— Никто за нами не едет, — озвучил её опасения Брайан.
— Но она сказала тебе, что будет слежка.
— Им нет необходимости следить за нами сейчас. Они и так знают, что мы едем в Санта-Барбару. Вот там нам кто-нибудь сядет на хвост.
Час пик давно миновал. Автомобилей хватало, но все ехали быстро, а трассу окутывал красно-белый ореол.
— Ты думаешь, что при всей её злобе и неуравновешенности она действительно смогла убедить очень богатого мужчину учредить доверительный фонд для девочки и жениться на ней самой?
— Да, — без запинки ответил Брайан. — Если ему так не повезло, что их жизненные пути пересеклись, Ванесса могла увести этого человека с его тропы на свою. Дело не только во внешности. Она безошибочно находит твои слабости и нажимает те кнопки, что открывают дверь к твоей тёмной стороне.
— И с тобой произошло то же самое? С молодым и глупым, как ты характеризовал себя в тот период? Я не думаю, что у тебя есть тёмная сторона.
— Я уверен, что она есть у большинства, — не согласился Брайан. — Может, даже у всех. И очень важно для нас держать ведущую туда дверь закрытой, держать дверь закрытой и запертой.
Глава 45
Пигги не может держать их вне комнаты. Они могут держать её в комнате, а она не может не пускать их сюда.
Она не знает, когда откроется дверь. Это пугает.
«Не впускай в сердце тревогу».
Иногда она слышит шаги. Но случается, они подкрадываются к двери бесшумно, как тень, которая бежит за тобой по ступеням, и быстро входят.
Она не может допустить, чтобы её поймали за тем, что она иногда делает, поэтому, когда Пигги делает Худшее-из-того-что-она-может-сделать, она напряжённо вслушивается, не поворачивается ли ключ в замке.
Она убирает картофельный салат, наводит чистоту. Кусочки салата собирает в пакеты, грязные тряпки полощет в раковине в ванной.
Потом подходит к двери, прислушивается. Голоса. Но далеко, может, на кухне.
Мать и этот мужчина бодрствуют, когда темно. Спят только при свете солнца.
Делать Худшее-из-того-что-она-может-сделать лучше, когда они спят. Но ей очень уж хочется сделать это сейчас.
Она так жалеет, что не может выглянуть наружу. Иногда они живут там, где она может видеть небо.
Окна её комнаты закрыты деревом. Солнце пробивается сквозь щели, но она через них ничего увидеть не может.
Если бы она могла увидеть небо, то не стала бы делать Худшее. Небо поднимает ей настроение.
Небо красивее с наступлением темноты. Оно становится глубже. Тогда ты можешь видеть звезды и думать о том, что сказал Медведь.
Ей недостаёт Медведя. Медведя ей недостаёт куда больше, чем окон. Ей всегда будет недоставать Медведя.
Она никогда его не забудет, никогда, пусть кое-что она и заставляет себя забывать.
Она любит луну. Она любит звезды. Она любит падающие звёзды, по которым загадывают желания.
Если бы она увидела падающую звезду, пожелала бы, чтоб в комнате было открытое окно. Но сначала у неё должно быть окно, через которое можно увидеть звезду.
Медведь научил её загадывать желания по звёздам. Медведь знал все. Не был таким тупицей, как сама она.
«Не впускай в сердце тревогу, Пигги».
Медведь часто это говорил.
И ещё он говорил: «Все получится, как ты хочешь, нужно только в это сильно верить».
То есть нужно верить и ждать. Ждать сэндвича без мёртвого таракана, живого червя или гвоздя. Ты ждёшь и иногда получаешь хороший сэндвич. Ждать окна. Ждать.
Голоса по-прежнему доносятся с кухни, слов с такого расстояния не разобрать. Может, она в безопасности.
На большом кресле подушка. На подушке — чехол. Чехол с «молнией».
Под чехлом, под подушкой, спрятана Вечно блестящая штучка.
Вечность — это все дни, которые придут, и ещё больше. Так объяснил Медведь.
Вечность — она без начала и без конца. Вечность означает, что все хорошее может случиться с тобой, все хорошее, о чём ты только можешь подумать, потому для всего этого есть время.
Если есть время случиться всему хорошему, о чём ты только можешь подумать, то есть время случиться и всему плохому, о чём ты можешь подумать?
Она задавала Медведю этот вопрос, и он ответил: нет, сказанное им относится только к хорошему.
Пигги сама — вечность. Так говорил Медведь.
Как только Вечно блестящая штучка оказывается у Пигги в руке, настроение у неё улучшается. Она уже не чувствует себя одинокой.
Одной быть лучше, чем с матерью и этим мужчиной.
Но одной быть трудно.
Одной быть очень трудно.
И большую часть времени она одна. Она не знала, как это трудно — быть одной, пока не появился Медведь.
Она получила Медведя и перестала быть одной, а потом Медведя не стало, и она впервые поняла, как это трудно — быть одной.
Она чувствует близость к Медведю, когда сжимает Всегда блестящую штучку в руке. Она сжимает её очень крепко.
Штучку дал ей Медведь. Тайком. Мать не должна этого знать. Если мать узнает, её сильно накажут.
Прямо на кресле, где она может быстро засунуть Вечно блестящую штучку обратно под чехол, Пигги делает Худшее-из-того-что-она- может-сделать.
Её могут поймать, поэтому она боится. Потом — не боится.
Худшее-из-того-что-она-может-сделать всегда избавляет её от страха. На какое-то время.
Ей нужно помнить о времени. Со временем у неё нелады. Иногда миг тянется для неё долго-долго. А бывает, много времени пролетает для неё, как миг.
Если она забудет о времени, то уплывёт, как с ней иногда случалось, и забудет о том, что нужно прислушиваться к скрипу ключа в замке.
Она на какое-то время замирает и говорит то, что у неё в сердце:
«Всегда говори то, что у тебя в сердце, Пигги. Это лучшее, что ты можешь сделать».
Она говорит. И не чувствует себя такой одинокой, как прежде.
— Ох, Медведь, — говорит она.
Пигги часто думает, что он ответит, если она произнесёт его имя вслух. Он никогда не отвечает. Но она продолжает произносить его имя вслух.
Медведь мёртв. Но он может ответить.
Медведь мёртв, но Медведь тоже вечность.
Он всегда будет с ней. Он обещал.
«Что бы ни случилось, Пигги, я всегда буду с тобой».
Мать его убила, Пигги видела, как это произошло.
Пигги хотела, чтобы убили и её.
Долгое время всё было плохо. Очень плохо. Темнота стояла, даже когда был свет.
И отогнало темноту только одно: Вечно блестящая штучка, которая так и осталась её секретом.
И теперь, прежде чем засунуть её обратно в чехол, Пигги ещё раз смотрит на неё.
Серебро. Медведь говорил, что сделана она из серебра.
Это слово, одно из тех нескольких слов, которые она может прочесть, когда видит его. Слово висит на серебряной цепочке. Это слово — НАДЕЖДА.
Глава 46
Они завернули в «Ин-и-Аут»[26] за чизбургерами, картофелем-фри и газировкой, поели на ходу, заткнув бумажные салфетки за воротник рубашек, положив другие салфетки на колени.
Сунув голову между сидений, облизывая губы, прежде чем с них начинала капать слюна, Никки уговорила Эми дать ей три кусочка бургера и четыре картофельных ломтика. А потом, после решительного «Это все, хватит» — послушно убрала голову и устроилась за спинкой сиденья Эми.
У каждой дороги есть своя романтика, особенно ночью, и путешественникам обычно нравится есть на ходу. Когда ты в пути, возникает иллюзия безопасности, ощущение, что посланцы Судьбы не могут тебя найти, стоят на пороге того дома, откуда ты только что ушёл, стучатся, чтобы сообщить тебе о резкой перемене в твоей жизни, а ты уже на колёсах, и потому ничего узнать не можешь.
Вот это ложное, но успокаивающее ощущение, что тебе ничего не грозит, вкупе с сытостью, вызванной вкусной, но далеко не самой полезной для здоровья пищей и побудили Эми ещё больше приоткрыть завесу над своим прошлым.
— Я рассказывала тебе, как меня оставили в приюте и потом удочерили, — заговорила Эми, едва они поели, и она засунула смятые салфетки в пакет из «Ин-и-Аута», — о бетономешалке и о возвращении в приют… но никогда — о моей первой собаке.
После автомобильной аварии, в которой погибли приёмные родители Эми, её вернули в приют «Mater Misericordia». Девочка больше молчала, чем говорила, что тревожило монахинь, так же, как и её желание держаться подальше от остальных детей. Если раньше Эми постоянно улыбалась, то теперь практически всегда оставалась мрачной и подавленной.
Однажды, во второй половине солнечного октябрьского дня, через месяц после её возвращения в приют, Эми одна ушла на край двора для игр, самый дальний от церкви, аббатства, школы, общежития, других зданий, которые находились на территории приюта. Двор для игр располагался на возвышении, и от его края начинался пологий луг, сбегающий в долину, к городку, реке, шоссе.
Эми села на выкошенную зелёную траву, в тени раскидистых дубов. Индейское лето уже закончилось, и высокая трава на лугу, засыхая, из зелёной стала золотистой.
По утрам тени дубов уходили вниз по склону, с приближением полудня, наоборот, поднимались, к вечеру к вершине начинали тянуться тени тех деревьев, что росли внизу.
И вот в этих тенях юная Эми уловила движение чего-то золотистого. Потом это золотистое двинулось вверх по склону, пятно красного золота на бледно-золотом фоне травы. Когда Эми поняла, что это собака, она поднялась на колени, когда увидела, что собака хромает, — на ноги.
В те дни она ещё не общалась с собаками, и животное, естественно, вызвало у неё страх. Но собака хромала, практически не наступая на заднюю левую лапу, так что страх Эми тут же уступил место сочувствию, которое побудило девочку остаться на месте.
Действительно, собаку можно было только пожалеть. Шерсть свалялась. Потемнела от грязи, словно животное то ли бросили, то ли скверно с ним обращались. Однако, подойдя к девочке, уставшая, ослабевшая, страдающая от боли собака улыбнулась.