Каша смеется и собирается что-то сказать, но к нам неожиданно подходит Оксана. Она выглядит довольной и радостной. Я в который раз подмечаю, что она невероятно симпатичная: румянец ей к лицу.
– Как думаете, у меня получается? – робко спрашивает она.
– Ты отлично справилась, Бэмби, – отвечает Каша прежде, чем я успеваю открыть рот. – Из тебя получится классная Ольга.
– Бэмби?
– Ну ты же олененок. И глаза у тебя такие…
Каша глупо хлопает ресницами, а Оксана с опаской делает шаг назад и смотрит на меня вопросительно.
– Не обращай внимания. Честно, – обреченно вздыхаю я.
Мы втроем идем к выходу. Я оборачиваюсь, лихорадочно придумывая способ позвать Андрея с нами и не показаться при этом навязчивой, но он с серьезным лицом слушает Тора и время от времени кивает. Может, присоединиться к их разговору? Мне до ужаса не нравится эта идея (Я? Говорить? С людьми?), но я все-таки притормаживаю и разворачиваюсь. В ту же секунду Лера поднимается со стула и преграждает мне путь, сложив руки на груди. Она смотрит на меня с таким пренебрежением… И выглядит при этом, как телохранитель, который не намерен пропускать к телезвезде всяких назойливых фанатов.
– Ты идешь? – зовет Каша. – Чего застряла?
Пару мгновений я нелепо топчусь на месте, а потом разворачиваюсь и догоняю их с Оксаной. Мы одеваемся. Оксана с Кашей неожиданно быстро находят общий язык: обсуждают то ли какой-то сериал, то ли фильм и беспрестанно перебивают друг друга. Слушать их болтовню приятно, но мои мысли совсем далеко.
Наконец мы выходим на улицу. Сумерки словно бархатные: ветра нет, и силуэты деревьев на фоне сиреневого неба кажутся застывшими в ожидании. Я с упоением вдыхаю воздух и чувствую легкую грусть. Он не пахнет хвоей…
– Веселитесь?
Из тени возле лестницы внезапно выступает Егор. Оксана ахает, а Каша громко присвистывает. Их реакцию можно понять: его куртка порвана, джинсы все в грязи, а на лице несколько ссадин и синяков. Я опускаю взгляд на его кулаки и с содроганием замечаю царапины на костяшках. Словно он боксировал стену. Или чье-то лицо…
– Что случилось? – Оксана бросается к Егору. Он что-то отвечает тихо и отрывисто, и она поворачивается к нам: – Идите без меня. Идите!
Мы с Кашей переглядываемся.
– Пожалуйста!
Каша пожимает плечами и начинает быстро спускаться по лестнице. Я иду за ним, но на последней ступеньке мы оба застываем в нерешительности.
– Помощь точно не нужна? – спрашивает Каша, обернувшись.
– Отвали от моей девчонки! – рявкает Егор дрожащим от гнева голосом, вырываясь из объятий Оксаны.
Не хотела бы я сейчас к нему прикоснуться… Оксана посылает нам молящий взгляд и качает головой. Каша молча кивает.
У самых ворот мы снова оборачиваемся, чтобы проверить, все ли в порядке. Отсюда видны только силуэты: кажется, Оксана аккуратно вытирает лицо Егора салфеткой, а он то ли говорит, то ли плачет… Хотя, может, мне только чудится, что его плечи дрожат.
– И что только она в нем нашла? – бормочет Каша.
И я с ним абсолютно согласна.
Домой я прихожу до ужаса голодной. Мама и Ксю, очевидно, где-то гуляют, а папа на работе, так что весь холодильник принадлежит мне. Включая мышь, которая в нем повесилась. Я нахожу в морозилке пакет с гавайской смесью, высыпаю слипшиеся комком овощи в салатник и ставлю в микроволновку. Тихое гудение заполняет комнату.
Плюхаюсь на табуретку, облокачиваюсь на стол и роняю в ладони голову. Мысли скачут от Андрея к Оксане и обратно, потому что я не представляю, как и чем им помочь… И могу ли? Перед глазами проносятся парковка и человек, лежащий на земле… Я торопливо мотаю головой и зажмуриваюсь. Нет. Нет, я не должна сдаваться, даже не попробовав.
Микроволновка тихо тренькает, извещая о том, что выполнила свою задачу. Я достаю раскаленный салатник с овощами, плавающими в неаппетитной жиже, и бухаю его на стол. «Еда – это топливо, – убеждаю я себя. – Ешь».
Хрум-хрум-хрум.
Не прекращая жевать, я вытаскиваю из рюкзака блокнот, открываю чистую страницу и задумчиво постукиваю по ней ручкой. Итак – хрум-хрум-хрум, – что я могу сделать, чтобы помочь Андрею?
Хрум-хрум-хрум.
Хрум-хрум-хрум.
Ни одной мысли! Я сердито чиркаю ручкой по блокноту и отталкиваю его в сторону. Может, лучше рассказать кому-нибудь?
В замочной скважине с щелчком поворачивается ключ, и я торопливо смахиваю блокнот в рюкзак. Заходит мама, нагруженная пакетами, с плачущей Ксю на руках. Я бросаюсь к ней, забираю сестренку и ласково укачиваю ее. Мама прямо в коридоре садится на пол, вытягивает ноги и приваливается спиной к стене. Она выглядит как человек, который очень хочет, чтобы его на какое-то время оставили одного, так что я уношу Ксю в ванную. Включаю воду, капаю туда немного детской пенки, а затем «распаковываю» сестренку, слой за слоем снимая одежду. На моих руках она перестает плакать, и это наполняет меня гордостью. А пушистая пена и теплая вода окончательно поднимают ей настроение.
Проходит некоторое время, прежде чем я слышу за спиной знакомый звук. Хрум-хрум-хрум. Мама наклоняется и целует меня в макушку:
– Ты такая хорошая дочь.
От ее слов что-то сжимается внутри – сильно-сильно. Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не покачать головой. Это не так, мам… Это не так.
– Как ты это ела? – спрашивает мама, засовывая в рот новую порцию овощей. – Они же даже не до конца разморожены. Гадость какая. Будешь еще?
Я смеюсь и киваю. Хрум-хрум-хрум. Мама протягивает Ксю кусочек морковки и наконец убирает салатник в сторону. Мы наслаждаемся мгновениями покоя.
– Мам…
– М-м?
– Что бы ты сделала, если бы узнала, что кто-то не хочет жить? Гипотетически.
Мама пристально смотрит на меня и медленно, тщательно подбирая слова, отвечает:
– Гипотетически? Сказала бы его родителям.
– Ну мам!
– Ладно-ладно. Думаю, я бы постаралась обратить его внимание на все, ради чего жить все-таки стоит. Что есть в мире прекрасного. Что он любит.
Я задумчиво киваю. В этом есть здравый смысл.
– Мне надо начинать волноваться? – спрашивает мама после паузы.
– Что? – переспрашиваю я, очнувшись от мыслей. А потом с ужасом понимаю, что она могла подумать. – Нет, мам, нет! У меня все прекрасно! Я же говорю, это чисто гипотетически.
Мама все еще смотрит на меня с недоверием, так что я растягиваю губы в улыбке и преувеличенно радостно рассказываю, как прошел мой день. Конечно, я умалчиваю и о Егоре, и о Лере, и о том, какими глазами смотрела на меня Оксана. Мне становится чуточку жаль, что я не могу обсудить с мамой вещи, которые меня по-настоящему волнуют. То, чего я боюсь. Мама вряд ли меня поймет. Иногда мне кажется, что она до сих пор носит розовые очки: видит и слышит только то, что хочет видеть и слышать, а остальное игнорирует. Как будто для того, чтобы плохое не случалось, достаточно просто все время думать о хорошем.
Кажется, мой рассказ успокаивает маму. Она с улыбкой отряхивает руки от пены и отправляется на кухню шуршать пакетами. За едой мы снова болтаем, но обе витаем где-то далеко. Мама даже не замечает, что я сбегаю, не доев картофельную запеканку.
Мне хочется побыть одной. Я снова раскрываю блокнот, но на этот раз следую маминому совету и пишу в верхней части страницы:
«10 ПРИЧИН ОСТАТЬСЯ»
Что же он любит… Я радостно подпрыгиваю на кровати и, высунув от усердия язык, записываю пункт номер один: театр! Так, что дальше? Не знаю, насколько серьезными должны быть пункты, но, может, запах дождя подойдет тоже? Я записываю его под номером два и снова погружаюсь в размышления. Хм, понятия не имею, что еще ему может нравиться. Удивительно, но я ни разу не замечала у него каких-то хобби или привычек, ни разу не слышала, как он говорит, какую музыку любит или фильмы… А может, просто не слушала?
Я хватаю подушку и в отчаянии бьюсь об нее головой. Так я ему не помогу! Этого недостаточно! Рассеянно скольжу взглядом по подоконнику и вдруг замечаю неприметный бордовый корешок.
Я вскакиваю и вытягиваю книгу из-под завалов барахла. Это «Пигмалион», пьеса Бернарда Шоу. Я купила ее на книжном развале и прочитала за один вечер, настолько она меня увлекла. Может, Андрею она тоже понравится?
Я хватаю ручку и пишу на первой страничке: «Думаю, из тебя получится отличный Хиггинс. Аноним». Готово.
Только как теперь передать эту книгу Андрею? И как узнать, что еще ему нравится?
8:30 – объект на уроке физкультуры. Пробраться в мужскую раздевалку? Ну уж нет!
10:15 – объект во время перемены после английского вышел в коридор, но возле рюкзака все время кто-то крутился.
12:20 – объект в столовой, съел всю гречку. Два кусочка хлеба тайком завернул в салфетку и непонятно зачем положил в рюкзак. Для птиц?
13:15 – объект получил «отлично» за контрольную по физике. Единственный из всего класса.
15:05 – объект ушел, уроки закончились. Кажется, миссия провалена. Черт.
Может, на репетиции повезет?
– Всем доброго дня! – приветствует нас Тор, поднимаясь на сцену. – Рад сообщить, что у нас ни одного дезертира. Продолжаем в полном составе! И в компании Анны Викторовны, которая любезно согласилась помочь с постановкой. Прежде чем мы начнем, хочу напомнить вам о главном правиле театра: на сцене нельзя врать. Зрителя нельзя обманывать, он сразу почувствует, что вы изображаете. На сцене надо проживать то, что вы играете. Искать в персонаже точки соприкосновения, за которые можно зацепиться. Этому мы еще научимся, а пока давайте, поднимайтесь на сцену. Для начала просто походите по ней, познакомьтесь… Чтобы не бояться.
Легко сказать! Я пытаюсь разглядывать сцену, но взгляд то и дело возвращается к зрительному залу. Отсюда ряды кресел кажутся почти бесконечными. И все эти люди будут пялиться на меня…
– Сейчас я буду давать небольшие задания, – продолжает Тор. Он уже спустился и теперь наблюдает за нами из зала. – А вы постарайтесь честно их выполнять. Только не смотрите на других, сосредоточьтесь на своей задаче. Итак, представьте, что вы строитель, который потерял рулетку и теперь должен измерить сцену шагами. Вперед.