Механизатор жил, как бы не хотелось профессионально деформированному Сереже отыскать следы избыточного и необъяснимого достатка, нормально. Это когда как все вокруг — с голоду не помрешь, голый и босый ходить не будешь, раз в пятилетку можно купить черно-белый, а если повезет, даже цветной, телек. Ну или мотоцикл или лошадь — товарищ механизатор, словно компенсируя профессиональные обязанности, предпочел второе — когда мы припарковались у забора и покинули транспорт, со двора донеслось характерное ржание.
Лошадку в собственности в СССР этих времен моего образца реальности иметь было нельзя — пункт 43 устава колхозов, принятый дорогим Леонидом Ильичом это прямо запрещал. Разумеется, кроме тех, кому положено по должности — участковым, пастухам, объездчикам полей, почтальонам и так далее. Но теперь у нас новая, классная и прогрессивная экономическая модель, в рамках которой колхозник может завести лошадку или даже двух, разнополых. Жеребенком можно распорядиться по своему усмотрению — хочешь соседу продай, хочешь — стране, она что угодно купит. Спрос на «волосатый мопед» сразу же стал просто чудовищным, и старшие товарищи озаботились увеличением поголовья как увеличением числа коннозаводческих хозяйств, так и импортом.
Кое-кто в ЦК — обсуждение и прием нового Устава показывали по телевизору — имел наглость вякнуть о «закулачивании», но был одернут товарищем Косыгиным:
— По-вашему в Советском союзе где-то до сих пор распахивают индивидуальные посевные площади тягловой силой? По-вашему, у наших колхозников есть необходимость арендовать лошадь у соседа, отдавая затем половину урожая? Кулачество вымерло как класс, и в нынешних экономически-социальных реалиях возродиться просто физически не может! Кроме того — за последний год насыщенность колхозных и совхозных домохозяйств одними только мотоциклами увеличилось впятеро. По-вашему, лошадь «окулачиванию» способствует, а мотоцикл — нет? Он-то помощнее будет!
— Полагаю, товарищи, — вмешалась Фурцева. — Что человеку с таким слабым пониманием социально-экономических процессов в Партии, а тем более ЦК — не место!
Ее тезис вынесли на голосование, и товарища догматика демонстративно «кикнули». Сельским гражданам такая передача понравилась, и Косыгин теперь у них очень популярный персонаж.
Тем временем дядя Петя постучал в калитку, и к ржанию добавились мычание, лай и звук открытой двери дома:
— Кто там? — спросил нас мужской голос.
— КГБ! — былинно ответил дядя Петя.
— Чего надо? — не менее былинно спросил тот.
— Поговорить.
Механизатор упражняться в остроумии не стал и потопал открывать, по пути приложив собаку:
— Место! Тихо сиди!
Животинка прозвенела цепью и затихла — выдрессированный какой.
Хозяин открыл калитку, обернувшись гладковыбритым мужиком лет тридцати, одетым в синие треники, тельняшку, фуфайку поверх всего этого и красующимся валенками на ногах.
— Здрасьте, — выдавил он для нас улыбку.
— Здравствуйте, товарищ Дерюгин Алексей Карпович, — поздоровался я в ответ. — Это вы все масло в Хрущевске купили?
— Не знаю, — отвел он глаза.
— Сколько купили? — конкретизировал я.
— Четыреста три килограмма, — ответил он.
У нас же не один гастроном.
— Тысяча четыреста десять с половиной рублей, — скалькулировал я. — Откуда, так сказать, оборотные средства?
— Я тебя знаю! — заявил он. — Ты и впрямь из КГБ?
— Мы же тут все Советские граждане, — пояснил я. — Значит все помогаем государству обеспечивать безопасность. Значит — все немножко из КГБ.
— Ясно, — кивнул он со всепонимающим выражением на лице и спросил. — Сяду теперь?
— Нет конечно! — даже обиделся я. — В законах же запрета покупать масло в любых количествах нету, и спекуляция теперь немножко другая. Мы просто поговорить.
— Знаем мы ваше «поговорить», — приуныл товарищ Дерюгин. — Проходите, чего уж, — посторонился. — Только к будке не подходите и не сильно шумите, если обыскивать будете — сын спит уже.
— Оборотные средства? — когда мы шли через двор — псина очень лохматая и здоровенная, породы «дворняга» — напомнил товарищу дядя Федя.
— Так общие, — развел он руками, обстучал валенки о крылечко. — Мне председатель наш, Рудольф Карлович, сунул полторы тыщи и говорит, мол, езжай, Лёша, в Хабаровск, и от него на восток — город, мол, там новый, в котором коммунизм построили. Масла там — завались, вот и бери сколько дадут.
Пока он вещал, мы миновали аккуратно побеленные, снабженные флягами с водой — водопровода здесь нет — сени и через обитую дермантином (в мои времена хитрые маркетологи будут говорить, что это — «эко-кожа») дверь с низкой — хозяину и дядям пришлось нагнуться — в тепло натопленный дом.
Прихожей нет, слева — «русская» печка, справа — стена с двумя дверными проемами. Пространство, свободное от печки оборудовано под столовую — стол, стулья, лавка под окошком, парочка пожилых с виду сундуков и пара застекленных сервантов под посуду. В углу — умывальник, а прямо напротив нас, стоя шерстяными носками на паласе, стоит одетая в халат, повязавшая на голову белый платочек — чисто от скромности, надо полагать — симпатичная худенькая черноволосая дама средних лет.
— Ой! — пискнула она, и ее лицо из взволнованного начало перекрашиваться в восторженное.
У нас здесь фанатка.
— Люба, меня не посадят! — радостно заявил ей механизатор.
— А за что тебя сажать?! — ахнула она, прикрыв рот ладошками.
Вот собака, все внимание с меня на себя переключил.
— Совершенно не за что, товарищ, — заверил ее дядя Петя. — Время, извините, позднее, поэтому, Алексей Карпович, не могли бы вы рассказать, зачем вам такое количество масла? Ответил товарищ Дерюгин, скрестив руки на груди. — Чумовой — по пьяному делу ввязался в соцсоревнование, по маслу. Вернуть не могу, — вздохнул. — Уже государству сдал, якобы наше.
— Так это же мошенничество! — дошло до меня.
— Мошенничество, — подтвердил дядя Витя. — Уголовная статья.
Хозяева резко побледнели.
— А по какому адресу гражданин председатель живет? — спросил я. — Мы лучше сразу его посадим, а вам, Алексей Карпович, должно быть стыдно — о таких инициативах начальства нужно сразу докладывать куда следует.
— Да я… — начал было он каяться, но был одернут дядей Витей.
— Поздно уже, товарищи — нам бы адрес и ехать.
Пока Алексей Карпович рассказывал как добраться до жилища падшего председателя, его опомнившаяся жена принесла из комнаты ручку (шариковая! В таких-то оторванных от цивилизации краях!) и три пластинки — Магомаева, Зыкину и Олю, где они «поют песни С. Ткачева». У этих — самые большие тиражи, вот, даже до сюда добрались. Я оставил автограф, и мы оставили хозяев пить валерьянку и радоваться тому, что «пронесло».
— И ведь даже документы предъявить не попросили, — заметил я, когда мы усаживались в «Таблетку». А если бы мы были жулики?
— У жуликов рожи интеллигентнее! — пошутил дядя Петя, погрузив служебный транспорт в гогот.
Веселимся тут мужской компанией, так сказать.
Глава 29
Утром следующего дня, неплохо отоспавшись, сидя на привычной кухне, под чай с оладушками и сгущенкой, я заканчивал рассказывать Вилочке, что она пропустила:
— …так что отделается увольнением и условным сроком любитель споров. Так-то вроде и ничего такого — сам влез, сам выкрутился, колхозу, руку на сердце положа, тоже неплохо — может и не захотят ощущение собственного «передовизма» терять, станут пахать как не в себя. Но это вряд ли — откровенных лодырей-диверсантов у нас в стране не так уж и много, поэтому проблема нехорошего экономического положения соседей — как всегда, комплексная. Решать ее начнем с весны, а пока туда один из наших молодых толковых агрономов поехал на должность И. О. председателя, в бумажках копаться, потенциал определять.
— Может сразу масштабировать? — полусерьезно подколола Вилка.
— В самом деле! — признал я и пошел в прихожую звонить.
Отдав распоряжение «приклеить» к нам все экономически слабые колхозы в радиусе двухсот километров, вернулся за стол, самокритично признав:
— Прибедняюсь и опасаюсь по старой памяти — как бы чего не вышло.
— Просто запиши еще паток шлягеров, — отмахнулась Вилка. — Тебе-то чего переживать — схемы отработаны, кадры — лучшие, деньги — есть.
— Придется асфальтовый заводик расширять, — прикинул я. — По тем убоищам, что от нас до соседей тянутся, нормальной логистики не построишь — мы вчера восемьдесят километров почти два с половиной часа ехали, ну куда это годится? И это — зима, что в распутицу начнется даже представлять не хочу.
— Тут прислали… — Вилочка сходила в комнату и вернулась оттуда с папочкой с трогательной печатью «вещественное доказательство». — Тут на трехлетний срок за антисоветскую пропаганду тянет, но…
— Но антисоветской пропаганды в свете множественных реформ и радующихся им граждан у нас быть не должно, — кивнул я и развязал тесемки. — «Просуществует ли Советский союз до 1984 года»? — прочитал вслух заголовок.
— Во многом повторяет твои тезисы двухгодичной давности, — пожала плечами Вилка. — За рубежом издали на русском и английском.
— Дебил, — оценил я личностные качества автора.
Впитав самиздатовское поделие, фыркнул:
— Но здравое зерно есть: обилие диссидентов при сильной центральной власти погоды не делает, а вот неудачная война сильно по народу бьет, особенно если на чужой территории — своё-то хер с ним, даже если потеряем все равно отобьем, опыт есть, а вот шняга типа Вьетнама нашу коммунистическую лодку очень сильно раскачает. Сидит деятель? — указал на бумажки.
— В СИЗО, но ты просил о таких сообщать, — кивнула Вилка.
— Тогда этого Андрея Алексеевича Альмарика, — сверившись с записями на обложке папки, решил я. — Нужно из СИЗО достать, привести в презентабельный вид и доставить сюда. Мы с ним в телевизор пойдем, дебаты устраивать. Ну и книжонку потом издадим, с послесловием, в котором предложим народу самому убедиться, что в 84 году Союз и не подумает развалиться. Ну а сам он, если захочет, может в мой псевдоНИИ устроиться, пусть че хочет пишет. Как вариант — эмиграция, за книжонку-то поди гонорар выплатят, будет у нас еще один потешный фрик.