Он молча кивает. Мы сидим близко, друг напротив друга, но на самом деле мы далеко-далеко. И между нами больше не ходят поезда и самолеты не летают.
Папа встает. Ссутулившись, отходит от стола и смотрит на меня больными глазами. Потом вдруг опускается на корточки, прислоняется спиной к холодильнику и обхватывает голову руками. Старенький холодильник недовольно крякает и начинает ворчливо дребезжать.
Это ведь мы его купили, вдвоем. Где-то тысячу лет назад, когда еще были друзьями. В магазине было людно и шумно, все толкались, потные консультанты вытирали лица футболками. Распродажа шла полным ходом. Мы продирались сквозь толпу, кто-то отдавил мне ногу, я заплакала, а папа подхватил меня на руки и посадил к себе на плечи. Мне тогда было лет пять.
– Давай-ка, юнга, держи сопливый нос по ветру! Где тут остров холодильников?
Я тогда вытерла нос рукавом, осмотрелась и увидела его. Смешной, невысокий желтый холодильник. Он понравился мне сразу, потому что был не такой как все. Белоснежные гиганты оттеснили его в самый угол, и он осторожно выглядывал из-за них, высматривая нас.
– Вот этот.
– Ты уверена?
– Да.
Я обхватила папу за шею руками, улеглась ему щекой на макушку и успокоилась. Он был светом.
Консультант на кассе пытался отговорить нас от этой покупки. Доверительно понизив голос, признавался, что это не самая надежная модель. И был абсолютно прав! Холодильник ломался постоянно, и мы с папой все время его ремонтировали, вдвоем. Это тоже было здорово. Каждый раз я сидела рядом с ним, скрестив ноги по-турецки, и мы вспоминали, как покупали его, и смеялись, и чинили…
Каждый раз вместе, только он и я.
– Пап, – зову я, и голос у меня дрожит, как струна, – вот как сильно натянуто все изнутри. – Пап…
Я подхожу к нему и опускаюсь на колени рядом. Закрываю глаза и обнимаю крепко, изо всех сил.
Он ошибся, но и я ошибалась.
Он что-то сломал у меня внутри, но и я наломала такого…
Да, он нас предал.
Но и хорошее тоже было.
И я отказываюсь его забывать.
Мы проговорили почти до рассвета. Не могли остановиться, а потом, когда слова закончились, просто сидели рядом, плечом к плечу, и смотрели на холодильник. Не знаю, в какой момент я уснула и как попала в свою комнату. Но, когда будильник завел свою мерзкую бодрую песню, я уже лежала в кровати под одеялом.
Первая попытка приподняться проваливается. Я со стоном падаю на подушку и сворачиваюсь калачиком, повернувшись лицом к стене. Дергаю вниз открытку с изображением кита, и в голове всплывают слова, которые мы с Андреем наговорили друг другу. Слишком много слов.
– Вставай, соня, опоздаешь в школу! – кричит мама, проходя мимо моей комнаты. Она барабанит пальцами по двери, и я прячусь под одеяло на случай, если она решит заглянуть.
Фух, пронесло.
Я проскальзываю в ванную и, торопливо почистив зубы, мчусь сразу в коридор. Напяливаю шапку, куртку…
– Ты куда? А завтрак? – Мама выглядывает из кухни со сковородкой в руке.
Пахнет жареными яйцами. Я прочищаю горло и стараюсь придать голосу бодрости, которой не чувствую совершенно. Кажется, ночью кто-то вынул все мои кости, а потом положил их на место, но как-то… неаккуратно.
– У нас репетиция, времени нет! Люблю-целую-пока!
Прежде чем она успевает ответить, я подхватываю рюкзак и выбегаю из квартиры. Мне нужно еще раз встретиться с Андреем. Еще раз с ним поговорить!
Я захожу в класс одной из последних, но место Андрея пустует. Он ведь не мог?.. Я замираю в ужасе. Вдруг он что-то сделал с собой? Вдруг это я его подтолкнула? Вдруг то самое черное…
Я строчу очередное сообщение в Вотсапе:
«С тобой все хорошо? Просто напиши да или нет. Пожалуйста».
Каша и Оксана, увидев меня, замолкают на полуслове.
– Жаль, в школе не разрешают носить темные очки, да?
Шутка получается так себе, поэтому ни один из них не улыбается. Оксана тянется, чтобы обнять меня, но я быстро делаю шаг назад.
– Прости. Пожалуйста, прости, но лучше не надо. Тебе Андрей со вчерашнего вечера не писал?
Оксана отрицательно качает головой, вид у нее немного испуганный. Они с Кашей быстро переглядываются. Интересно, о чем они говорили, когда я пришла? Обо мне?
Я сажусь за парту и роняю голову на скрещенные руки.
– Вы поссорились? – осторожно спрашивает Каша. Он сидит на парте, опустив ноги в красных кедах прямо на стул. – Вчера еще что-то случилось? Я прав?
Ох, не то слово! Вчера случилось столько всего, что в двух словах не расскажешь. Никаких вообще слов на это не хватит. И сил.
В глазах и носу опять противно щиплет.
– Ладно, потом поговорим, – помедлив, осторожно говорит Каша. Я киваю и хрипло произношу:
– Спасибо. Попробуй ему написать, пожалуйста. Спроси что-нибудь и скажи, если ответит.
Мне нужно немного побыть в тишине, чтобы выдохнуть, перестать истерить и понять, что делать дальше. Особенно если он уже…
– Эй, тупая овца, что ты сделала?
Я приподнимаю голову. Лера стоит возле моей парты, уперев руки в бедра. Волосы собраны в высокий хвост на затылке, а глаза мечут молнии.
– Чат открывала? Андрей написал, что уходит из спектакля. Это из-за тебя?
Слава богу, он жив! Я шумно выдыхаю от облегчения, а голос Леры срывается на визг:
– Я спрашиваю, что ты сделала, идиотка!
– Я в него влюбилась…
– Что?
– Я в него влюбилась! – ору я, не обращая внимания на любопытные взгляды одноклассников.
Марина достает телефон и начинает нас снимать, но Каша, нахмурившись, загораживает меня собой.
– Хватит на нее наседать. Разве не видишь? Ей и так плохо.
– Ей и должно быть плохо, – снова рявкает Лера. – Это же она все испортила! Надо было держать свой поганый язык за зубами.
– Я хотела помочь! – в отчаянии всхлипываю я.
– Да мне плевать, чего ты хотела! Посмотри лучше, что ты наделала!
– Я только пыталась… Я…
– Вот, – Лера с грохотом опускает ладони на парту и наклоняется к моему лицу. – Вот в чем твоя проблема, Мацедонская. Ты не делаешь, ты пытаешься! Думаешь, другим все дается просто? Хватит ныть! Борись, черт возьми, за то, что тебе важно. Хочешь роль получше? Борись. Хочешь парня? Борись, тупая ты овца!
Я вскакиваю и выбегаю из кабинета, не в силах больше выносить ее вопли. А ведь она права… Черт побери, она права! Ступеньки лестницы, гардероб, дурацкий пластмассовый номерок, накинуть куртку, толкнуть дверь, выбраться на улицу, как на взлетную полосу. Только вот что делать дальше?
Ноги сами ведут меня мимо спортивного зала, в тот самый закуток, где мы с Андреем впервые говорили по-настоящему. Я сажусь на ледяные ступеньки. Здесь все по-прежнему… Кроме того, что теперь я одна.
– Эй, не делай этого.
– Не делать чего?
– Не закрывайся.
Он уже тогда заботился обо мне, а я… я не справилась. Всхлипнув, я прячу лицо в коленях. Что мне теперь делать? Я все испортила. Я сделала только хуже!
Чья-то тень закрывает солнце. Я вскидываю голову в надежде: неужели…
– Прости, Котлетка, но это всего лишь я.
Каша улыбается одним уголком губ и потуже затягивает на шее разноцветный шарф с помпонами.
– Ты идиотка, ты это знаешь?
Глаза мгновенно наполняются слезами. Я зажмуриваюсь и киваю, потому что это действительно так. Я всех подвела. Он имеет полное право говорить мне любые гадости, и все же… Кто-то обнимает меня за плечи. Я поворачиваю голову и вижу Оксану: она садится на ступеньку рядом и утыкается носом в мою куртку.
Каша садится с другой стороны и толкает меня в плечо с такой силой, что мы с Оксаной едва не валимся на бок.
– Ты идиотка, потому что пытаешься со всем разобраться сама.
– Что?
– Ты меня убиваешь… – бормочет Каша, варежкой вытирая мне щеки. – Знаешь определение друга? Это тот, кто лезет в какашки вслед за тобой. Даже если они прескверно воняют. Пошли. – Он встает и протягивает руку.
– Спектакль только завтра, так что у нас еще есть время вытащить твою плечистую Рапунцель из башни. Хотя лучше все-таки поспешить. Я уговорил отца не отменять спектакль, сказал, что мы все решим, но он уже выдернул почти все волосы на голове и выглядит без них довольно-таки жалко.
Я невольно смеюсь. Оксана тоже встает. Я хватаюсь за руки своих друзей и поднимаюсь, пусть даже с трудом.
Из-за угла выглядывает белокурая голова с высоким хвостом.
– Долго вы тут планируете обжиматься? Такси уже ждет! Быстро! – раздраженно кричит Лера. Мы залезаем в машину, возбужденно переговариваясь, но чем ближе дом Андрея, тем напряженнее становится атмосфера. Разговоры смолкают, и к воротам мы подъезжаем уже в полной тишине.
– Классный домина, – присвистнув, комментирует водитель. На левой руке у него татуировка с надписью «Fate», а на мизинце золотое кольцо. – Повезло вашему приятелю.
Лера сует ему деньги и нетерпеливо машет рукой – сдачи не надо.
Мы подходим к воротам. За решетчатым забором все тот же пустынный двор: тихий и как будто необитаемый.
– И что будем делать? – неуверенно спрашивает Оксана, переминаясь с ноги на ногу. – Просто позвоним?
– Он нас не впустит. – Я прикусываю ноготь и качаю головой. – Или ему не позволят нас впустить.
– Чушь какая-то!
Оттеснив меня плечом, Лера жмет пальцем на кнопку звонка слева от ворот. Электронная панель отзывается пиликаньем, но никто не отвечает.
– Да как они смеют… Открывайте, черт бы вас побрал!
Ухватившись за прутья ограды, Лера яростно дергает их на себя и почти шипит от злости.
– Тише, Кинг-Конг, – бормочет Каша, потянув ее назад за капюшон. Выглядит он ошарашенным, как, наверное, и я. Вот уж не ожидала от Леры таких вспышек. – Откуда столько агрессии?
– Есть идея получше? – Лера разворачивается с такой скоростью, что ее хвост едва не хлещет Кашу по лицу.
– Получше, чем дергать железные прутья в надежде, что они от этого станут пластилиновыми?