Через полчаса достигли цели и миновали табличку с названием населенного пункта. Домики свежепобеленные, с «молчащими» печными трубами — в плюс десять градусов тепла мы здесь не топим. Спешившись у «сельсовета», поздоровались и познакомились с председателем. Первым делом он подвел нас к полированной каменной «стене», изрезанной датами. В центре-сверху — портрет Ким Ир Сена.
— Наш Великий лидер целых девять раз приезжал в наш колхоз, чтобы дать бесценные указания, — похвастался председатель.
Дат и впрямь девять, но хватает и свободного местечка — еще ездить и ездить бедолаге-Киму.
— После выполнения последних указаний по использованию удобрений, урожайность капусты в нашем колхозе выросла в полтора раза! — топорща от усердия глаза, поделился он успехами в битве за урожай.
Помогли не указания, а удобрения — с ними в КНДР тоже все очень плохо, но СССР в меру сил помогает.
Далее посетили образцово-показательный дом с семьей аж из восьми человек, и это без бабушек и дедушек — у нас здесь мать-героиня и счастливый (потому что сыновей аж шестеро) отец.
— Когда Блистательный вождь вошел в наш дом, мы не могли поверить нашему счастью!..
Спасите меня кто-нибудь!
Глава 18
В посольство я ввалился в полном раздрае, вымотанный донельзя и с затуманившим мозги сиянием Блистательного лидера внутри черепа.
— Хорошо, что телепатию еще не придумали, — подмигнул мне товарищ посол, сочувственно похлопав по плечу.
Значит тоже понимает, какая жесть тут творится.
— Это пи*дец, — грустно поддержал я разговор. — Николай Георгиевич, я в пропаганде шарю, и понять для чего она делается могу получше многих. Но то, что они построили здесь — это даже не пропаганда! Они же на нас с жалостью смотрят, словно расписываясь в собственном бессилии обратить недостойных нас в своё чучхе. Просто рассказывают истории о том, как им здесь, под ласковыми лучами Блистательного лидера, славно живется. И тем хуже конечный эффект — будто на другую планету прибыл. Планету счастливый людей! — истерично хохотнув, взял Виталину за руку. — Мы пойдем призрак товарища Ким Ир Сена из головы выбрасывать. Прием пройдет штатно, — успокоив посла, повел девушку в наш номер.
— Когда Мао ловко начал канализировать накопившееся в обществе за годы «большого скачка» недовольство, стравливая хунвейбинов со всеми подряд под предлогом «культурной революции», это было, разумеется, отвратительно, но это я понять могу — он был напуган снятием Хрущева и стремился укрепить собственную власть. А здесь… — вздохнул и махнул рукой, не подобрав слов. — И наша дисседентура еще называет нас авторитарной страной. Да у нас, б*ядь, свобода такая, как нигде в мире нет, если на Красной площади не орать, что Андропов — дебил. Но это уже не борьба с режимом, а банальная клевета — дебилом он не является. Может всех наших недовольных принудительно в образцово-показательную поездку по Северной Корее отправлять? Все познается в сравнении, и я совершенно уверен, что по возвращении число диссидентов сильно уменьшится.
— Успокойся, Сережа, — сжала мою ладонь Вилка.
— Как считаете, дядя Герман? — по мордашке невесты все и так ясно — не нравится в Северной Корее.
— А я не слушал, — развел он руками. — Меня, Сережа, к любым условиям работы натаскивали, так что мне в целом без разницы — в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Главное — выполнить приказ.
А чего я ждал? Повышенного уровня эмпатии? Буду ориентироваться на дядю Германа — стойкий, нордический характер мне не помешает.
Поднялись на этаж, прошли мимо выделенного маме и дочери Кучер «номера», но не тут-то было — дверь открылась, и одетая в этническое кимоно (по магазинам прошлась, пока нас пытали, надо полагать) Диана Викторовна меня окликнула:
— Сережа, Оля как вернулась — так и плачет.
Сука! Не Оля, конечно, а совершенно ненужная нам истерика. Что поделать — маленькая еще.
— Сейчас, — отпустив Виталину, взглядом попросил ее не идти за мной и направился в гости к Кучерам.
Дядя Герман в дополнительных указаниях не нуждается, поэтому свалил к себе — хорошо ему, просто следишь за объектом без этих всех рефлексий. Удивительный внутренний покой у мужика — тупо зону комфорта в себе носит. У меня так никогда не получалось, мне тщательно отфильтрованная среда обитания для этого нужна.
Оля нашлась на своей кровати, плачущей лицом в подушку. Даже не переоделась.
— Ты чего? — тихонько подошел и погладил по спине.
А если она в Африку условную поедет, посмотреть на настоящий массовый голод? Тут-то хоть и скудно, но какая-то пайка выдается, настоящий беспросветный голод вплоть до каннибализма в 90-х в моем таймлайне начался, когда наводнениями уничтожило сельхозрайоны, а большому северному соседу было прямо не до помощи — сопровождаемая переделом собственности эпоха первоначального накопления капитала отнимала все ресурсы и внимание.
— Почему они такие? — заикнувшись от плача, промычала Оля в подушку.
— Если по-простому — у них здесь теократия максимального уровня, подкрепленная полной изоляцией от внешнего мира и двумя мощными аппаратами — силовым и пропагандистским. Сверхчеловечность товарища Ким Ир Сена для местных — неоспоримый элемент бытия. Следом на престол взойдет товарищ Юрий Ирсенович. Потом — его сын, если такой родится. Северная Корея — всё, закапсулирована в нынешнем состоянии на много десятилетий. И мы с этим ничего не можем сделать, Оль, потому что такие режимы можно снести только внешним воздействием. Даже НАТО и южные корейцы сюда не полезут, чего уж про нас говорить? Лучше пусть живут вот так, чем кладут десятки миллионов граждан в долгой и изнурительной войне со всеми подряд, отстаивая свое право жить в сумулякре.
— Как у тебя так получается? — развернула отекшую мордашку ко мне. — Видишь плохое — раз, и объяснил, почему без этого плохого будет еще хуже?
Большой опыт жизни в стране, где симулякр каждый выбирает себе сам.
— Мир несовершенен, — вздохнув, уселся рядом и взял певицу за руку. — И государство в нем — аппарат насилия, который заставляет податное население хоть как-то держать себя в руках вместо резни с себе подобными. А это — неизбежно. Вот ты историю хорошо знаешь, просто подумай — сколько лет в мире не было войны?
Девушка подумала и робко спросила:
— Почти никогда?
— Почти никогда! — подтвердил я. — Нормальное, догосударственное состояние человека — жить небольшими племенами и иногда резать племена соседние ради получения выгоды. Государства поставили это на поток и масштабировали. Давай на примере Европы разберем.
Оля вытерла слезки и приготовилась слушать.
— Европа — это хороший климат и большая скученность населения. Отсюда проистекает ее способность производить прибавочную стоимость, которую можно направить на поддержание жизнедеятельности тех, кто сам ничего съедобного не производит — кузнецы, архитекторы, кожевенники, инженеры и прочее. Плюс — много территориальных образований, которые с завидным постоянством набегали друг на друга с целью чего-нибудь хорошего себе урвать. С волками жить — по-волчьи выть, поэтому изрядная часть коллективных усилий была направлена на новые способы уничтожения себе подобных. Подумаешь и оторопь берет — от изобретения примитивных копий до железных мечей прошло больше времени, что от мечей до изобретения ядерной бомбы. И это — великое благо, как бы парадоксально это не звучало — когда речь идет о гарантированном уничтожении планеты, направлять танковые орды на Восток как-то уже не хочется. Но верно и обратное — мы тоже Европу силовым путем от ига капитализма освободить не можем. Паритет! Вот и приходится теперь нам с тобой сюда ехать — привязывать к себе эту маленькую, но удивительно полезную с точки зрения геополитики страну. Сейчас американцам надоест кровью во Вьетнаме умываться, они свалят, и начнем дружить еще и в том направлении. Политический блок, если у нас все получится, будет сказочный — на две трети населения земного шара. А с этой позиции «доедать» оставшихся будет еще удобнее.
Оля шмыгнула носиком — не больно-то помогло. А как такое может помочь?
— Мы с тобой — в первых рядах, — перешел к более отработанной методике. — Мы здесь — нифига не Сережа Ткачев и Оля Кучер. Мы здесь — офигенно важные представители СССР. И поездка у нас не туристическая, а дипломатическая. Наши лица — лица Родины, и распускать нюни мы будем потом, когда вернемся домой. Там можно всё, здесь — только вежливая улыбка и хладнокровие. Я могу на тебя рассчитывать?
Решительно кивнув, она ожесточенно вытерла слезинку:
— Можешь!
— Вот и умница, — улыбнулся я ей. — Мы ребят из детдома летом в Артек привезем, откармливать.
— Я к ним съезжу! — вызвалась она.
— И я съезжу, — поддержал я ее порыв. — А прямо в данный момент они наши сладкие подарки принимают, помощник посла следит, чтобы никто ничего не отбирал.
— Это хорошо, — улыбнулась она. — Мама рассказывала, у них тут в магазинах для местных ничего нет, ее в специальный водили.
— Жалко Корею, но мы помогаем как можем, — развел я руками. — Сейчас наладим сельское хозяйство до положенного первого места в мире по урожайности, и сюда хлынет в пять раз больше грузов. Неужели такой большой СССР не прокормит такую маленькую Корею?
— Я тебе верю! — с широкой улыбкой сделала мне очень приятно певица.
— Вот и хорошо, вот и правильно, — начал я вставать. — Приводи мордашку в порядок, переодевайся, и через три часа на приеме будем улыбаться товарищам Кимам как ни в чем не бывало.
— Как и положено дипломатам, — согласилась Оля.
Хорошие деточки вокруг меня, здравомыслящие — а как иначе, если чистота понимания прививается при каждой удобной возможности?
Вернувшись в номер, улегся на кровать к слепо таращащейся в потолок Виталине и занялся тем же самым. Тот самый случай, когда даже говорить не о чем — и так все слишком очевидно.