– А откуда вы это знаете? – уточнила Лилек.
– Так я ж в милиции работаю, у нас в месяц по девять краж.
Значит, Зина вернулась на работу.
– Ну ладно, – проговорила Лилек. – До свидания…
Зина не хотела ее отпускать так быстро и кинулась торопливо рассказывать, что появился новый вид ограбления: в машине. Один жулик вежливо спрашивает, как проехать. И пока ему объясняют, другой в это время тырит сумку. Тот, кто спрашивает, – одет прилично и красивый. Они специально держат для этой цели культурных, в голову не придет, что вор. Внешность – отвлекающий маневр.
Лилек положила трубку. Все!
Тот парень с плитами румянца – наводчик. Лилек вспомнила, как он шил глазами.
И стало так противно, так беспросветно и оскорбительно, как будто в душу наплевали.
Измена и обман! Вот на чем стоит жизнь. Достоевский прав. Чехов говорил, что люди через сто лет будут жить лучше и чище. Прошло сто лет. И что? Хорошо, что Чехов умер в 1904 году и не видел ничего, что стало потом.
Потом пришли бесы. Достоевский оказался пророком. А сейчас или завтра в ее дом явится Раскольников и ударит по голове. Прихлопнет, как муху. Ей много не надо.
Физический страх вполз в душу, как холодная змея, и шевелился там.
А собственно, чего она так боится? Что у нее впереди? Одинокая больная старость. Стоит ли держаться за эту жизнь? Но быть прихлопнутой, как муха… Пасть от руки подонка без морали…
Лилек вспомнила наводчика и подумала: как же ему не стыдно? Но с другой стороны, он – вор. У него профессия такая.
Надо не задаваться интеллигентскими вопросами, а сменить замок.
На войне как на войне.
Возле телефона лежала записная книжка. Лилек раскрыла на букве «ю», против пометки «юридическая консультация». Набрала номер, подумав при этом, что почти никогда не звонила мужу на работу.
Леня отозвался сразу, как будто ждал. Услышал голос жены.
– Поздравляю, – сказал он вместо «здравствуй».
– С чем? – Страх вытеснил из Лилька все остальные реалии.
– С днем рождения, – напомнил Леня.
– А… Лучше скажи – соболезную.
– Вовсе нет. Поздравляю. Желаю. Ты цветы получила?
Лилек споткнулась мыслями.
– Какие цветы? – проверила она.
– Розовые розы.
– Это ты?..
– Здрасьте, – поздоровался Леня. – Проходите…
Видимо, к нему в кабинет вошли.
Лилек положила трубку. Мысли громоздились друг на друга, как вагоны поезда, сошедшего с рельсов.
Леня… Прислал цветы через магазин. Как в кино. А что она дала ему в этой жизни? Себя – страшненькую и неверную. Все, кого она любила, – мучили ее, мызгали и тратили. А Леня собирал. Как? Просто был. И ждал. И ей всегда было куда вернуться.
Почему он выносил эту жизнь без тепла? Потому что их брак оказался заключенным на небесах. И какие бы страсти ни раздирали их союз – ничего не получалось, потому что на земле нельзя разрушить брак, заключенный на небесах.
А возможно, все проще. Леня – верный человек. И Лилек – верный человек, несмотря ни на что. А верность – это тоже талант, и довольно редкий.
Лилек захотела есть и пошла на кухню. Открыла холодильник. Кошелек с деньгами лежал на полке, в том отделе, где хранят яйца. Как он там оказался? Он же не сам туда вскочил? Скорее всего она выгружала продукты из сумки и заодно выгрузила кошелек.
Вечером пришли гости – друзья их молодости и среднего периода. Стол был обильный, хоть и без затей. Еды и выпивки навалом. Лилек опьянела и стала счастливой. Для этого были причины. Во-первых, посыльный – не жулик, и это счастье. Как тяжело разочаровываться в людях и как сладостно восстанавливать доверие.
Во-вторых, на ее столе в стеклянной банке стояли розовые розы неправдоподобной красоты. Сильные перекрещенные стебли просвечивали сквозь стекло. Сверху красота и цветение, а внизу – аскетизм и сила, фундамент красоты. Букет-модерн.
Гости поднимали тост за вечную весну. Лилек усмехалась. Не надо утешений и красивых слов. Она – юная старуха. Впереди у нее юность старости, зрелость старости, а что там дальше – знают только в небесной канцелярии.
Леня напился и стал слабый. Когда все разошлись, он не мог встать с места. Лилек везла его на стуле до кровати, а потом снимала ботинки.
Портрет в интерьере
Каждый год я отдыхаю в Италии, в местечке, которое называется Абано-Терме. Это недалеко от города Падуя. Итальянцы произносят – Падова, а мы – Падуя. Почему? Непонятно.
Абано – маленький городок, состоящий из отелей и магазинов. В этом месте из-под земли бьют термальные ключи с температурой семьдесят градусов. Их остужают до тридцати четырех градусов и посылают по трубам. При каждом отеле бассейн. И в этот бассейн мы погружаем свои бренные тела. Считается, что термальная вода лечит суставы и позвоночник.
Входишь в тугую, тяжелую, теплую воду, температура воды равна температуре тела. Тело не сопротивляется, а приемлет каждой клеточкой. Счастье – вот оно!
Вокруг бассейна ходит бармен Пабло в белом пиджаке, намекая на бокал с шампанским за отдельную плату. Пабло постоянно улыбается, так положено. В конце дня у него болят скулы. В отеле вся обслуга улыбается, им за это платят.
Главное в отеле – респект и релакс. Отдыхающие должны чувствовать себя как в раю. Никакого напряжения, только положительные эмоции.
Когда выходишь из отеля и гуляешь по улицам – все то же самое: респект и релакс. Прохожие улыбаются, хотя за это им никто не платит. Просто радуются жизни – здесь и сейчас.
Я вспомнила, как великий итальянец Федерико Феллини двадцать пять лет назад сказал мне: «Итальянцы – беспечные, как дети. Их совершенно не заботит внешний долг».
Не знаю, как там дела с долгами, но и сейчас их ничего не заботит. Южный народ. Много солнца. А солнце – это жизнь.
Тогда, двадцать пять лет назад, был Рим и тоже лето.
Федерико был одет в теплую рубашку, под ней майка. Видимо, он мерз. Возраст.
Это было двадцать пять лет назад. Обычно добавляют слова: «А кажется, будто вчера». Нет. Мне не кажется. Это было давно.
Поколение Феллини ушло. Мое поколение не спеша бредет к финишу. Но мы еще шелестим. Любим жизнь. Путешествуем.
Я иду по улочке Абано. Захожу в лавочку, где торгуют очками. Хозяйку зовут Альба. Альба – фигуристая и зубастая. У нее тонкая талия и крупные белые зубы. Она не знает ни единого слова по-русски. Для итальянцев Россия – примерно то же самое, что Африка. Я знаю по-итальянски три слова: «спасибо», «пожалуйста», «сколько стоит?». Еще я знаю «мольто бене», в переводе – «очень хорошо».
И вот я с пятью словами и она без единого начинаем общаться. В ход идут мимика, жесты, интуиция, и каким-то непостижимым образом она рассказывает мне свою жизнь: муж умер, она – вдова с двумя детьми, перспективы на счастье – ноль.
Я не соглашаюсь, мне удается возразить: Альба – красавица, перспективы очень высокие. Все будет хорошо.
Альба выбирает мне самые красивые очки и нарядный футляр для очков: оранжевый в белую полоску. Подумав, добавляет еще один: золотой в крапинку.
За что? За надежду.
Я говорю: «Грацие» – и ухожу в прекрасном настроении. Расслабленная и уверенная в себе.
Релакс и респект.
По центральной улочке Абано идет молодая женщина без штанов.
Я вижу ее со спины. На ней легкая кофточка и абсолютно голый зад. Некрасивый. Широкий, квадратный, как чемодан.
Я приближаюсь. Нет, я ошиблась. Девушка в брюках, но они белые, тончайшие и просвечивают на сто процентов. Ну, может быть, на девяносто восемь. Все-таки видны швы по бокам и в середине.
Зачем она надела такие брюки? Чтобы понравиться, ясное дело.
Я обогнала девушку, посмотрела с лицевой стороны. Щекастая, в прыщах. Глазки мелкие, голубенькие. Реснички белые, поросячьи. Некрасивая, да еще и с голым задом.
Захотелось подойти и сказать: «Иди в отель, прикройся. Надень другие брюки».
На каком языке сказать? Естественно, на русском. Девушка явно русская. Приехала в Италию искать свое счастье.
Предположим, я подойду и скажу: «Поди переоденься». А она спросит: «А твое какое дело? Тебе-то что?» – и будет права. У меня своя дорога, у нее своя. Кто я ей? Кто она мне?
Я посмотрела еще раз.
Лицо у нее молодое, и прыщи молодые, гормональные. Выражение насупленное, загнанное, она явно стесняется себя. Не свободна. Не счастлива. Не беспечна, как это бывает в молодости, когда все по барабану и весь мир твой.
Я обогнала ее и пошла дальше.
В природе то же самое, что и среди людей. Есть красивые звери – тигр, например. Тигр – шедевр Создателя: гибкий, пластичный, желтоглазый. А есть некрасивые – носороги. Носорог – это свинья, неповоротливая, тяжелая да еще и с рогом на носу. Сплошное уродство. Природе одинаково угодны красивые и некрасивые. Все пригодятся.
Может быть, эта, с широкими бедрами, нарожает дюжину здоровых детей и умножит человеческий род. Не последнее дело. И в личной жизни есть преимущества. Она будет благодарна любой самой малой радости, и из маленьких радостей сложится большая счастливая жизнь.
А красивые носятся со своей красотой, как с козырной картой, и постоянно торгуются с судьбой. Боятся прогадать.
Как сказал Константин Симонов: «Красота, как станция, минует». Минует обязательно.
«Так что иди и не парься», – сказала я себе. И пошла себе.
Впереди – вход в мой отель «Дуэ Торри», в переводе – «Две башни».
Здесь, куда ни пойдешь, все близко.
Бармен Пабло привел в отель своего сыночка. Мальчику четыре года. Ангел. Вылитый Пабло, и к бабке не ходи, – есть такое выражение. Видимо, в старые времена, когда мужчина сомневался в отцовстве, он шел к бабке. Сейчас существует анализ ДНК. Это точнее, чем бабка.
Пабло привел сыночка в свой выходной, так как в рабочее время ему бы никто не позволил отвлекаться от основной работы. А Пабло захотелось похвастать своим богатством перед публикой отеля.
Мальчика зовут Джованни. Он бегает, носится, энергию некуда девать. Мы, кучка отдыхающих, стоим и вежливо улыбаемся: какой милый шалун.