Мисс Миллард со скорбным видом глотнула еще мартини, а потом, казалось, приняла решение.
Хорошо, я расскажу вам (заявила она), и вы сами увидите, чем можете помочь, и мистера Коэна это тоже касается. Если у вас хватит ума, вы отбежите от меня на добрую милю. Это хуже, чем быть прокаженным, и во всем я виновата сама – и только я одна.
Вы знаете, какие стихотворения я сочиняю? Их большей частью передают в эфир по вечерам в сети ДИТ; но некоторые произведения я продаю и в газеты. Вдохновенные поэмы – «Боже, дай мне то, Боже, дай мне это». Возможно, это не лучшие стихи на свете, но они действительно продаются, и люди пишут мне письма, сообщая, что мои труды им помогли. Даже проповедники и священники иногда пишут… Еще была одна женщина, которая сообщила, что я спасла ее от самоубийства. Если людям нравятся мои вирши и если они извлекают из моих стихов что-то делающее жизнь лучше, тогда почему бы мне не давать людям то, чего они хотят? Почему нет?
(Гросс пожал плечами, показав, что не намерен обсуждать данный вопрос).
Я не знаю, как это случилось и кто это со мной сделал, но боюсь, что теперь мне придется снова устраиваться в школу учительницей. Если мне кто-нибудь даст работу, когда обо всем узнают… Вы можете уже смешивать следующий коктейль, мистер Коэн; я как раз покончу с этим, когда вы приготовите новый.
Все началось несколько недель назад, когда я решила, что настало время отдохнуть. Я собрала вещи, села в свой автомобиль и отправилась в старинный французский район Квебека. У них там дрянные дороги; но еда весьма недурная; я прикупила несколько хорошеньких антикварных вещиц, и все шло как надо, пока я не добралась до местечка под названием Пас де Анжи, на реке Бенуа. Там находится священная реликвия, она хранится в часовне у монахов-бенедиктинцев. Да, еще, знаете ли, у этих монахов очень хороший хор.
А ведь я пишу стихи, которые, как все уверены, религиозны по содержанию, и я пытаюсь общаться с другими людьми как подобает доброй христианке, но обычно хожу в церковь не чаще раза в год и не уверена, что переступила бы порог часовни в Пас де Анжи, если б не оказалась в этом городке после обеда, когда ехать дальше было уже поздно. Я перечитала все книги, которые у меня с собой были, а посмотреть там, кроме церкви, больше нечего.
В итоге я пошла в храм и села на скамейку. Был чудесный осенний день, тихий, безветренный. Свет проникал через запыленные стекла, которые показались мне очень роскошными для такого маленького местечка. Сидя в храме, я испытала замечательное ощущение мира и спокойствия, возможно, как раз такое чувство и должна приносить нам религия. Я сидела там очень долго, ни о чем не думая – вернее, мои мысли словами выразить нельзя. Через некоторое время стало смеркаться. Я встала и собралась уходить; и в то же самое время чувство, о котором я говорила, исчезло, как будто очарование разрушилось; и у меня осталось лишь воспоминание об этом чудесном переживании. Я как раз начала размышлять над новым стихотворением, которое следовало выпустить в эфир на следующей неделе, – и тут у самых дверей я повстречала маленького священника, который как раз входил в церковь.
Он заговорил со мной по-французски. Я неплохо знаю язык, но этот канадский французский звучит так странно – в общем, мне нелегко было разобрать его слова. В конце концов я поняла, что он приглашал меня остаться на вечернюю службу и послушать хор. К тому времени я проголодалась, и начало стихотворения для следующей недели уже тревожило меня; я попыталась отказаться; но он выглядел таким огорченным, что я наконец сдалась и вернулась в храм вместе с ним. После этого священник произнес какие-то слова, которые я не совсем поняла; что-то о нежданных благодеяниях… Потом он покинул меня.
Хор был великолепен и оправдал все ожидания; когда запели монахи и в сумрачном воздухе разлился запах ладана, это чувство – нечто священное и благоговейное, если вы понимаете, о чем я говорю; как будто я стала легче воздуха и могла взлететь вверх прямо сквозь крышу – это чувство отчасти вернулось, но только на короткий миг, потому что я все время беспокоилась о своем стихотворении. Я, казалось, остановилась на первых двух строках:
Боже, дай мне дерево, цветок, дитя;Боже, дай мне птицу лишь на час…
После того как служба закончилась, я больше не видела маленького священника; и позднее я была так занята осмотром достопримечательностей и поиском нужной дороги, что стихотворение, которое я не написала, вылетело у меня из головы – пока я не вернулась в город. Затем вид знакомых улиц и магазинов напомнил мне, что нужно сдавать материал. Я попыталась поработать над текстом, поставив автомобиль в гараж, но дело никак не шло дальше первых двух строк. Когда я поднималась в лифте, эти две строки напомнили мне о происшествии в церкви; и я испытала на миг все то же чувство, с которым впервые столкнулась в Квебеке – вы бы назвали это экстазом.
В то мгновение, как я отворила дверь квартиры, я почувствовала: что-то неправильно. Я услышала крик. Я помчалась в свою гостиную, и там… там был новорожденный младенец, который ползал по ковру и вопил что было сил. В комнате было и все остальное: молодой дуб, который, казалось, прорастал прямо из-под пола, касаясь ветвями потолка; только что срезанная роза лежала у меня на столе; и желтая иволга сидела среди ветвей дерева.
Да, сделайте мне еще порцию, мистер Коэн. Вам, мужчинам, неплохо бы понять, что одно дело – много лет сообщать Богу, что хочешь ребенка, и совсем другое – внезапно обнаружить, что ребенок появился. Во-первых, я не замужем; я никогда замужем не была; и я только что вернулась из продолжительной поездки. Могу представить, какой поднимется шум, когда все узнают, что я вернулась с ребенком. Я женщина решительная, я могу не обращать на это внимания, но люди, которые покупают мои стихи, – достойные прихожане, и мне не следует об этом забывать.
Во-вторых, об этом существе нужно позаботиться. Извините меня, я уверена, что у меня в квартире очень милый, прекрасный ребенок, как раз такой, о котором я писала. Но я ничего не знаю об этих созданиях; когда у моих друзей появляются дети, я даже на руки их боюсь брать. Я сумела уложить ребенка в кровать и начала по телефону разыскивать няньку, которая могла бы прийти и помочь мне, в то же время пытаясь выдумать историю, которая объяснила бы появление ребенка. Казалось, что все няньки в городе были заняты, но я наконец отыскала одну. Как раз тогда, когда я этим занималась, иволга вылетела из окна. Я посмотрела на часы. Прошел ровно час с той минуты, как я вошла в квартиру. Именно к этому сроку я должна была сдать свою поэму.
Когда явилась нянька, дела пошли еще хуже. Мне пришлось потратить полдня, покупая вещи для ребенка – он, кстати, намочил мне кровать, – и я не смогла придумать никакой другой истории, кроме рассказа о младенце, подброшенном к моему порогу. Нянька, очевидно, мне не поверила – она, скорее всего, считает, что я где-нибудь украла ребенка, и говорит, что мне следует его зарегистрировать. Я наконец ушла, но в квартире кавардак, и бог знает что мне теперь делать.
– Когда это случилось? – испуганно поинтересовался Гросс.
– Сегодня. Как вы думаете, почему я сюда пришла?
Тут вмешался мистер Коэн, беседовавший с кем-то у другого конца стойки:
– Мисс Миллард, один парень вас разыскивает.
Она обернулась – и столкнулась с мужчиной в комбинезоне и каске.
– Я мисс Миллард. В чем дело?
– Я водопроводчик из дома четыреста пятнадцать; Генри, мисс Миллард. Мне очень неудобно вас беспокоить, но похоже, что вы вырастили у себя в комнате какое-то дерево и оно, должно быть, пустило корни, которые проросли сквозь основание горшка. Корни испортили газовые трубы на потолке этажом ниже; мне пришлось некоторые перерезать. Мне сказали…
Мисс Миллард вцепилась в край стойки.
– Боже, дай мне сил… – проговорила она.
Кусок дерева от прикосновения ее пальцев рассыпался, как папиросная бумага; мельчайшие пылинки полетели на пол.
– Эти проклятые термиты! – воскликнул мистер Коэн. – Я дюжину раз говорил о них Гавагану, а он ничего не сделает, пока у нас весь дом не рухнет!
Самая лучшая мышеловка
Таксидермист, изготавливая чучело совы, висевшее ныне над баром, придал ему странное выражение – сова как будто была пьяна и кому-то подмигивала. Мистер Витервокс подмигнул ей в ответ и решительно обратил взгляд вверх, уверенный, что стоит ему посмотреть на соседей, как мистер Гросс тотчас начнет рассказывать анекдоты. Принимая в расчет качество анекдотов, этого следовало избежать любой ценой; но в конце концов настал момент, когда стакан опустел. Мистеру Витервоксу пришлось посмотреть вниз, чтобы стакан снова наполнили. Сидевший рядом мистер Гросс зловеще прочистил горло. Мистер Витервокс обернулся спиной к источнику звука, внимательно осмотрел панели красного дерева у двери и подозвал бармена.
– Кто это там пьет в одиночестве? – спросил он. – Возможно, он пожелает присоединиться к нам; человеку не стоит пить в одиночку. Вы можете поставить ему от меня шерри, мистер Ко-ган.
– Ко-эн, ей-богу! – поправил его бармен. – Ему? Его зовут Мердок, а может, Моуд, и я думаю, что он – не тот человек, с которым вам стоило бы познакомиться. Может статься, на нем висит убийство… Что вы пожелаете, мистер Гросс?
– Как обычно, «Кипящий котел», большую порцию. Кстати, я припоминаю, что был знаком с человеком…
– А он что, гангстер? – спросил мистер Витервокс.
– Я не хочу ни во что вмешиваться, просто хочу оказать ему любезность. Пригласите его к нам и передайте ему выпивку. Скажите ему, что Дьявол умер ночью во вторник и мы устраиваем поминки.
Мистер Коэн улыбнулся; ощущение превосходства выразилось на его округлом лице, когда он смешивал ингредиенты для «Кипящего котла».
– Нет, он не гангстер. Все гораздо хуже. Он потерял своего дракона.