— Все просто: мне надо, чтобы пара ваших самолетов с определенным интервалом по времени приземлилась на аэродроме в столице… — сообщил название государства. — И чтобы второй прибывший быстренько заправился и лег на обратный курс. А первый на некоторое время задержался.
— Зачем? — удивился генерал.
— Мой человек вам все подробно объяснит.
— А под каким предлогом они там появятся?
— По причине лесного пожара на границе с Российской Федерацией.
— Так там же нет никакого пожара, — опять удивился генерал из Москвы.
— Для вас это проблема? — в свою очередь удивился Большаков. Или просто сделал вид.
— Вы что, — слегка ошалел генерал Никитин, — предлагаете мне взять и поджечь лес на территории суверенного государства?
— Ну, что вы, — успокоил собеседника Большаков. — Вам всего-навсего предстоит провести внеплановое учение с имитацией пожара.
— Ну, не знаю, — задумчиво проговорил генерал. — Все вами сказанное…
— И я не знаю, — поддакнул Большаков. — Может, мне еще раз связаться кое с кем в Москве и пожаловаться, что вы не хотите сотрудничать?
— Говорить такое по телефону… — заволновался Никитин-младший.
— Насколько мне известно, ваш аппарат не прослушивается, — успокоил его Большаков. — Мой — тоже. Так мне звонить сами знаете кому? Чтобы он позвонил вашему начальнику? Или сразу его начальнику?
— Не стоит, — включил задний ход генерал. Вздохнул. — Когда нужно вылетать?
— Как только к вам прибудет мой человек. Его зовут… Пусть будет Геннадий. И подробно разъяснит вам. Что и как.
Глава шестьдесят вторая. По аэродрому, по аэродрому…
План эвакуации был прост и по-своему элегантен. Еще накануне здание аэровокзала было взято под строгий (мышь не пролетит) контроль. Полицейские в форме и дешевых гражданских костюмах с фотографиями в руках старательно отслеживали всех улетающих, особое внимание уделяя мужчинам азиатской и европейской внешности в возрасте от пятидесяти лет и старше. В этом трудном и ответственном деле им помогало десятка полтора подтянутых, спортивно-молодцеватых англоговорящих мужчин в одинаковых костюмах более приличного качества.
В 8.43 утра по местному времени в аэропорту произвел экстренную посадку проводивший патрулирование лесных массивов в приграничном районе самолет российского МЧС. Причиной этому стал выход из строя одного из двух двигателей.
В 9.27 самолет отбуксировали в ангар, и его тут же посетила группа полицейских аэропорта и местных же механиков в количестве аж шести человек. Четверо из них действительно трудились по этой специальности, а двое — явно нет, несмотря на то, что эти конспираторы вырядились в самые замасленные комбинезоны и старательно перепачкали руки. От настоящих тружеников их отличали нежные, необветренные лица и слишком свежее дыхание. Без малейшего намека на ядреный перегар «после вчерашнего».
Полицейские бдительно проверили документы у экипажа и находившихся на борту пожарных и… И уходить не стали.
Механики, настоящие и ряженые, с сочувствием выслушали историю российского экипажа о вдруг засбоившем движке, покачали многомудрыми головами и тоже не заспешили на выход. У коллег приключился самый настоящий стресс, и надо было быть последними бездушными сволочами, чтобы не оказать всемерную поддержку в его снятии. Поэтому возле самолета тут же разложили складной столик и застелили скатеркой, «Литературной газетой» за прошлый год. А из объемистых карманов комбинезонов на божий свет появились огурчики-помидорчики, сладкий красный лук, зелень, колбаска и сомнительной чистоты стаканы.
Полицейские, сами понимаете, ничего с собой не принесли. Привыкли выпивать на халяву.
Разлили по первой. Ряженые, ясное дело, отказываться не стали. Из соображений конспирации исключительно.
Где-то через час пилоты и шесть человек из числа пожарных убыли на аэропортовском автобусе на рынок. Прикупить домой овощей и фруктов с давно забытым в Москве вкусом и запахом этих самых фруктов и овощей. Остальные продолжили банкет.
В 11.58 приземлился второй борт МЧС. Прибывшая на нем ремонтная бригада тут же, прямо с колес, в смысле, с крыла, присоединилась к выпивающим. Стало по-настоящему весело, ощутимо повеяло давно забытой дружбой народов.
В 14.07 возвратился автобус с восемью пассажирами. За это время ряды храбрецов заметно поредели. Потухли трое из пяти полицейских и оба ряженых механика, к таким перегрузкам не привыкших. Для оставшихся банкет не прекратился, напротив, только начал набирать обороты. На заменявшей скатерть газетке по соседству с русской водкой появилось спиртное местного производства и несколько летных пайков. На закуску.
Старший наряда бдительно-мутным взглядом осмотрел прибывших и быстренько подставил стакан разливающему. Может, именно поэтому и не заметил, что кое-кто из вернувшихся из города слегка изменился внешне.
Вскоре пожарная команда из вышедшего из строя самолета перегрузилась в исправный. Никто их ухода не заметил. А механики из ремонтной бригады, нагоняя начавших раньше, продолжили веселье. Им всем еще предстояло в процессе перехода банкета в пьянку, бессмысленную и беспощадную, дотемна брататься с местными, разговаривать разговоры, петь песни. Возможно, слегка подраться. А на следующий день, с самого раннего утра, преодолевая головную боль и общую гнусную слабость в организме, старательно ремонтировать то, что не было сломано. Потому что есть, черт подери, такая профессия.
В 15.36 борт запросил «добро» на взлет и минут через пятнадцать его получил.
Самолет набрал высоту и лег на курс. Пухлощекий румяный человек по имени Геннадий поднялся с приставного сиденья и удалился в сторону носа самолета. Вскоре вернулся, катя перед собой столик на колесах.
Он забросил в пластиковый стаканчик пакетик с чаем, долил немного кипятка, от всей широты души добавил коньяка из плоской фляжки. Не забыл о дольке лимона и сахаре из крошечного пакетика. Повернулся к внимательно наблюдавшему за этими манипуляциями Котову.
— Чайку-с?
— Как себе, — последовал ответ. — И не забудь вон их угостить, — кивнул в сторону сидений в хвосте, где устроились двое в потертой до блеска форме МЧС с погонами аж прапорщиков.
Самый опасный человек в Азии и не только в ней и ТОТ САМЫЙ Большаков, о котором сложено столько легенд, что многие на полном серьезе считают: не было никогда никакого такого.
— С каждым разом наши встречи становятся все более и более интересными. Не находите? — негромко проговорил Гуйлинь.
Он успел частично смыть грим и теперь уже больше походил на себя самого, нежели на того, кого приходилось изображать. Прототипа, покинувшего автобус на рынке и не вернувшегося назад.
— Не спорю, — кивнул Большаков. Отхлебнул обогащенного Геннадием чая и одобрительно крякнул.
Он тоже несколько преобразился: снял цвета соли с перцем парик и отклеил пышные «буденновские» усы на пол-лица.
— Хотелось бы. — Гуйлинь тоже отведал чайку. Без малейшего отвращения. — Чтобы приключения наконец закончились. Не юноши уже все-таки.
— А если и продолжились, — Большаков с силой потер ладонями лицо, — чтобы сражаться вместе, а не друг против друга, как раньше.
— Присоединяюсь. — И два пластиковых стакана без шума сошлись.
Бывшим старым противникам, а ныне союзникам очень хотелось в это верить. Хотя… Хотя русский с китайцем уже были братьями навек. И сколько, скажите, тот век продлился? Так что варианты были и оставались. Самые что ни на есть разные.
Вскоре оба задремали. Возраст все-таки. На эту тему обязательно высказался бы Котов. Но он, чудом похорошевший, избавившийся от короткой, рыжего цвета бороды (очень напоминавшей кабанью щетину), отключился еще раньше их.
Глава шестьдесят третья. Homecoming[30]
С двумя посадками в пути борт МЧС добрался до подмосковного военного аэродрома лишь поздним вечером.
Трое плюс Геннадий быстро и беспрепятственно, подобно иголке через марлю, миновали таможенный и прочие контроли и вышли наружу. Их встречали.
Среднего роста, вполне заурядной внешности мужчина лет пятидесяти ожидал их у выхода. Отставной вояка, бывший боец из группы Большакова, потом сам командир специального, укомплектованного выдающимися гуманистами подразделения. Их еще называли «мясниками полковника Купоносова». Сдержанно поприветствовал прибывших. Конечно же, удивился присутствию в компании Гуйлиня, но виду не подал.
Он сел за руль крупного черного внедорожника. Геннадий устроился рядом, Большаков с Гуйлинем расположились на сиденье сзади.
Котов отделился от компании и направил стопы к белой «Ауди-восьмерке». Открыл дверцу и устроился на переднем сиденье рядом с води-телем.
— Ну, здравствуй, дорогая!
Сидевшая за рулем несколько примороженного вида красавица, настоящая Снежная Королева, аккуратно загасила окурок в пепельнице (а Саня и не знал, что та балуется никотином), медленно повернулась к нему. И умело и больно настучала тому «из собственных ручек» по физиономии. А потом вдруг растаяла, потекла и превратилась в обычную русскую бабу, чей мужик черт знает где и сколько шлялся. Что-то там делал, сражался, может быть, или мир спасал и совершенно о ней позабыл. Даже весточку не прислал, хотя мог бы. А еще спал с лица и похудел (последнее — явное вряд ли).
На качественно разбитой роже Котова расцвела подобно тропическому цветку улыбка.
— Я тоже очень рад. — Осторожно прикоснулся к скуле и слегка поморщился. — Поехали, родная.
За всем этим внимательно наблюдали двое из припаркованного на стоянке «Мерседеса».
— Ну, вот и все. — Юра включил зажигание. — А ты волновалась.
— А ты нет, можно подумать, — отозвалась Юлия.
— Ну, что, домой, а завтра в Крым?
— Пора, Влад[31] уже заждался.
Перед въездом на кольцевую дорогу Большаков попросил остановиться. Гуйлинь сдержанно попрощался со всеми, вышел из автомобиля и направился к припаркованным у обочины лимузину представительского класса и паре внедорожников. Старого головореза встречали соотечественники. Со всем возможным почтением, прямо как императора. Пожилой китаец трепетно пожал тому руку, секретарского вида молодой человек распахнул дверцу авто. Бесшумно взревели моторы, колонна (внедорожники спереди и сзади, лимузин посередине) двинулась на север.