ак нужны.
— А анекдоты тоже сам придумываешь? — спросил Добронравов.
— Частично! — ну не переобуваться же? Встал на путь попаданца — будь добр пройти его до конца. — Я уже три фельетона про американцев в «Юность» отправил, Борис Николаевич обещал подумать, и, возможно, напечатать.
— Удивительно разносторонний талант! — покачала головой Пахмутова.
Я доел, Николай Николаевич остался на кухне мыть посуду, а Александра Николаевна повела меня в рабочий кабинет — здесь стоит настоящий рояль. Вдоль стен — куча шкафчиков, забитых всяческой сувениркой — как отечественной, так и импортной.
— У вас интересно! — сделал комплимент хозяйке, с удовольствием разглядывая жуткую африканскую маску.
— Знакомые дарят, — немного смущенно пояснила она.
Какие мы скромные!
— Черное на белом, кто-то был не прав, я — внеплановый сын африканских трааав… — подкрепил статус музыкально одаренного мальчика кусочком песни.
— Это про студентов университета Дружбы Народов нашей зимой? — хихикнула она.
— Да! — хохотнул я.
— Смешно!
В дверь позвонили, Пахмутова попросила меня подождать в очень уютном мягком кресле, и покинула «офис», чтобы через пару минут вернуться с переодевшимся в брюки и рубаху мужем и одетым в костюм человеком-мемом Эдуардом Хилем, красивым, тридцатичетырехлетним, с шикарной черной шевелюрой.
Поднявшись на ноги, пожал выданную мне звездой руку — рукопожатие добротное, крепкое — и Хиль без нужды представился:
— Хиль, Эдуард Анатольевич. Артист.
— Ткачёв, Сергей Владимирович. Пионер.
— И начинающий поэт-песенник! — добавила Пахмутова. — А еще — композитор и прозаик.
— И немножко драматург! — скромно шаркнул я ножкой по ковру.
— Человек-оркестр, стало быть! — мягко засмеялся Хиль и обратился к женщине. — Александра Николаевна, Николай Николаевич, вы же знаете — я к вам всегда с огромной радостью в гости прихожу, но у меня через три часа запись на «Мелодии»… — с извиняющейся улыбкой развел он руками.
— Успеем! — заверила его композитор, усадила Хиля с мужем на диван и посмотрела на меня. — Сережа, отпустим Эдуарда Анатольевича побыстрее?
— Конечно! — подтвердил я. — Давайте с «Дважды два четыре» начнем!
Песенка была освоена за пятнадцать минут. Еще за десять — потому что со второго раза, чихнул артист — Хиль под аккомпанемент Александры Николаевны записал песню на пленку. Пахмутова начала на меня коситься — не сдержавшись, я пару раз выдал музыкальные термины, научить которым за одно занятие Дима меня бы никак не успел.
— Просто замечательно! — высказал я запрошенное советскими звездами мнение.
Перешли к «Чему учат в школе». Над ней работали подольше — полчасика, сэкономив время на записи — Хиль отписался с первого раза.
Качество «демок», само собой, просто ужасающее, несмотря на импортный магнитофон с не менее импортным микрофоном, но разобрать суть и «застолбить» песенки в ВУОАПе хватит. Поблагодарив артиста, отпустили его по делам, и принялись «аранжировать» и записывать — Пахмутова и сама замечательно поет — остальные песни, уже к семи часам вечера набрав «демок» на полноценную большую пластинку.
— Невероятно! — не переставал изумляться Добронравов.
— Но факт! — почему-то держась за голову, грустно поддакнула ему жена.
— Извините, я не нарочно! — на всякий случай покаялся я.
— Тебе совершенно не за что извиняться, Сережа! — поспешила успокоить такого необычного мальчика композитор и перевела тему. — Кого бы ты хотел видеть исполнителем остальных песен?
— Извините, Александра Николаевна, но, если можно, я бы хотел доверить выбор вам — кроме Эдуарда Анатольевича у меня предпочитаемых кандидатур не осталось.
— Что ж, тогда я бы хотела отдать пару песен моей хорошей подруге Людмиле Георгиевне Зыкиной.
Это которая вне времени и пространства? И которая у нынешнего министра Екатерины Алексеевны Фурцевой в подругах ходит?
— У нее очень хороший голос! — выразил я «одобрямс». — Если она не против, можем ей даже околофольклорную танцевальную пластинку записать.
— Это как «Конь-огонь»? — спросил так и оставшийся в кабинете — интересно же! — Добронравов.
— «Конь-огонь» я бы пока сохранил, у него аранжировка не совсем привычная должна быть, — покачал я головой и шепотом добавил. — Околорок!
— Рок у нас запрещен! — кивнула Пахмутова и спросила. — А почему «около»?
— Субжанров можно много придумать, — развел я руками. — Поэтому, для простоты, буду добавлять «около». Мне можно, я необразованный!
Звездная пара рассмеялась, и Пахмутова попросила изобразить «околофольклор».
— Вот и прошли года, но мы не старые…[5],
— Допев, пояснил. — Тут гармошка нужна, или баян. Ну и балалайка!
— Это понятно! — отмахнулась Пахмутова и спросила. — А ты номер своей директрисы помнишь?
— Помню! — кивнул я.
— Я тебя на неделю попрошу отпустить! — заявила она. — Запишем пластинку Зыкиной, и можешь готовиться к вступлению в наш Союз.
— Я хорошо учусь, поэтому неделя пропуска по моей успеваемости не ударит, — согласился я на такую сделку.
Уверен, моя успеваемость беспокоит Пахмутову в последнюю очередь, но она из вежливости буркнула что-то вроде «ну и хорошо!» и пошла звонить по продиктованному мной номеру.
— Неожиданные каникулы — это приятно! — улыбнулся я печально глядящему в стену Добронравову.
— Они из тебя все соки выжмут! — фыркнул он и спросил. — Скажи, Сережа, а как это у тебя так получается? Все что угодно, почти на ходу!
— Простите, Николай Николаевич, но я на этот вопрос ответить не могу, — вздохнув, честно признался я. — Но грешу на аварию. Я же забыл все, что со мной было до конца нынешнего июля. Головой ударился сильно, даже маму не помню, — всхлипнул и жалобно предположил. — Может это у меня место в голове свободное так использоваться начало? Словно конвейер, на котором в единое целое собираются слова, образы и звуки.
— Вот оно что… — протянул он со смешанными чувствами на лице.
— И если бы меня спросили — я бы ответил, что оно того стоит! — решительно заявил я. — Если у меня открылись такие способности, я изо всех сил буду пытаться с их помощью принести Родине как можно больше пользы! Вы не знаете, Николай Николаевич, буржуи за песни на немецком и английском языках много стране валюты дадут?
— Ноль! — «обломала» меня Александра Николаевна. — Мы с ними авторские права международные не признаем. У нас их писателей и ученых издают без спроса, а они — наоборот, наше берут и используют!
— Тогда пока не актуально, — с легкой душой отложил я международную экспансию на попозже.
— После того, что я здесь увидел, спрашивать такое даже как-то невежливо, но почему ты решил, что у тебя получится написать коммерчески востребованные песни на других языках? — спросил Добронравов.
— Ich werde in die Tannen gehn…[6]
Когда я допел, Александра Николаевна схватила с дивана подушечку, уткнулась в нее лицом и сдавленно завыла.
— Сашенька, ты чего?! — бросился ее успокаивать муж.
Не обращая на него никакого внимания, она излила лишние эмоции до конца и заявила мне:
— Записываем и идем к Фурцевой! Летом в ГДР поедешь, на гастроли!
— Ни в коем случае! — жалобно попросил я. — Я же все могу — и стихи, и прозу, и музыку с вашей неоценимой помощью…
Пахмутова на «неоценимую помощь» только фыркнула.
— …А гастроли — это же все, полный конец нормальной жизни — ни в школу нормально не походить, ни с девочками спокойно погулять — все узнают, подходят, автографы просят, сплетни распускают. Я бы очень хотел «светититься» как можно меньше, хотя бы пока не подрасту. Кроме того — я же совсем не профессионал, да у меня голос даже еще не сломался! Извините, Александра Николаевна, но эстрадным артистом я себя не вижу!
— Нет, ты только посмотри на этого умницу! — умиленно улыбнулась Пахмутова.
— Феноменально! — привычно поддакнул ей муж и спросил. — А на английском?
— Я его осваивать только начал, — Покачал я головой. — Но это с немецким одна языковая группа, так что, думаю, за полгодика выучу на достаточном для сочинения простых песенок уровне. Англосаксы же глупые! — доверительно прошептал семейной паре. — Вы «Битлз» слышали?
Они, очевидно, слышали.
— Примитив же! — округлил я глаза, доверив им этот величайший секрет. — Абсолютно унылая музычка для ментально нищих!
— Я с тобой согласна! — кивнула Пахмутова. — Удивительно, насколько эта ерунда нравится людям!
— А после английского за японский примусь! — пообещал я. — Там очень много технологически полезных штук, и, если получится наладить бартер шлягеров на материальные, полезные Родине, предметы, будет просто очень здорово!
— Так вот о чем ты мечтаешь, Сережа? — с теплой улыбкой спросила Пахмутова.
— Я же пионер! — изобразил я удивление. — Мои предшественники, пионеры-герои, с фашистами насмерть дрались невзирая на возраст! Времена сейчас, спасибо Партии, у нас мирные, и отдавать за Родину жизнь пока не требуется. Вот и буду пытаться помогать по мере возможностей!
— Я тебя поняла! — широко улыбнулась Александра Николаевна и пообещала. — Не волнуйся, Сережа, мы тебе, в свою очередь, в этом обязательно поможем!
Глава 16
— Скажи, Сережа… — начала Александра Николаевна, когда везла усталого меня домой по сумеречным Московским улицам. — А зачем ты соврал?
Ну вот, б*ядь, заметила! А как иначе? Она же нифига не Дима из ДК, такую обмануть может только профессионал, к которым я не отношусь ну никак.
— Что Вы имеете ввиду, Александра Николаевна? — пожав плечами, спросил я.
— Когда ты говорил, что ни на чем играть не умеешь, ты соврал! — строго посмотрела она на меня в зеркало заднего вида.