемся.
— Занимайся, — выдала родительница благословление.
— Далее у нас на повестке магазин, — перешел я к следующему пункту.
Виталина вытащила фотографии симпатичного двухэтажного особнячка с колоннами и барельефами.
— Куплен за странные деньги, — пока мама рассматривала фотки, поведал я. — Расположен на Allée François Blanc, чудовищно элитная улочка, и фиг бы нам там что так за дешево (пф!) продали, если бы не особое расположение князя Монако Муслиму Магомедовичу.
— Передай Муслиму мое огромное спасибо, — попросила родительница Настю.
— Одно дело делаем, — улыбнулась ей та. — Кроме того — Муслим о магазине ничего не знает. Он у меня творческий, зачем ему лишние заботы?
— Тоже верно! — захихикала мама.
Девочки-ловушки хихиканье поддержали. Подождав, пока все успокоятся, я продолжил:
— Сотрудники (которые сотрудники Лубянки, само собой) уже прибыли, приводят торговые площади в надлежащий вид. К началу декабря будет готово, тогда же начнем рекламную кампанию. К моменту, когда тебе придется ехать в Нью-Йорк, немалая часть Европы о твоем доме моды уже будет знать.
На выставке вторую, более совершенную коллекцию покажем — в моей голове недостатка в идеях не будет еще много десятилетий.
— Лицом кампании стану я и девочки из «Бони Эм», остальных пока прибережем для Нью-Йоркского показа, — добавила Настя.
— А тебе не трудно? — кивнула мама на намечающийся животик. — С другой стороны — беременная модель — это настоящая бомба!
— Вот и мы так решили, — с улыбкой кивнула Настя. — Тяжело не будет, не переживай — там работы-то на часа полтора.
— Отдыхай, общайся, — шепнул я Виталине и поднялся на ноги. — На этом, милые дамы, я вас оставлю.
— Беги! — махнула рукой мама.
Выбравшись в коридор, по паркету прошлепал до кабинета папы Толи — у него нынче тяжелый период, надо бы проверить. Постучал, получил разрешение войти.
— Еще и обед не наступил, а вы уже бухаете! — припечатал я распивающих самогон отчима и его собутыльников в виде председателя Леопольда Васильевича и получившего по итогам посевной заслуженную премию за эффективность и успешно достроившего дом Федора Артемьевича.
— Да мы по маленькой, — мощно отмазался Судоплатов-младший.
Выборы в депутаты закончились вчера, сегодня считают голоса, вот и нервничает, новостей ждет — прошёл ли?
— От «маленькой» нос не багровеет! — не повелся я, подошел к столу, взял малосольный огурчик и сел на диван. — Совсем ты в себя не веришь, — смачно захрустел вкуснятиной.
— Ты с отцом-то повежливее будь, — погрозил мне пальцем Федор Артемьевич.
— Да он вообще от рук отбился! — пожаловался Судоплатов. — Делает что хочет, а нас потом перед фактом ставит — так мол и так, приспосабливайтесь.
— Разве кому-то от этого «приспосабливания» хуже стало? — расстроился я.
— Нет, — признал папа Толя. — Но все равно обидно.
— Извиниться? — предложил я.
— Не за что извиняться, — отмахнулся он.
— Ладно, не буду нарушать гармонию застолья, — поднялся я.
Тут зазвонил телефон.
— Судоплатов! — подорвался папа Толя. — Да. Да. Точно? Не подведу!
Подчеркнуто-аккуратно вернув трубку на место, он вытер со лба пот рукавом и улыбнулся:
— Прошёл!
Пожали новоиспеченному депутату руку, и я пошел обратно к маме. Постучав — дамы же, вдруг чего примерять взялись? — получил разрешение войти и поделился новостью:
— Папа Толя теперь депутат.