— Типография!
— Валюта!
— Внук!
— Подойди! Сам подойди!
И, что характерно, ни одного знакомого лица — одни соцреалисты сидят, которые к моим временам успели надежно смыться ветрами времен. Не как что-то плохое — каждому времени свои песни, свои книги. К человеческим качествам присутствующих тем более претензий нет и быть не может — я же их не знаю.
Успенского еще нет, так что заняли столик в дальнем углу второго этажа, и я, не выдержав, открыл нараспашку окно — ну накурено! Осмотрев меню, ограничился какао и оладушками с клубничным вареньем. Вилка предпочла салатик из овощей и несладкий чай.
— Вечная диетчица! — подколол я ее.
— Моя идеальная фигура — ценный государственный актив, который позволяет держать на поводке актив еще более ценный! — указала на мою бедовую голову.
— Такая вот у нас извращенная романтика, — вздохнул я.
Когда оладушки наполовину закончились, по лестнице взобрался опоздавший на восемь минут Эдуард Николаевич. Помахал рукой, поздоровались, дали мэтру время заказать себе обед.
— У меня к вам коммерческое предложение, Эдуард Николаевич. Мне нужен образ Чебурашки — будем шить мягкие игрушки на экспорт в Японию — там пару раз мультфильм прокрутили, и придуманная вами зверушка очуметь как понравилась аборигенам. Компания Bandai решила воспользоваться моментом и направила официальный запрос в наш Минкульт.
— А ты тут каким боком? — задал Успенский вполне закономерный вопрос.
— А я тут по привычке, — развел я руками. — На правах первого освоившего японский рынок советского культурного деятеля и по просьбе старших товарищей. Из-за поправок в законах об авторском праве мы не можем просто взять вашу интеллектуальную собственность и распорядиться ей по своему усмотрению. Ваша доля — одна сотая процента с продаж игрушек в инвалютных чеках и турпутевки в Японию для всей семьи по первому требованию.
— Маловато будет, — заметил он.
— Больше все равно никто не даст, — вздохнул я.
— Но тебе-то дают, и в валюте, — проявил он осведомленность.
— Но я-то внук, а вы, извините, нет, — парировал я.
Лень объяснять потому что.
— Согласен, — пожал он плечами.
— Передам товарищам, на днях ждите вызов в Минкульт. Не пожалеете, Эдуард Николаевич.
Пожал руку не слишком-то довольному писателю, сунул в рот три оставшихся оладушки, оплатил счет, и мы с Виталиной покинули неуютную локацию.
— Поехали-ка к товарищу Мамлееву, — решил я. — Который писатель.
— Поехали, — вздохнула Вилка.
Не понравилось ей распространяемое самиздатом (который по негласному приказу у нас нынче стараются особо не «душить», если там нет призывов к свержению Советской власти) творческое наследие первого настоящего Советского постмодерниста. Да и мне не особо, если честно, но в рамках врыва СССР в общее культурное пространство планеты он нам очень даже пригодится.
Еще три года назад мы бы обнаружили товарища Мамлеева в коммунальной квартире барака в Южинском переулке. В двух принадлежащих ему комнатах собирался так называемый Южинский кружок, характеризующийся повышенной тягой к мистицизму и эзотерике. Сиречь — кружок мракобесов-контркультурщиков. Ныне барак снесен, а семья Мамлеевых переселилась в коммуналку получше — в новостройке. Собрания кружка продолжаются, но сегодня у них «окно». Почему товарищ Мамлеев дома посреди рабочего дня? Потому что на работу ходит вечером — математику преподает в вечерних школах.
Вошли в подъезд, позвонили в нужный звонок коммуналки на третьем этаже, подождали.
— Где этот «шатун»? — скаламбурила Вилка, обыграв название романа мэтра.
Нажал на кнопку еще раз.
— Дверь вынести? — любезно предложил дядя Федя из КГБшной охраны — они по регламенту на площадке этажом ниже обосновались.
— Нет, но спасибо! — ответил я.
По ту сторону обитой дермантином двери раздались шаги.
— Кто там?
— КГБ! — ответила Виталина.
Юрий Витальевич Мамлеев, одетый в махровый халат и шлепки, открыл с миной обреченности на лице.
— Здравствуйте, Юрий Витальевич! — улыбнулся ему я. — Дело у меня к вам архиважное.
Пожевав губами и блеснув надеждой в глазах — ходят слухи, что Сережа только добро причиняет — Мамлеев посторонился:
— Проходите.
— Я тоже в коммуналке жил, — разуваясь, похвастался я.
— Мы не жалуемся, — на всякий случай ответил он.
Прошли в комнату — так-то нормально, даже телек цветной есть. Не бедствуют — и жена работает, и учителям неплохо в эти времена платят, и друзья-соратники подарки гуру несут. Он предложил нам диван, сам сел на стул.
— Суть такова, Юрий Витальевич — в пределах СССР ваши книги издавать в ближайшую пятилетку никто не станет.
— Не удивили, — развел он руками. — Спасибо, что в лагеря не отправили! — насупился.
— Тоже удивляюсь как так вышло, — улыбнулся я. — Целый кружок мутных мракобесов — когда царева власть на такие сборища закрывала глаза, через какое-то время революция началась. Но лично мне так лучше — не придется вас с Колымы доставать, напрягая административный ресурс. Дело у меня к вам — в нашей стране ваше творчество издавать нельзя, а вот за рубежом опубликуем с огромным удовольствием. «Добро» от Минкульта получено.
— Что?! — полезли у живого советского постмодерниста (бывает же!) глаза на лоб.
— Товарищи из Минкульта ко мне прислушиваются, — похвастался я. — И мы сошлись на том, что «Шатуны» — не про то как страшно жить в Советском союзе, а о том, как страшно жить на этой планете в принципе.
— Так! — заинтересованно наклонился он над столом.
— Вы Родину вообще как, любите? — спросил я. — Потому что у нас два пути есть — первый это где вы становитесь примером для других «самиздатчиков», образцово-показательно оставаясь жить в Москве, но катаетесь в «загранки», где отбиваетесь от попыток натянуть антисоветскую пропаганду на ваше творчество — а натянут враги неминуемо. Путь второй — мы вас из страны тупо выгоняем в свободное плаванье, и вас издают уже они, сами, а вас образцово-показательно принимают читать лекции с антисоветским уклоном в каком-нибудь буржуйском университете. Персонально вы в любом случае будете в шоколаде — это я вам гарантирую, потому что советских постмодернистов мир еще не видел.
— Постмодернистов? — не понял он.
— Период жизни общества, следующий за модерном, — коротко пояснил я. — В эту эпоху мы и живем, и будем жить еще долго. СССР не может себе позволить и далее запираться в соцреализме — мы, вообще-то, сверхдержава, и как минимум обозначить свое участие в негласных, но подсознательно ощущаемых над-национальных культурных веяниях обязаны. Что вы выбираете, Юрий Владимирович?
— Я бы в Москве остался, — решил он.
— Класс! — одобрил я. — Вот вам номер телефонный, — выдал запрошенную в минкульте визитку. — Прямо сегодня туда позвоните, товарищи обо всем позаботятся — контракт пробьют, инвалютных чеков отгрузят, «загранки» согласуют. Извините — говорить об СССР придется только хорошее, но упирать на несовершенство мира. Методички вам предоставят.
— Да я ничего про СССР плохого никогда и не пытался писать! — оживился он. — Примитивных личностей везде хватает — у нас еще хорошо, потому что образование получать заставляют!
— Значит у нас с вами вообще проблем нету, — с улыбкой развел я руками и поднялся на ноги. Пожав руку, попрощался. — Успехов вам, Юрий Владимирович, — и немного запугивания чисто на всякий случай. — Я за вас, извините, поручился, поэтому очень надеюсь, что вы не подведете — не люблю, когда меня за уши дергают. А вам, уверен, совершенно неожиданный инфаркт на ровном месте не нужен.
Оставив побледневшего писателя, покинули квартиру и уселись в машину — можно ехать домой.
Глава 26
Выехав за пределы Москвы, обратил внимание Виталины на бодро тарахтящую по дороге очевидно самодельную «багги» — сваренная из труб рама передвигалась при помощи колес от «Москвича» и двигателя от «Запорожца». За рулем, на единственном месте — усатый дядька в кепке, клетчатой рубашке с закатанными рукавами и папироской во рту. За «багги» — груженная дровами телега.
— Голь на выдумки хитра — оно же «полна земля русская Кулибиными», — поделился я впечатлениями.
— Не хватает стране машин, — согласилась она.
— Не хотят старшие товарищи еще один завод покупать, — согласно кивнул я. — А у меня таких деньжищ нет. А у этой штуки, обрати внимание, — указал на оставшееся позади «багги». — Госномер висит — значит полностью законный аппарат. Но масштабировать такой опыт не дадут — предлагал уже часть моей валюты на закупку б/у движков пускать, для производства кустарных кооперативных автомобилей типа такого. Политически вредно, видите ли — капиталисты засмеют. А невозможность купить личный транспорт — это типа нормально! Фигня, дорасту до генерал-губернатора Дальневосточного, никого даже спрашивать не буду — на свои автозавод поставлю, как раз «накапает».
Прибыв в совхоз, остановились у ДК и пошли в студию, откуда тихонько (потому что звукоизоляция) доносилась музыка.
Вошли, прервав репетицию — корейские музыканты благополучно прибыли, заселились в отдельные квартиры (как и будущие звезды) и уже начали наедать щеки. Сами девочки с детства хорошо питались, что самым благоприятным образом сказалось на фигурках, так что даже немного диету соблюдают.
Поздоровались.
— Ну что, товарищи, показывайте! — велел я, усевшись на стул рядом с Виталиной.
Народ понятливо поклонился и показал «Toccata and Fugue in D Minor» Ванессы Мэй: [ https://www.youtube.com/watch?v=Xh5eCupjS1o&ab_channel=Vanessa-Mae ]. Распределить партии по девочкам оказалось совсем не сложно, так что прелесть мелодии не пострадала.
Далее показали переработанные «четыре сезона» Вивальди:
[ Bond — Winter of Four Seasons of Vivaldi — YouTube ]
— Хорошо! — честно похвалил их я.
— Я бы хотела поговорить о нарядах, Сергей, — влезла бабушка-куратор.