Я назвала свою соседку Белладонна. «Белла» – прекрасная, «донна» – женщина, а вместе – лекарство, не помню от чего.
Я рассмотрела ее наряд. Юбка до колен. Колени – распухшие, артрозные, больные. Ей довольно трудно на них ходить, но прятать под брюками или длинной юбкой она не собирается. Что есть, то есть. Короткий пиджачок в талию, и ярко-синяя сумка с изображением черепа, исполненного стразами. Я углядела фирму – сумка дорогущая. Старушка богатая и хипповая. Седые волосы с оттенком старого серебра. Специальный оттеночный шампунь. Косметика сдержанная, духи пахнут морозцем. Я знаю этот запах. Не туалетная вода, нет. Это именно духи фирмы «Герлен». Они продаются в сиреневом флаконе с пробкой. Когда-то мне привезли их из Парижа. С тех пор у меня мечта: купить такие духи. В Москве они есть. Стоят тысячу евро. Здесь не меньше.
Белладонна – крутая. Хочется добавить «старуха», но это слово не вяжется с ней. Дама. Но и дама не годится. Девушка-бабушка. Вне возраста.
Она изучает меню, потом откладывает его в сторону и ждет официанта. Смотрит в зал.
Глаза большие, серые. Взгляд спокойный, бесстрастный. Ей ничего ни от кого не надо. У нее все есть. У Белладонны маленькое будущее, но большое и яркое прошлое. Плюс деньги. Она живет сегодня и сейчас. Ничего не планирует. Лечит колени.
Есть ли в моей стране такие девушки-бабушки? У нас, у русских, имеет место дискриминация старостью. Если ты старый – ступай на помоечку. Помалкивай. Тебя никто не слушает. Твой опыт никому не интересен. Каждый человек набирает свой опыт, чужой ему не нужен. Все отжившее – некрасиво, увядший букет воняет. Когда-то букет украшал и радовал, а сейчас – на помоечку. Все имеет свой срок.
Белладонна не имеет срока. Сидит старая, красивая и независимая. К ней подходит официант, принимает заказ. Белладонна общается с официантом уважительно и спокойно. Официант отходит, ему все ясно.
Белладонна игнорирует свою старость. Живет как молодая, за некоторыми вычетами: отсутствуют бег с препятствиями и любовники. И то неизвестно.
А есть у нас такие? Есть. В моем дачном поселке проживает вдова Зиновия Гердта – абсолютная «белладонна»: высокая, стройная, старая. Возраст не скрывает, а, наоборот, выпячивает. Удивляет. И все удивляются: как? не может быть… А вот может быть.
И Окуневская была из этой серии. Отправилась в восемьдесят восемь лет делать подтяжку. Сделала и умерла. Но в гробу выглядела на пятьдесят. А именно этого она и добивалась (я имею в виду возраст, а не гроб).
Как изменилось время… Я вспоминаю свою бабушку Ульяну. Она побывала в оккупации, и немец ударил ее винтовкой по голове. Парализовало. Лежачий образ жизни. Какие стразы? Какие духи «Герлен»?
Однако если вспомнить Любовь Орлову, она тоже «белладонна». Просто не дожила до своих девяносто.
Белладонна поймала мой взгляд и задержалась на мне глазами. Потом отвела довольно быстро. Интересно, что она подумала? Я догадываюсь. Она подумала: русская, не итальянка. Бедные итальянки на термальные воды не ездят, а богатые итальянки толстыми не бывают.
Еще она могла подумать: какая милая, какое спокойное лицо, какой умный взгляд, на нее хочется смотреть и смотреть…
На другой день я поехала в Падую и купила себе синюю сумку. Без черепа. С мелкими дырочками. Но цвет – один в один: яркий, радостный, летний. Я ношу ее четыре времени года. Никто не смотрит. Какая кому разница? Духи покупать не стала. Подожду, когда кто-нибудь подарит. Хотя вряд ли…
Мы с Сонечкой часто гуляем по городу. Заходим в кафе. В городе цена за кофе в два раза ниже, чем в отеле.
К нам подошла незнакомая девушка, по виду молдаванка, приехала на заработки. Услышала русскую речь и захотела поговорить на русском языке. Соскучилась.
– Вы очень хорошо одеты, – сказала она Сонечке. – А вам надо купить кардиган.
– У меня есть, – сухо ответила я. А про себя подумала: «Тоже мне… ложкомойка. Будет советы давать…»
– Купите еще один, – продолжала девушка, – пусть будет два.
– У меня есть два. А вы откуда, вообще?
– Я из Милана. Мы с Анджело путешествуем. Анджело! – позвала она.
Подошел Анджело. Как говорили в моем детстве: урод, в жопе ноги. (А где еще быть ногам?)
Анджело сел на соседнее кресло. Он не понимал по-русски, и это было очень удобно. Можно свободно говорить о чем угодно в его присутствии.
– Это ваш муж? – спросила я девушку.
– Я работала у него по хозяйству. Готовка, стирка, а потом он прибавил сексуальные услуги.
– За отдельные деньги? – спросила я.
– Сейчас у нас общие деньги.
– То есть его деньги – ваши, – догадалась я.
– Ну да, он вдовец. Сейчас на пенсии. А раньше был спортсмен. И жена спортсменка.
Я посмотрела на Анджело. Старый, грустный, отсутствующий. Трудно было представить его спортсменом, который борется за первое место.
– А какой спорт? – спросила я.
– Прыжки в высоту. С шестом. А жена бегала на короткие дистанции. Она умерла.
– Давно? – спросила я.
– Год назад. Ей было пятьдесят семь лет.
– Короткая дистанция, – вздохнула я.
Анджело что-то почувствовал и стал прислушиваться, глядя на меня.
– Вы скучаете по жене? – спросила я по-французски.
Анджело понял. Как-то весь преобразился. Ожил, что ли.
– Спасибо за вопрос, – поблагодарил он. – Я скучаю по жене. Но если точнее, я с ней не расстаюсь. Нет ни одного дня, ни одной минуты, чтобы мы были врозь.
Мы с Анджело говорили по-французски, теперь нас никто не понимал.
– Что он говорит? – обеспокоенно спросила девушка.
– Так… – не ответила я. – Ничего особенного.
Мы заказали кофе и пили молча. Но это не было молча. Анджело как будто продолжал беседовать со мной. Нас было трое: он, я и жена.
Девушка тихо переговаривалась с Сонечкой. Мы не мешали друг другу.
У меня пропали из номера бусы. Черный жемчуг.
Я очень любила эту тяжелую жемчужную нитку. Она была длинная, сизая, как голубиное крыло, легко надевалась прямо через голову. Не надо было ковыряться с мелким замком.
Бусы удобные, подходили к любому наряду на все случаи жизни.
Пропали. Я заплакала.
Сонечка позвонила на рецепцию. Строго задала вопрос. Там спросили: кто дежурил? Откуда я знаю? Я этих горничных и в глаза не видела. Они появляются, когда в номере никого нет, делают свою работу и исчезают, как привидения. Непохоже, чтобы горничные воровали. Отель – пять звезд. Городок маленький, найти работу практически невозможно. Кто будет рисковать из-за нитки выращенного жемчуга?
Я погоревала и быстро успокоилась. У меня полная шкатулка украшений. Выкручусь. Не одно, так другое. Я вообще имею способность очень быстро успокаиваться, поскольку горевать долго – бессмысленно, все равно ничего не изменится.
Прошел год.
Я снова приехала в Абано-Терме и снова отправилась по магазинам. Шопинг – это маленькая жизнь и большое удовольствие. Первым делом я иду в бутик «Марина Ринальди». Только эта фирма шьет на все человеческие размеры. Мой размер – не самый последний, и это рождает во мне смутную надежду непонятно на что.
В бутике работают милые итальянки, очень приветливые. Они радуются приходу покупателей. Полное впечатление, что тебя ждут. Более того, ждут только тебя.
Я открыла дверь и вошла. Продавщица Летиция осветилась лицом, буквально вспыхнула от радости. Проговорила: «Моменто» – и исчезла на пару минут. И снова возникла. С ее пальцев свисала моя черная нитка бус. Оказывается, я ее забыла здесь год назад. Никто не украл. Просто я вошла в примерочную, повесила бусы на крючок, померила то, что хотела, и ушла. А бусы остались. И Летиция их сохранила. Она не знала, окажусь я здесь еще когда-нибудь или нет, и все-таки сберегла.
А почему не взяла себе? Они ей не понравились? Или у них не принято присваивать находки? Или в Италии этого барахла полно…
Я приняла бусы, буквально потрясенная. На моих глазах появились слезы. Это такое счастье, когда к тебе возвращается утерянная вещь, а вместе с ней вера в человечество.
Я смотрела на Летицию как на посланника свыше, который прощал меня за что-то и возвращал утраченное.
Летиция легким галопом вынесла мне кашемировый кардиган моего размера (удлиненная кофта, кто не знает).
Кардиган мне не нужен, но я его купила, чтобы сделать Летиции приятное. Отщипнуть от своей радости. Пришлось заплатить немалые деньги. Это называется: жертвоприношение.
Я бываю в Абано каждый год. И всякий раз встречаю группу русских адвокатов. Я называю их «адвокатки». Это пять женщин, которые организовали свое бюро. Процветают и отдыхают в Италии. Среди них есть и мужчины, но существенной роли они не играют. Заглавную партию исполняют женщины. Мужчины исключительно для размножения.
Адвокатки сидят в ресторане за одним большим столом. Им весело, они постоянно смеются, но не ржут. Ведут себя как воспитанные люди.
По вечерам они вовлекают меня в свою компанию. Может быть, им хочется меня послушать. Но мне интересно слушать их.
Самой говорить тоже хочется – потребность прокатить себя на новой аудитории и просто «поиграть словами». Но их общение – это что-то «отдельное», как говорил Бабель, а именно: игра ума, способность к анализу, юмор. Я наслаждаюсь. Я испытываю гордость за своих соотечественников и слегка завидую. Чему? Дружбе. Они спаяны, как пальцы в кулак. Каждая сама по себе, а вместе – единое целое.
Дружба – это защита, ни с чем не сравнимая. Заболеешь – вытащат, постареешь – не заметят, ошибешься – простят. Умрешь – похоронят и будут навещать.
Можно быть спокойной всегда, в любые времена, во всех ситуациях и даже на том свете.
Им «свезло», как говорится. Не потому, что фирма процветает, не потому, что они каждый год купаются в термальных водах. Нет. Потому, что они есть друг у друга и их невозможно разъединить, как пальцы на руке. Каждый палец для чего-то нужен. И каждый палец – разный и по-своему красив.
Мы с Сонечкой – два пальца. Это не кулак. Это – коза. Двумя пальцами делают козу. А тремя – фигу.