Я представлял, но Никите Сергеевичу было все равно:
— На двадцать миллионов рублей эти деятели наспекулировали, это же какой урон стране! Мы эту валюту чуть ли не вручную по копеечке распределяли, времена были не чета нынешним, никакого тебе нефтепровода — как встарь всё, пенька да меха — а эти на зоне восемь лет народные харчи будут проедать? Председателя Мосгорсуда пришлось снимать — либерал был!
«Либерал» из уст Никиты Сергеевича прозвучало почти матерно.
— Таких — только стрелять! — припечатал он напоследок и смерил разочарованным взглядом содержимое последнего шкафа — косметика и парфюмерия. — Нашли чего? — спросил обыскивающих остальные комнаты дядей.
— Нашли, Никита Сергеевич, — раздался в ответ голос дяди Вити.
Прошли в спальню (номинально, здесь даже спать можно только на сложенных стопками шмотках) и посмотрели на содержимое трех открытых шкафов — шубы: норка и чернобурка. Дядя Витя показал нам ворот одного из изделий — ярлыка с ГОСТом нет, качество — полностью фабричное.
— То что надо, — одобрил я.
— Задержанные готовы? — спросил Хрущев.
— Привели в чувство, — указал на соседнюю комнату дядя Герман.
— Пойдем, покажу тебе как надо общаться с несознательными гражданами, — с улыбкой повел меня в указанном направлении Никита Сергеевич.
Глава 25
Грустных фарцовщиков и впрямь успели привести в чувство и заковать в наручники — сидят на полу, около батареи, руки — за спиной, на диване (эта комната частично жилая) сидит контролирующая задержанных Виталина. При появлении Никиты Сергеевича глаза спекулянтов ожидаемо полезли на лоб, а потом парень подскочил, вытянулся и проорал:
— Спасибо товарищу Хрущеву за наше счастливое детство!
Мы с Хрущевым гоготнули, и бывший Генеральный пояснил для меня:
— В школьной делегации поди участвовал, меня где-то встречал.
— В Алма-Ате! — с надеждой на лице энергично покивал фарца. — Я сам оттуда, там мама с папой остались и…
— Сядь и заткнись! — скомандовала Вилка, и оратор плюхнулся на задницу.
Вошедший за нами дядя Герман скинул со стула коробку с носками и пододвинул мебель Никите Сергеевичу. Тот уселся и навис над задержанными, глядя на них сверху вниз и тоном «педагогический осуждающий» спросил:
— Вот так, значит, за счастливое детство благодарим — спекуляцией?
— Это кооперативный товар! — пискнула девушка.
— Неправда, — усевшись на диван к Виталине влез в разговор я. — На меха и перепродажу импорта у государства монополия, и не знать об этом можно только если последние дни провел в тайге. Зачем товарищу Хрущеву врете?
Девушка начала плакать, а парень скукожился и отвел глаза, залившись краской.
— Стыдно! — удовлетворенно заметил реакцию допрашиваемого Никита Сергеевич. — Рассказывайте откуда меха и все остальное, и пи*дуйте на все четыре стороны под честное слово устроиться работать на завод.
Дядя Витя приготовил папочку с ручкой, и парень выдал нам имена, адреса, условные стуки и фарцовочного «бригадира» — мужика с дивным прозвищем Батон.
— Поехали к Батону, — хрустнув шеей, Хрущев поднялся на ноги, Виталина сняла с фарцы наручники, и мы, пропустив вперед «дядей», вышли в подъезд, где встретили смешанную группу КГБ-БХСС, которая будет описывать имущество и отпускать спекулянтов под «честное слово».
Тут открылась соседняя дверь, и на нас (ладно, на Хрущева — я на его фоне почти незаметен), открыв рот и хлопая глазами, вылупилась пожилая женщина славянской наружности, в халате, платочке и тапочках:
— Н-н-никита С-с-сергеевич?
— Здравствуйте, товарищ! — широко улыбнулся ей Хрущев. — Сигналы по этой квартире отправляли? — указал на поглощающий силовиков дверной проем.
— А как же! — оживилась бабушка. — Всем домом и писали — ходют тут всякие, стены матами исписывают!
Справедливости ради кроме былинного «х*й» около почтовых ящиков никаких надписей в подъезде я не заметил, но преувеличивать и сам люблю, потому — не осуждаю.
— От лица партии и правительства СССР выражаю вам благодарность, — торжественно пророкотал Никита Сергеевич, и, вынув из кармана шоколадку «Вдохновение», вручил бабушке. — А это вам от меня лично!
— Ой, спасибо, Никита Сергеевич! — обрадовалась дама, они с Хрущевым расцеловались, и мы спустились вниз.
— Я вот, Сережка, по миру поездил, — по пути вещал пришедший в благостное расположение духа бывший Генеральный. — И прямо скажу — такого народа как у нас в мире больше нигде нет, — вздохнул и перевел тему. — Вот представь — когда я маленький был, у нас на всю губернию один автомобиль был, на него все глазеть бегали, а шофер — шакал барский — нас прутом стегал, грязные мол, технику ценную попортим. А потом бах — электрификация, бах — индустриализация, бах — победа в самой страшной войне в истории. А там и вообще в космос полетели! До коммунизма, казалось, рукой подать, а оно вон как, — указал рукой назад и вверх по лестнице и приуныл. — Тряпки буржуйские дороже Родины.
— Зря вы так, Никита Сергеевич, — попытался я его утешить. — Можно и тряпки любить, и Родину. За забором трава всегда зеленее кажется, а яблоки соседские — слаще.
— Ух и сладкие были в саду у купчишки! — ностальгически зажмурился Никита Сергеевич, вернул себе душевный покой и оптимистично заявил. — Ерунда, победа коммунизма все равно неизбежна!
— Именно так, Никита Сергеевич! — поддакнул я.
Лет так через двести-триста, с активным привлечением генной инженерии и Бога-машины.
Забрались в Волгу — Хрущев спереди, мы с Вилочкой и дядей Германом — сзади, за рулем — «дядя Степан».
— А тебя как угораздило-то к пацану на побегушки? — обратился Хрущев к дяде Герману.
— Приказы не обсуждаются, Никита Сергеевич, — нейтрально улыбнулся тот.
— Знакомы? — проснулось во мне любопытство.
— А как же! — охотно поделился инфой бывший Генеральный. — Таких ликвидаторов на весь мир раз-два и обчелся. Да он в пятьдесят девятом прямо посреди Рима…
— Никита Сергеевич, такого допуска у Сергея нет, — перебил бывшего Генерального удивительных, судя по всему, дарований КГБшный киллер.
— Жаль, я бы послушал, — вздохнул я. — Очень рад, дядя Герман, что Родина выделила мне сотрудника экстра-класса. Клянусь соответствовать.
Клянусь не сильно сопротивляться, когда ты будешь сворачивать мне шею, человек с улыбчивым лицом, но без «ледяных глаз убийцы» — обычный взгляд приятного в общении мужика.
— Он тебя пальцем тыкнет — ты и не заметишь, как тебя не станет, — без нужды — и так все понятно — добавил Хрущев.
— Хорошо, что я не собираюсь давать поводов, — пожал я плечами. — Никита Сергеевич, я понимаю гораздо больше, чем кажется, и в плюшевость нашего мира не верю от слова «совсем» — не идиот же. Давайте лучше поговорим о том, почему вы, развенчав культ личности товарища Сталина, не запретили сажать борщевик.
— Вот клещ, а! — не без одобрения крякнул Хрущев. — Пристал со своим борщевиком. Я что, каждый сорняк в каждом огороде сам должен был выполоть?
— Таковы особенности нашей великой Родины, — развел я руками. — Человек на самом верху должен разбираться вообще во всем и ничего не пускать на самотек. Делегировал — проверяй как оно получилось, и, желательно, без героического размаха — в порядке эксперимента, чтобы в случае чего можно было аккуратно свернуть, а не как у нас принято — сразу с максимальным напряжением сил и как можно масштабнее.
— Где ж ты раньше был такой умный? — обиженно буркнул Хрущев.
— Извините, раньше родиться не вышло, — покаялся я.
Фарцовщик Батон в это время дня обычно изволит «обкашливать вопросики» в «Столовой №32». Пропустив вперед дождавшуюся нас здесь группу товарищей в штатском, вошли следом и осмотрели экспозицию — двое молодых людей студенческого возраста, помятый работяга и две пенсионерки. Помимо них — наша цель в виде рыжего здоровенного усатого хмыря «под тридцать». С ним за столом — бледненький студент-блондин в импортных джинсах. Сам товарищ Батон у нас любитель маскировки, поэтому принципиально ходит в ширпотребе.
— Товарищи работницы общественного питания, а какие у вас супчики нынче особенно удались? — ловко воспользовался возможностью восстановить силы Никита Сергеевич, пока дяденьки-силовики проверяли у присутствующих документы.
Помятый дяденька был оставлен доедать оладушки с извинениями — отпахал ночную смену, подкрепиться зашел, под «закон о тунеядстве» не попадает. Бабушки тоже остались — свое отработали, на пенсии сидят. А вот «левых» студентов пришлось упаковать — учебу прогуливают, несознательные такие.
Не удержавшись, вслед за товарищем Хрущевым сгрузил на поднос суп с клёцками и курицей, добавив каноничных котлет с пюрешкой. Запивать будем томатным соком. Виталина и дяди от внепланового обеда отказались.
— Да убери ты, — махнул Никита Сергеевич на мой вынутый из кармана кошелек. — Посчитайте нам вместе, товарищи, — улыбнулся тщетно пытающимся подавить панику тетенькам.
Приятно когда целый Хрущев угощает! С подносами отправились за целевой стол.
— Ну привет, гражданин Батон, — опустился на пододвинутый КГБшником стул Хрущев.
— Здравствуйте, Никита Сергеевич, — Батон, хоть и вспотел, но собой владел неплохо и даже спросил у меня. — А ты чего здесь делаешь? Книгу про нас, несознательных, придумываешь? — саркастично оскалился.
— Вопросы здесь задаем мы, — не удержался я от банальности.
Хрущев жизнерадостно гоготнул, мы похлюпали супчиком — и впрямь «удался» — и Никита Сергеевич покосился на шмыгающего носом, багрового от смеси страха и стыда — даже удивительно насколько сопровождавший становление личности в детско-юношеские годы персонифицированный Высочайший лик эффективно его пробуждает — фарцовщика и милостиво велел. — Пи*дуй отсюда, если за неделю нормальную работу не найдешь — посажу.
— Спасибо, Никита Сергеевич! — пискнул спекулянт и на подкашивающихся ногах покинул заведение.
Закончив с супом, бывший Генеральный промокнул рот салфеткой и пододвинул к себе второе: