— Щукин же говорил, что вытащат, — успокоил меня товарищ по несчастью, переставляя соленья с полки на землю.
Я начал ковырять следующий шов — вселяет надежду, зараза, дальше-то кирпичики полегче пойдут.
— На что надеется? — вздохнул я. — Кто на такой несчастный случай поведется? Пионеры?
— Загнанная в угол крыса опасна, — поддержал разговор дядя Семен и начал отрывать полку от стены.
— Помочь?
— Ковыряй.
— Пару дырок в Щукине и его подсосах бы проковырять, — мечтательно вздохнул я.
— «Подсосы»? — хрюкнул КГБшник и с доской подошел поближе, воткнув конец в землю, а другим подперев балку пола.
— Ага, «подсосы», — проводив его до лестницы взглядом, убрал ножик и пошел перетаскивать в условно-безопасное место Виталину. — Обидный эпитет для соучастников рангом поменьше.
— Ты же понимаешь, что это — полная херня? — когда я вернулся к пилению шва, а он оторвал от лестницы боковую доску, спросил дядя Семен.
— Конечно, — подтвердил я. — Но совсем ничего не делать как-то печально. Я время засек, кстати — уже десять минут прошло.
— Отслеживай, — похвалил он, укрепил потолок второй доской и направился за третьей. — Когда чувство времени теряется, два часа неделей кажутся.
Третья «колонна» добавила нам (ладно, мне — за дядю Семена не скажу) уверенности, а КГБшник со словами:
— Давай-ка лучше вот так… — взялся за трубу и уперся в стену ногой.
Ржавая железяка не выдержала и оторвалась на уровне дядиной груди, обрушив на землю мощный поток.
— Буди Чугунову, сейчас затопит, — предупредил дядя Семен.
Хватило пары минут легких пощечин и сбрызгивания водичкой.
— Мы в подвале и опасности, — предупредил я открывшую налитые кровью, мутные глаза девушку.
Она тут же подскочила и принялась озираться.
— Чугунова, промыть желудок! — скомандовал дядя Семен.
— Есть! — хрипло выдохнула она и приникла к воде.
Пока Виталина выполняла приказ, доски над головой начали капать смолой, краской и черт его знает чем еще, а в щелях показалось пламя. Зато под ногами — благодать! — ледяная вода уже по щиколотки.
— Все стихии в сборе, — оценив ветхость ящика с картошкой и его оккупированность крысами, я решил продолжить стоять в воде.
Вредно, конечно, но что поделать?
— Только зверушкам не стравливай, радость моя — потравятся, — попросил Виталину.
— Клоун! — сипло припечатала она меня, приложилась к трубе еще разок и виновато посмотрела на меня. — Прости, Сережа.
— Ты же не знала, что вот так все обернется, — развел я руками. — Тут, как всегда, целый комплекс проблем, но винить мы будем только падшего генерала Щукина. Какова мразь, а?
— Подонок! — согласилась Виталина, оценила диспозицию уже вдумчиво, потрогала частично выцарапанный из стены кирпич. — Время?
— Тревога пошла полторы минуты назад.
— Наши?
— Теоретически живы, — успокоил ее я.
— Ленин теоретически тоже жив, — фыркнула она.
— Ленин жив метафорически, — поправил я. — В наших пылающих пролетарским гневом сердцах. А наших Щукин грозился от несчастного случая спасти — вытащить для достоверности.
— Семен Степанович, вы знали? — спросила Вилка.
— С чего бы мы тогда в подвале сидели? — он наклонился и почесал коленку, до которой почти добралась вода. — Дай-ка, — взял ножик и принялся за шов. — Язва у меня, вот и не ел ничего.
— Спасибо вам от всей души, — поблагодарил я.
— Потом поблагодаришь, — он постучал по кирпичу рукоятью, пошатал и вытащил, впустив горстку глины. — Так… — буркнув себе под нос, оторвал от потолка остаток трубы — больше двух метров.
— Для дыхания! — поняла Виталина и кинулась помогать.
Вместе у них получилось ввинтить трубу, и после череды тестовых прогонов и выплюнутой землицы у нас появился источник воняющего гарью, но все-таки уличного воздуха.
Бабах! — что-то над головой мощно рухнуло, но прямо на глазах обугливающийся потолок пока держался.
— Меньше полутора часов осталось, — посмотрев на часы, поведал я «сокамерникам», стуча зубами.
Ощущения удивительные: снизу ледяная вода, а сверху — раскаленный воздух и начинающие подозрительно потрескивать волосы. Не выдержав, зачерпнул воды ладонями и смочил голову. Дальше мы принялись по очереди дышать через трубу.
— Когда затопит станет чуть более нервно, — прокомментировал я достигшую пояса воду.
— Пошли отсюда! — выломав дощечку из всплывшего ящика, Виталина принялась отгонять паникующих крыс.
Бедолаги выбирались на лестницу, понимали, что там жарко и прыгали обратно вводу — и так по кругу.
Когда вода поднялась до груди, дышать не через трубу стало невозможно, обожженная кожа на голове молила выныривать пореже, но не выныривать совсем оказалось нельзя — инстинкты упорно заставляли высовываться и хватать ртом наполненный гарью раскаленный воздух. К счастью, скоро эта возможность пропала, вода достигла пола, и последний начал давать слабину, проламываясь по всему подвалу, обрушивая в воду обугленные мебель и балки с кусками шифера — прямо пылает дача генерала Щукина. Наш укрепленный уголок, к счастью, выдержал, а конвейер «приник к трубе — вдохнул — пустил следующего — выдохнул носом — дождался очереди — повторил» длился, казалось, тысячелетиями. КГБшники понятно — у них профессиональная выдержка и холодная голова, а я держался исключительно на упрямстве и нежелании завершать попаданческую карьеру так рано — а как на плоды трудов своих любоваться? Но план-минимум давно перевыполнен, и даже без меня история пойдет совсем по-другому.
Блики над головой в какой-то момент прекратились, и я попытался посмотреть на часы — тщетно, лампочка давно нас покинула, дышим буквально на ощупь. Через сотню «дыхательных циклов» над головой замелькали фонарики. Дядя Семен оттолкнулся ногами, всплыл, нырнул обратно и потянул за шивороты нас с Виталиной. Все, получается!
Когда меня вытянули из воды и положили на носилки, я откашлялся и улыбнулся склонившемуся надо мной силуэту, просипев обожженным горлом:
— Теперь мы оба с тобой горелые, деда.
И провалился в уютную, лишенную необходимости дышать в трубу по очереди темноту.
Глава 4
«Включился» я внутри «Скорой помощи», ощутив на лице кислородную маску. Я проверил на управляемость руки и попытался сесть. Псы кровавого режима, конечно же, не дали, понадежнее закутав оказавшегося голым меня в шерстяное одеяло. Зачем? Мне же жарко!
— Все хорошо! — заглянул в открытые двери машины Андропов.
— Отпусти! — просипел я в маску и закашлялся.
Я же цел и невредим! Ну осип, ну и что?
— Товарищи, Сергею нужен отдых, — сильно обидел меня деда Юра, плечо укололо, и силы начали стремительно меня покидать.
Следующее пробуждение случилось в самолете — спецбортом дедовским летим, мне как-то дяди из «девятки» экскурсию по нему проводили. Медблок тут знатный: от белизны аж глаза слезятся, а импортная аппаратура уютно пиликает и похрустывает.
— Все в порядке, отдыхай, — раздался словно из бочки чей-то голос, сгиб локтя кольнуло.
Задолбали.
Здравствуй, любимая палата в любимой Кремлевке! Как же я, сука, по тебе скучал! На сколько в этот раз? Месяц? Три? Полгода? И которая по счету ночь идет? Пойду спрошу!
Любимые ручки не дали мне сесть.
— Сережа, — просипела сонная, одетая в ночнушку Виталина, подстриженная до короткого ёжика. — Все хорошо, мы в Москве, лечимся. Говори тихонько, хорошо? — сняла с моего лица маску.
— Тоже сорт трубы, — прошептал я и скривился — больно.
Вымученно хихикнув, девушка выдала мне стакан с водой.
— У тебя отравление угарным газом, крысиные укусы, ларингит и острый пиелонефрит, — пока я пил, перечислила болячки.
— Бывало и хуже, — просипел я. — Пусти.
И, аккуратно держась за стеночку, медленно и печально сходил в уборную, по пути оценив отсутствие привычных цветов, рояля, дивана для гостей, стола с печатной машинкой и телевизора. Недолго, значит, лечусь, раз завезти не успели. Посмотрелся в зеркало — голова побрита «под ноль», но кожа вроде цела — паричок как Магомаеву (лысеет бедолага) носить не придется. Но некоторые волдыри имеют место быть. Сколько там перечисленный Виталиной «букет» исцеляется? Недели три? Вот настолько я тут и застрял в очередной раз.
Вернувшись на сдвинутую с Виталининой кровать, отдышался, подышал через маску и спросил:
— Досталось тебе?
— Федину досталось, — мягко улыбнулась она. — Ты отдыхай лучше, Сережа.
Ей-то говорить тоже больно, чего я лезу? У нас тут вариант хэпи-энда, значит и вправду можно отдыхать со спокойной душой.
Следующее пробуждение получилось почти идеальным — утром, разглядев слезящимися глазами одетую в халат и медицинскую маску — чтобы микробом на больного не дышать — сидящую в ногах маму.
Виталина уже успела одеться в спортивный костюм и отодвинуть свою кровать.
— Поросенок! — привычно нарекла меня родительница и осторожно обняла, поцеловав в щеку. — Куда лезешь вечно? Без тебя что ли не справятся? Лысая башка, дай пирожка! Болит? Давай маску уберу, — обрушила на меня шквал упреков и заботы и нажала кнопку у изголовья, вызвав врача.
Освобожденный нос ощутил жуткий запах гари — я ей, похоже, надолго пропитался.
— Все ок! — бодро улыбнулся маме и пожалел — губы треснули.
— Какой тут «ок»? — заплакала она. — Да ты в этой больнице уже чаще чем дома бываешь!
— Ты тоже.
— Молчи уже! — шикнула она. — Здравствуйте, Лев Львович, — поприветствовала лысого гладковыбритого упитанного врача.
— Снова здравствуйте, Наталья, — поздоровался он в ответ. — Доброе утро, Сергей.
— Здравствуйте, — прошипел я.
— Не утруждайся, тебе голосовые связки беречь надо, — посоветовал доктор, осмотрел мне горло и нос, пощупал лимфоузлы, послушал спину и грудь, измерил температуру и давление. — Воздержись от разговоров и резких движений, побольше пей и поменьше снимай маску, — мама тут же вернула прибор мне на лицо. — Через час приду поставлю тебе укол, а пока отдыхай.