– А с Верой – я бог! Когда она слышит, как я чихаю, у нее на глазах слезы от умиления. А когда она смотрит, как я ем, она смеется и говорит, что я широко кусаю. А раньше я никогда не думал о том, как чихаю, как кусаю. Я никогда не думал, что это может быть нужно еще кому-то, кроме меня. Понимаешь?
– Понимаю, – сказал Другой. Он тоже всегда думал, что жует и чихает исключительно для себя.
– В этой новой создавшейся ситуации я бы не хотел ставить в двойственное положение себя, и Ирку, и мою новую любовь, – продолжал Один, вдохновленный пониманием друга. – Это будет унизительно для всех троих. Я решил объявить Ирке, что я от нее ухожу. Разговор может быть тяжелый, поэтому будет лучше, если ты пойдешь со мной.
– Куда? – уточнил Другой.
– Ко мне.
– А зачем?
– Я же только что сказал: я хочу объявить своей жене, что я от нее ухожу.
– Если ты хочешь объявить своей жене, что ты от нее уходишь, то надо идти не к тебе, а ко мне.
– Почему? – не понял Один.
– Потому что сегодня утром твоя жена ушла от тебя ко мне. Теперь она моя жена.
По Лебяжьей канавке плавали чайки. Они были крупные, как утки, и не белые, а рябые. Один никогда не видел прежде таких чаек – должно быть, они перелетели с Финского залива на Неву, а с Невы перебрались на Лебяжью канавку.
Один смотрел на чаек и приспосабливал новую информацию к своей нервной системе.
– А почему я об этом ничего не знал? – спросил он после молчания.
– Я специально вызвал тебя, чтобы сказать. Сейчас ты уже все знаешь.
– А почему ты сразу не сказал?
– Я хотел, но ты все время сам говорил. Мне некуда было слово вставить.
– Хорош друг, – брезгливо сказал Один. – А я тебе верил.
– Я перед тобой безупречен, – заявил Другой. – Я давно любил Ирку, но моя любовь ни в чем не выражалась. Она даже не подозревала, что я ее люблю.
– А что ты в ней нашел? – заинтересовался Один.
– Она очень красивая.
– Кто? Ирка?
– У нее на лице выражение наивной доверчивости, и она постоянно задает глупые вопросы.
– Да? – раздумчиво спросил Один, как бы припоминая свою жену. – Ты не ошибаешься?
– Нет. Я почти убежден.
– Странно… А почему она ушла? Что она говорит?
– То же, что и ты.
– Ну все-таки… – выпытывал Один.
– Она говорит, что хочет быть женщиной, а вынуждена быть мужиком. У нее свободное расписание. Ты ей ничего не запрещаешь. И эта свобода – уже не свобода, а одиночество. И когда она думает, что надо так жить еще двадцать – тридцать лет, то она падает духом, и ей хочется лечь и заснуть на этот период летаргическим сном.
– Какая низость!
– Что именно?
– Говорить так о собственном муже.
– Она же не всем это говорит. Только мне.
С Лебяжьей канавки был виден Инженерный замок, в котором когда-то убили Павла Первого. Сбоку раскинулся Летний сад со статуями. Громыхал пузатый трамвай, который за глаза зовут «американка».
И казалось, что и трамвай, и сад, и замок были глубоко равнодушны к индивидуальной судьбе отдельного человека и имели выражение: ну и что?
Тебе плохо. Ну и что?
– Пойдем! – сказал Один, и друзья-соперники зашагали широким шагом в сторону реки Фонтанки, которая во времена Петра звалась «Безымянный Ерик».
Ирка сидела в кресле, закутав ноги в плед, и читала книгу Андре Моруа «Литературные портреты».
Когда вошли Один и Другой, она положила в книгу закладочку, чтобы потом легче найти нужную страницу.
– Ты что расселась, как у себя дома? – недовольно спросил Один.
– А я у себя дома, – сказала Ирка. – Теперь это мой дом. Другой – мой муж. А ты – наш друг.
– Я прошу тебя объяснить свое поведение! – потребовал Один.
– Разве Другой тебе ничего не сказал?
– Другой – посторонний человек. Мне не о чем с ним говорить. А ты – моя жена. Я у тебя спрашиваю.
– Если коротко, то я люблю Другого, – сказала Ирка. – В этом все дело.
– Глупости! – сказал Один. – Ты не любишь Другого. Ты в него влюблена, а любишь ты меня.
– Я тебя ненавижу! – призналась Ирка. – Ты мне надоел до ноздрей.
– Да, ты меня ненавидишь, – согласился Один. – Но ты все равно меня любишь. Мы прожили с тобой двенадцать лет, от молодости до зрелости. У нас с тобой общий ребенок, общее имущество и общая испорченная жизнь. Мы с тобой глубокие родственники, а родственников не бросают и не меняют.
– Все равно я люблю Другого, – упрямо сказала Ирка.
– Это несерьезно! Любовь – это любовь. А жизнь – это жизнь. И не надо смешивать.
– Не слушай его, Ирка, – сказал Другой. – Любовь – это и есть жизнь, а жизнь – любовь. Тут как раз все надо смешивать.
– А двенадцать лет? – спросил Один. – А нашу общую испорченную жизнь стряхнуть, как сопли с пальцев?
– Как ты говоришь! – упрекнула Ирка.
– А как ты поступаешь? Сейчас же собирайся – и пойдем домой.
– А что мы будем делать дома?
– То же, что всегда. Я смотреть по телевизору хоккей, а ты трепаться с подругами по телефону.
– Ты будешь смотреть хоккей и трясти на ноге тапок?
– Скорее всего.
– Боже, какая тоска…
– Ты замечаешь, как ты дышишь? – спросил Один.
– Нет. А что?
– Вот так и семейная жизнь. Она должна быть обычной и незаметной, как дыхание. Тогда она высвобождает в человеке творческие силы. На страстях живут одни бездельники.
– Не соглашайся, Ирка, – попросил Другой. – Мы с тобой сейчас пойдем на Неву и покатаемся на пароходике.
– Если ты будешь совращать мою жену, я тебя ударю, – предупредил Один.
– А я тебе отвечу, – предупредил Другой.
– Мальчики, если вы раздеретесь, я буду вынуждена принять сторону моего первого мужа.
– Почему? – обиделся Другой.
– Потому что он голодный.
– Ну и что, я тоже ничего не ел с утра.
– Но с ним я прожила двенадцать лет, а с тобой три с половиной часа.
– Пойдем! – потребовал Один. – Я не могу больше ждать. Через двадцать минут матч «Спартак» – ЦСКА.
– О боже! – вздохнула Ирка и с неохотой вылезла из-под пледа. – Ногу отсидела, – сказала она и, прихрамывая, пошла в прихожую.
Один и Другой двинулись следом.
Ирка надела плащ, покрыла голову платочком. Она перекрестила кончики платка, стала завязывать их на шее сзади. Кончики были скользкие и короткие. Ирка запутала свои легкие пальцы и, было похоже, сейчас завяжет их на два узелка.
– Я готова! – объявила наконец Ирка.
– А вещи? – спросил Один.
Ирка прошла в комнату и скоро вернулась оттуда с книжкой Андре Моруа «Литературные портреты».
– Все! – сказала Ирка.
– А я? – спросил Другой, и его глаза наполнились настоящими слезами.
– Пойдем с нами! – пригласил Один. – Что ты будешь сидеть в таком настроении?
– Ты увел у меня жену, и я же должен к тебе идти?
– Не упрямься, – сказала Ирка.
Дом стоял на Литейном проспекте, который во все времена назывался Литейным.
Войдя в свой подъезд, ступив на свою территорию, Один почувствовал себя увереннее.
– А ты тоже хороша, – сказал он Ирке. – С моим приятелем, за моей спиной…
– А что мне, на танцы прикажешь бегать за счастьем? – возмутилась Ирка. – Мне не семнадцать лет. У меня работа, семья, хозяйство. Когда мне бегать? Да лучше Другого и не найти. Ты и сам это прекрасно знаешь.
Между этажами на лестничной клетке сидел сиамский кот с голубыми глазами. Он с подобострастием глядел на людей, и это выражение попрошайки было несвойственно гордому полудикому зверю. Почти тигру.
– Бездомный, – сказала Ирка. – Кто-то потерял.
– У вас даже лестничные коты и те сиамские, – расстроился Другой.
– Не переживай, – попросила Ирка.
Другой заплакал:
– Если бы я не привел его к нам, ты бы не ушла.
– Надо мыслить конструктивно, – посоветовал Один. – Надо думать не о том, что было бы, если бы… А надо думать о том, что есть в данный момент и как это можно переменить.
– А как это можно переменить? – спросил Другой.
– Это не в твоих возможностях.
– А что же мне делать?
– Не думать.
– Брось его, Ирка. Посмотри, какой он противный.
– Он очень противный, – согласилась Ирка.
Возле знакомой двери лежал знакомый половичок, бывший в свои лучшие времена Иркиной курткой.
Возле половичка стоял чемодан, а на чемодане сидела девушка с большими глазами, сложив на коленях легкие нежные руки.
– Вовик… – Девушка встала с чемодана. – А я ждала-ждала… А тебя нет и нет… Я сама пришла.
– Познакомьтесь, это Вера, – представил Один.
Вера протянула всем свою легкую руку.
– Ирина, – сказала Ирка.
– Станислав, – представился Другой.
– Вера, видишь ли… – начал Один. – Я думал, что я свободен. Но оказывается, что я женат. Вот моя жена.
– Ирина, – еще раз напомнила Ирка.
– Я тебя обманывал, – продолжал Один. – Но не нарочно. Я и себя тоже обманывал.
– Бедный… – проговорила Вера, и ее глаза наполнились слезами сострадания. – Но ты не переживай. Я все равно буду любить тебя.
– Неопределенность разъест ваше чувство, – сказала Ирка. – Вы будете страдать.
– А что мне делать?
– Выходите замуж.
– За Другого, – подсказал Один.
– А что ты распоряжаешься? – вмешалась Ирка.
– Но ведь лучше Другого она все равно никого не найдет. Нам не придется за него краснеть.
Вера доверчиво посмотрела на Ирку.
– Он очень хороший, – честно подтвердила Ирка. – Он умеет расколдовывать все предметы и слова. Рядом с ним вы больше увидите вокруг себя, и в себе, и в других.
Вера подошла к Другому и, подняв голову, стала его рассматривать.
– Он хороший, – сказала она. – Но рядом с ним я ничего не увижу, потому что я не люблю его. А он не любит меня.
– Я не люблю вас, – согласился Другой. – А вы не любите меня. Но, может быть, когда-нибудь, через десять лет, мы с вами станем глубокими родственниками.
Один достал ключи и стал отпирать свою дверь.
Другой взял чемодан Веры и повел ее за руку вниз по лестнице.