Вторая тетрадка активно мной заполняется прямо сейчас, в положении полулежа на диване — сидеть еще больно. В открытую форточку врывался веселый летний шум, принося с собой теплые запахи тополей и расположенного в доме напротив хлебозавода. Тело пыталось травить душу хандрой — сходи мол, пробздись — но я не поддавался. Друзья Сергея пару раз заходили, сочувствовали, пытались знакомиться заново, но пока коммуникация не наладилась — я в основном молчу и наблюдаю, пытаясь перенимать манеру поведения хроноаборигенов.
С едой, вопреки опасениям, никаких проблем не оказалось — дефицит пока не набрал обороты, и, как минимум в Москве, купить можно если не все что хочешь, то многое. Мама кормила меня котлетами, супами, картошкой, рыбой (в том числе — красной), яблоками, овощами, а однажды даже принесла гранат. Помимо этого, хватало и сладостей — в частности, мое возвращение домой отмечали покупным тортом. Обычные продукты, на мой взгляд, ничем не отличались от аналогов из моего времени, а вот сладости прямо хорошо зашли! Увы — во рту у Сережи обнаружилось целых три пломбы, несмотря на ранний возраст, поэтому придется держать себя в руках — не очень я верю в советскую стоматологию.
— Ну хоть любовь к конфетам ты не забыл! — Ласково потрепала меня мама по волосам, когда я жевал очередного «Мишку на Севере».
Вынырнув из воспоминаний, отложил служащий мне планшетом томик Ленина (седьмой из неполного собрания сочинений, нашедшегося у нас) и аккуратно поднялся. Столь же аккуратно направился к двери — проголодался, а мама вчера сварила просто замечательные щи, которые я сейчас и разогрею!
С кухни доносился мягкий гитарный перебор. Это кто у нас музыкант? Вариантов немного — сегодня вторник, и дома только пенсионеры да отсыпающаяся Надежда, чья дочь сейчас у бабушки — через два дома от нас живет, одинокая, поэтому понянчить внучку всегда рада. Увы, у нее тоже комната в коммуналке, так что переехать в более комфортные условия Надя не может.
Так и есть — за накрытым сильно покоцанной выцветшей клеенкой столом, на табуретке, сидел одетый в растянутые синие штаны и майку Алексей Егорович с инструментом в руках.
— Привет, Серёжка! — Сквозь дымящуюся во рту «Беломорину» поздоровался он со мной.
— Здравствуйте, деда Лёша! — Поздоровался я в ответ так, как научили: — А я и забыл, что вы играть умеете!
— Да ты вообще все забыл! — Хмыкнул он, прекратил музицировать и предложил: — Помочь тебе?
— Сидите, дед Лёш, я сам, — Успокоил я его и залез в общий холодильник — тарахтящее, даже сейчас древнее ублюдище. Холодит, впрочем, как надо, и, уверен, еще и меня переживет.
Вот она — наша желтенькая эмалированная кастрюля. А вот и миска — столь же желтая и эмалированная. Зачерпнув загустевшую массу, щедро наделил ею миску, которую поставил на конфорку новенькой газовой плиты — дом газифицировали совсем недавно, и плиту поставили тогда же. Чиркнув спичкой, повернул рукоятку, и под миской заплясало жизнерадостное синее пламя. В Советском Союзе даже газ смотрит в будущее с оптимизмом!
— Тяжко поди — каникулы, а ты дома сидишь! — Ритуально посочувствовал дед.
Отметив татуировку Сталина на усеянной седым волосом дедовской груди, аккуратно опустился напротив него с не менее ритуальным ответом:
— Да нормально, какие мои годы — набегаюсь еще.
— Знатно тебя приложило, конечно, — Перешел он к любимой в последнее время теме нашего двора: — Даже мамку — и то забыл.
— Стыдно перед ней, — Признался я.
— И правильно — нельзя чтобы человек мать забывал! — Веско заметил фронтовик: — Вот у нас однажды парнишку контузило…
Истории хватило ровно на выхлебать тарелку супа, закусывая его вкусным бородинским хлебом и сочной, сладкой луковицей. Порадовавшись за вернувшего память парнишку из военного рассказа, вымыл за собой посуду, протер стол и попросил:
— Дед Лёш, а вы меня на гитаре играть немножко не научите?
Нельзя же демонстрировать окружающим взятые из неоткуда навыки? Все придется легендировать — Сережка мальчик начитанный и умный, но мячик ему пинать нравилось больше, чем играть музыку или учить языки. В школе, с сентября, мне придется ходить на немецкий, а вот инглиш «постигать» придется в кружке ближайшего Дома Культуры. Английский у меня очень хороший, а вот немецкий — полный швах. А мне ведь переаттестацию в конце августа проходить — будут смотреть, что из школьной программы я забыл. Не отправят же меня обратно в начальную школу? Ерунда, проблема только с немецким и существует — все учебники, вместе с остальной инфой из прошлой жизни, моей новой абсолютной памяти доступны в любой момент. Позднесоветские, по большей части — в 90-х по ним детей еще вовсю учили, и я из их числа. Неужели не пойдут навстречу больному ребенку?
— Вооот, а я тебе еще когда предлагал? — Довольно протянул старик: — Девки музыкантов любят, Сережка!
— Вот и я так подумал, — Улыбнулся я.
— Научим! — Пообещал Алексей Егорович: — Прямо щас и начнем!
— А давайте у нас, — Предложил я.
Там можно сесть на диван, и будет почти не больно.
— А давай! — Согласился он.
Сменили место пребывания, и, до самого маминого возвращения, фронтовик «учил» меня играть на гитаре. Притворяюсь дубом, да — а что поделать?
— Ой, здравствуйте! — Поздоровалась с гостем немного раскрасневшаяся от жары, одетая в клетчатое бело-зеленое платье, мама.
— Здравствуй, Наташ! — Поздоровался он в ответ и с явным одобрением понаблюдал, как я принимаю у мамы полную всякого авоську — первое время она на такое ругалась, а теперь смирилась — и отношу ее на кухню. Вот такой я плохой человек — приручаю чужую мать, давя на жалость и образцово-сыновье поведение. Тем временем дед Леша продолжал:
— А твоего, вишь, на прекрасное потянуло — говорит «научи на гитаре играть, все девки во дворе мои будут»!
Ехидно покосился на меня — я хохотнул, и дед расстроился — не получилось школяра в краску вогнать.
— От скуки все, — Нашла причину мама.
— А хоть бы и так! — Не расстроился Алексей Егорович и указал на гитару: — А с ней и в гостях, и в окопе жить веселее!
— Лишь бы без окопов, — Поджала губки мама и попросила: — Ну покажи чему научился!
Я показал, нарочито-неуклюже наиграв выданную мне дедом Лёшей для освоения гамму.
— Ну молодееец! — Умиленно протянула мама: — Попьете с нами чаю, Алексей Егорович?
— Да не, к себе пойду — хоккей начинается! — Покачал головой дед, посмотрел на инструмент… — Дарю! — Принял он для себя решение: — Только чтобы каждый день учился, понял? — Строго нахмурил на меня седые брови.
— Спасибо, дед Лёш, как стоять перестанет — верну!
— Постараюсь дожить! — Хохотнул фронтовик: — Молодец! — Выдал он заключение о моих личностных качествах и ушел к себе.
Мама неодобрительно покачала на меня головой, зашла за ширму, переоделась в домашний выцветший халатик, вдела ноги в коричневые тапки, и мы отправились ужинать.
— Опять посуду помыл, — Укоризненно-одобрительно заметила родительница на кухне.
— Не тебе же оставлять — ты работаешь, а я дома сижу, — Привычно оправдался я.
— Совсем ты поменялся, Сережка, — Грустно вздохнула она, вынимая из авоськи кулёк с картошкой: — Раньше никакой помощи, поговорить только «да, нет и нормально», а тут… — Сгрузив овощи в раковину, развела она руками.
— Поправлюсь и буду помогать больше! — С улыбкой пообещал я ей.
— Ты уж лучше головой выздоравливай, а помочь я себе и сама могу! — Попросила мама и принялась чистить картошку: — С салом пожарю сейчас, а завтра у тебя и суп будет, и картошка, — Сформировала мне меню родительница: — А еще я там чай купила вкусный!
Сквозь нити авоськи была видна пачка чая с замечательным названием «чай#36».
— Как пишется? — Выкинув очистки в ведро, мама начала мыть картоху и ставить на плиту черную чугунную сковородку.
— Нормально, шесть страничек! — Отчитался о проделанной работе: — А потом вот деда Лёша от скуки спасал.
— Ты у него всему учись, — Наказала мама, для весомости покачав на меня вынутым из морозилки куском сала: — Он — настоящий, не как дядя Федя.
— Уже понял, — Улыбнулся я ей: — Обидел тебя наш сосед? Хочешь, отомстим?
— Какие там обиды, — Совершенно по-девичьи хихикнула мама: — Я от него ничего и не ждала. Федя хороший, просто таким как он — быть не нужно.
— Не стану, — Пообещал я, скрестив пальцы за спиной — на всякий случай!
— Обижается он на тебя, — Слила инсайд родительница.
— Это почему? Я же с ним как со всеми? — Удивился я.
— Потому и обижается — раньше-то хвостиком бегал: «дядь Федь то, дядь Федь это», а теперь только здравствуйте и до свидания, — Не без оттенка застарелой вины в глазах пояснила она.
Почему безотцовщина бегает за всеми, кто минимально похож на отца? Вопрос сугубо риторический.
— А вот представь, — Попытался я ее немножко утешить: — Был бы у меня отец — мне бы и перед ним было за потерянную память стыдно. Так что я даже рад!
Мама изобразила вымученную улыбку — не помогло, увы — и принялась кромсать картошку, складывая ее в шкворчащую салом сковороду.
Повисла неловкая тишина — за последние дни ее вообще было много. А что я могу? Здесь поможет только время.
— А почему я во взрослой больнице лежал? — Нашел я нестыковку в процессе перерождения.
— Это тот жирный постарался! — Неприязненно поморщилась родительница, помешала картоху, накрыла сковороду крышкой и уселась напротив, положив подбородок на ладони: — В Горисполкоме работает, людей не видит! Но хоть больница хорошая, — Грустно вздохнула.
— Надо было с него печатную машинку стребовать, — Запоздало пожалел я.
— У меня на книжке пятьсот рублей осталось… — Мягко начала мама.
— Нет уж, теперь — только с гонорара! — С улыбкой одернул я ее: — Сейчас подживут ребра, и начнем покорять писательский Олимп!
— Я ребятам во дворе рассказала, — Усмехнулась мама: — Готовься — завтра слушать придут.
— Это хорошо! — Одобрил я услуги фокус-группы.