— Ну что, Батон, на вопросы отвечать будем или сразу в подвал?
— Будем, — вздохнул Батон.
— Скука, — вздохнул Никита Сергеевич в ответ на готовность допрашиваемого помогать в расследовании и спросил. — Откуда «левые» шубы?
Пока Батон вещал, мы успели доесть и немного поговорить с персоналом столовки. По итогам разговора пришлось попросить дядю Германа выбить директорскую дверь — не открывал, зараза, типа нет его. Бонус — котлеты-то дерьмовые оказались, совсем не по ГОСТу, придется отправить часть силовиков прогуляться по цепочке мясных поставок.
— С котлетами это ты хорошо придумал, — похвалил меня Никита Сергеевич. — Вроде мелочь, а по Колыме уже анекдоты гуляют о спецотряде «котлетных» зэков, — заржал, мы оделись, попрощались с дамами — все летом в Крым поедут отдыхать, от Хрущевских щедрот — и поехали уже к настоящей цели — Карагандинскому меховому горпромкомбинату.
— Шептались, суки: то, говорят, путешествия, то обеды в Кремле раз в три дня, — по пути продолжал Никита Сергеевич делиться своим непростым карьерным опытом с Советской молодежью в моем лице. — А как еще, блядь, внешнюю политику вести?! Как эти — телеграммами раз в полгода обмениваться? Нет, так каши не сваришь! — обернувшись, назидательно покачал на меня пальцем. — Политика через людей делается, а не через телеграммы! Дед твой вон — катается, а никто и не пикнет, потому что страх есть! Но это пока, — отвернулся, с любопытством проводив взглядом новостройку за окном. — Сейчас пыль от НЭПа вашего уляжется, все головы поднимут и поймут, что весь их страх говна не стоит с этим вашим «симулякром».
— Какое-то у вас пожилое понимание политики, — ехидно заметил я, не став комментировать вторую часть монолога. — Через придворные пиры. Осетра поди крабом фаршировали?
— Не придворные пиры, а дипломатические обеды! — не оборачиваясь отмахнулся Хрущев. — И не осетра, а судака!
Машина погрузилась в хохот.
— А я ведь то же самое, что и ты сделать хотел, — когда смех стих, тоном обиженного ребенка произнес бывший Генеральный. — Больше молодежи в ЦК ввести, планку возрастную для высших государственных деятелей — включая себя, заметь! — установить, — вздохнув, сделал вывод. — Последнего мне и не простили.
Даже жалко как-то — сидит, грустит исторический деятель. Взбодрим!
— Пенсия — не х*й, сиди-кайфуй.
— Герман, выдай комсомольцу Ткачеву подзатыльник, — велел Никита Сергеевич.
Увернуться я не успел, но подзатыльник был нанесен со всем уважением к голове без преувеличения государственной ценности.
— А чего чужими руками? — для порядка обиженно спросил я, почесав затылок.
— Годы у меня не те, молодым подзатыльники отвешивать — вы же уворачиваетесь, — доверительно объяснил он и перешел на строгий тон. — Тебе и так больше положенного позволяют!
— Я же такой один, — нескромно пожал плечами я. — Плюс — пока не ошибался, следовательно и кредит доверия велик.
— Вот и не ошибайся! — обернувшись, рявкнул на меня Хрущев. — Один раз оступишься — сожрут!
— Есть, товарищ Главный ревизор Советского союза! — рявкнул я в ответ.
Хороший совет же, хоть и не новый.
— Слушаешь, сученок! — расплылся Никита Сергеевич в умиленной улыбке. — На ус мотаешь!
— А как иначе? — даже удивился я. — У вас, Никита Сергеевич, уникальный жизненный опыт, и никакие мемуары и телепередачи его в полной мере не передадут. А тут — вон, смотри, учись.
— Равняться будешь? — улыбка стала еще шире.
— Там, где нужно, — пообещал я.
Хрущев отвернулся:
— Ходил я тут, значит, к Симулякру, — ткнул пальцем наверх. — Ух и просил он, ух и умолял: поговори с внучком, Никита Сергеевич, совсем он нюха не имеет — на рожон лезет, по мозолям топчется. От злости вся Москва зубами скрипит — до того наглый!
— Вся — не вся, а только те, кто повыше, — невольно поморщился я.
Преувеличивает, конечно, но не новость, потому что вещь самоочевидная.
— Народ — это, конечно, силища! — уважительно покивал он. — Но силища медленная и неповоротливая — пока ценители твоих многочисленных талантов будут штурмовать Кремль, тебя сто раз удавить успеют.
На этой позитивной ноте мы въехали в охраняемые взводом автоматчиков ворота и направились к административному зданию. Во дворе — пустота и тишина, если не считать деловито снующих тут и там силовиков. Работники надежно изолированы в кабинетах, телефонная связь отключена. Поднялись на крылечко, отдали верхнюю одежду сильно удивленной происходящим бабушке-гардеробщице и поднялись в директорский кабинет.
По пути я попросил:
— Был бы очень благодарен, если бы вы поделились со мной теорией управления Сверхдержавой.
— Ишь как завернул! — крякнул Никита Сергеевич. — Потом поговорим, — одернул продолжение уговоров.
Сам намекнул — как обычно, все уже решено за меня, но политесы надо соблюдать. Я только рад — где я еще такого вот специфического педагога найду? Да это настоящий подарок судьбы — как если бы приставленный к Николаю II в качестве наставника Победоносцев учил его чему-то дельному, а не богоизбранности и мракобесию.
Кабинет впечатлял, но не роскошью, а наполнением — двенадцать лежащих лицом в пол и закованных в наручники людей — дамы представлены в количестве трех.
— Который тут директор? — спросил Хрущев контролирующих задержанных «дядей» в балаклавах и с автоматами в количестве десяти человек.
Сотрудник слегка пнул второго в первом ряду.
— Поднять и вон туда! — сам направившись к директорскому креслу, Никита Сергеевич указал на ряд стульев у стены. — А ты сюда давай, — указал мне на стул по правую руку от себя.
Ишь как символично! Уселись.
— Как звать? — начал Хрущев допрашивать плешивого нервничающего (тут занервничаешь!) мужика «за сорок».
— Петр Снобков, — ответил тот.
— Пи*дец тебе, Петя! — жизнерадостно пообещал Хрущев.
— А в чем, собственно, дело? — попытался возмутиться он. — У нас здесь образцовое производство!
— Совсем охамели цеховики! — расстроенно откинулся в кресле Никита Сергеевич и риторически спросил меня. — Вот и как работать, если совести ни у кого не осталось? Придется запустить процесс исправления задержанного силой!
Дядя Герман пробил цеховику в «солнышко». Лежащие на полу товарищи синхронно сглотнули. Когда добрый дядя из КГБ за остатки волос поднял на нас лицо Снобкова, Хрущев попробовал снова:
— Сотрудничать будем?
— Замочу! — шикнул на директора дородный мужик из второго ряда.
— Ну-ка! — оживился Никита Сергеевич, выбрался из-за стола, подошел к «говоруну» и сопроводил вопрос пинком. — Как звать?
— На*уй пошел, Кукурузник!
— Жить насрать? — с любопытством спросил не обидевшийся Хрущев.
— Жить хочется, — признал лежащий. — Лев Дунаев.
Организатор и, так сказать, идейный вдохновитель всей схемы. В моей реальности к 73 году успел перебраться в Москву и купить там дачу певицы Лидии Русаковой — последняя, кстати, еще жива и вполне популярна.
— Что ж тогда на расстрельное дело пошел? — спросил Никита Сергеевич.
— Потому что надеялся, что скоро вернется капитализм, — поведал тот ковру. — Уже и началось — еще месяц-другой и бросил бы эти шубы к чертовой матери!
— Ой, вре-е-ешь! — укоризненно протянул Хрущев и полез за полу пиджака.
— Грязно будет, Никита Сергеевич, — поморщился дядя Герман.
— Зато назидательно! — рявкнул тот в ответ, явив на свет «Маузер».
— Давайте лучше ногти вырвем, — предложил я меньшее зло, поняв, что добрый толстый весельчак дедушка Никита нифига не шутит.
— Да не боись ты, — отмахнулся он, отошел подальше…
— Лежать! — рявкнул на начавших было оборачиваться задержанных автоматчик.
Вздохнув, заткнул уши — а что я сделаю?
Хрущев тщательно прицелился… и убрал пистолет, широко мне улыбнувшись. Я убрал ладони от ушей и услышал его удовлетворенный вердикт:
— И вправду крепок! Но сбледнул, как считаешь, Герман?
— Сердце у ребенка доброе, — с доброй улыбкой подмигнул мне он.
— Занимайся, — скомандовал Никита Сергеевич дяде Вите, кивнув на лежащих на полу и махнул мне на проход. — Пошли горкома снимать, скучно тут.
Страшненькие у старших товарищей проверки.
По пути к машине Хрущев вернулся к прошлой теме:
— Теорией управления Сверхдержавой, говоришь, поделиться?
— Да, — подтвердил я.
— Симулякр о том же просил, — покосился он на меня.
— Потому что напрашивается, — развел я руками. — Такого репетитора больше нигде не найти. Я могу вас поуговаривать, Никита Сергеевич, но лучше когда к власти приду вам памятник поставлю — в одной руке будете борщевик держать, в другой — кукурузу.
— Борщевика у нас как переходящее знамя передают, — гоготнул бывший Генеральный. — И то ли у тебя еще будет, господин цесаревич! — похлопал меня по плечу.
Глава 26
Неделю спустя появилась возможность «подбить» первые итоги рейда: арестовали полторы сотни работников МВД (включая начальника управления БХСС Казахстана и замминистра внутренних дел Казахстана). Министра Щелоков отстоял — ну не снимать же вообще всех, очень плохо это политически выглядит. А вот главу Казахстанского КГБ сняли без всякой жалости — арестов по его ведомству меньше, но «бурильщиков» и в целом меньше, чем милиционеров.
Обыски принесли немало плодов — у одного только Снобкова изъяли двадцать четыре килограмма золота в украшениях, слитках и «червонцах». Сверху — три с хвостиком миллиона рублей наличными и около сотни сберкнижек на предъявителя. Вот последние законодательно запретят в ближайшее время — это что вообще за механизм такой, «на предъявителя»? Деньги цеховик аккуратно «консервировал», закатывая в трехлитровки и закапывая в саду — «дяди» почти целый день промерзшую землю отбойными молотками долбили.
Лев Дунаев даровал Советской экономике — «Союзмультфильм» больше не освоит, здание готово, жилые дома — тоже, зарплатный фонд цветет и пахнет — два с половиной миллиона рублей.